— Много? — напряженно спросил муж Оксаны Андреевны.
— Сумма всегда была одна и та же. Двести тысяч долларов.
— Угу, — он кивнул, о чем-то задумавшись, — и много он так насобирал уже?
Крылова удивилась вопросу, но все же ответила:
— Мы предполагаем, что было семь похищений.
Мужчина вновь угукнул и окончательно погрузился в свои размышления.
— И что же, вы не пытались его остановить? — Оксана Андреевна вновь уставилась на Крылову, отчего та почувствовала себя совсем неуютно.
— Понимаете, процесс поимки преступника связан с различными трудностями, — пришел на выручку Крыловой Матвейчук, — и иногда он бывает довольно длительным.
— Еще какой он у вас длительный, процесс этот ваш, — неожиданно вспылила Оксана Андреевна, — эта нелюдь, поди, не каждую неделю детей ворует. Сколько это усе длится, год? Или больше?
— Понимаете ли, — не сразу нашелся что ответить подполковник, — долгое время не было понимания, что действует один и тот же преступник. Дело было передано в Центральное управление только несколько месяцев назад, и я вас уверяю…
— Ну конечно, — не дала ему договорить женщина, — несколько месяцев — это разве срок? Это вам только кофе попить да сигаретку покурить. Ишь ты, Центральное управление у них. Вы там что, родились прямо все в этом управлении или вас туда с районов понадергали? Все вы одинаковые, только деньги с людей драть да штаны просиживать, а как от вас помощь какая нужна, так у вас сразу трудности.
Матвейчук растерянно замолчал, искоса поглядывая на Крылову. Очевидно, он думал, что теперь вновь ее очередь держать ответ.
— Давайте тогда каждый будет свои проблемы сам решать. Если этому ироду денег надо, значит, мы их ему отдадим, и вы под ногами мешаться не будете. Пусть он нам Олеську вернет сначала, а потом делайте что хотите, ловите его, окружайте, хоть из ружей отстреливайте. Договорились?
— Ну знаете ли, — возмутился Матвейчук, — я вас прекрасно понимаю, и для нас, кстати, тоже основная задача — это вернуть ребенка, но не надо, пожалуйста, нам диктовать условия. Хотите заплатить выкуп — заплатите, вам никто мешать не будет. Но и вы не должны мешать нашей работе. Вот такая вот вам договоренность. А если мы к ней не придем, то я это буду рассматривать как воспрепятствование законной работе правоохранительных органов со всеми вытекающими отсюда последствиями.
— Чё, — удивилась женщина, — арестуешь, что ли? Коля, ты это слышал? У нас ребенка украли и нас же и арестовывать хотят! Сами никого поймать не могут, а людей пугают.
Коля переминался с ноги на ногу, не решаясь принять чью-либо сторону в споре.
— Никто вас, Оксана Андреевна, арестовывать не собирается, — Матвейчук встал с дивана, намереваясь завершить неприятную дискуссию, — у вас есть выбор. Либо наши сотрудники остаются в доме, фиксируют все переговоры с преступником, а потом передача денег проходит под нашим контролем, либо, если вас первый вариант не устраивает, мы заберем эту сим-карту и будем вести переговоры сами, без вашего участия. Выбирайте.
— Коля, принеси мне еще попить, — скомандовала Оксана Андреевна, — только не воды, посмотри там чего покрепче в холодильнике.
Когда муж вновь вышел из комнаты, она исподлобья взглянула на Матвейчука и нехотя объявила капитуляцию.
— Хорошо, пусть сидят ваши охламоны, но только чтобы обувь в прихожей снимали, а то знаю я вас, весь пол испоганите.
— Договорились. — Условия соглашения подполковника вполне устраивали.
* * *
Выйдя на крыльцо, Матвейчук облегченно вздохнул.
— Мне кажется, если б эту тетку врасплох не застали, она бы сама нашего удава и повязала.
— Кого? — удивленно переспросила Крылова.
— Удава, это его так Илья Валерьевич прозвал, — объяснил Матвейчук, — я так понял, он это в психологическом описании преступника вычитал, и уж больно ему сравнение понравилось. Ну а что, эта ж баба ну сущий дикобраз, вся в иголках. Я, кстати, в телевизоре видел, там змеюка какая-то, не то удав, не то анаконда, дикобраза заглотила. Так он, представляешь, внутри ее иглы свои как распушил, короче, такая смесь ежа и ужа получилась, смотреть страшно.
— И что, помогло это дикобразу?
День был прохладный, и изо рта после каждого слова вырывалось небольшое облачко пара.
— Да не особо, — усмехнулся Матвейчук, — так оба и померли. Вовремя распушаться надо, Крылова, вовремя!
Настроение подполковника вновь улучшилось.
— Кстати, что там по вашему, точнее, теперь нашему подозреваемому? — Он спустился с крыльца и направился к ожидавшей их машине.
— Пока ничего, — Виктория поспешила вслед за Матвейчуком, — вчера установили наблюдение за квартирой, но было уже поздно, скорее всего, Громов уже спал. Во всяком случае, никакого движения в окнах не заметили, и свет был выключен.
— Может, спал, — кивнул подполковник, — а может, его в квартире и вовсе не было. Ежели это он и есть наш клиент, то как он у себя в квартире быть может? Это ж почти тысяча километров отсюда будет.
— Вы думаете, это он, Владимир Евгеньевич?
— Да я ничего не думаю, Виктория Сергеевна, — Матвейчук остановился у машины и закурил, делая короткие, быстрые затяжки, — пока у нас ничего нет, чтобы делать какие-то выводы. А чем вам его кандидатура не нравится? Самый хороший вариант был бы, особенно с учетом того, что больше у нас и нет никого. Или вам его жалко? Офицер, орденоносец, да еще и сына потерял. Жалко, признайтесь.
— Жалко, — неохотно кивнула Крылова, чувствуя на себе насмешливый взгляд подполковника.
— Это хорошо, что жалко, — неожиданно одобрил Владимир Евгеньевич, — не окаменела еще, значит. Главное, чтобы твоя жалость на соображалке не сказывалась, а так пусть будет. Только я тебе одно скажу, ты запомни, может, еще пригодится. Если человек жалость к себе вызывает, ну или там сострадание, не важно, как ты это называть будешь, — это значит, что его жизнь из зоны комфорта выкинула. А когда с человеком такое происходит, он что угодно может сделать, такое, чего от него не то что мама с папой, он сам от себя раньше не мог ожидать. Это не значит, конечно, что всех, кого жалко, надо сразу в кутузку тащить, но присмотреться к ним никогда не мешает. Кстати, о присмотреться. Время уже третий час. Он что, этот Громов, в зимнюю спячку завалился? Свяжись с группой наблюдения, пусть квартиру пощупают, надо узнать дома он или нет, в конце концов.
— Так, а что им сказать, пусть прямо в дверь звонят или чтобы что-то придумали?
— Да ну что они могут придумать? — скривился Матвейчук. — Пару недель назад придумали. Газовую плиту проверить решили, дебилы.
— И что, взорвалась? — испугалась Крылова.
— Да лучше б взорвалась, — подполковник раздраженно отбросил окурок в сторону, — дом вообще не газифицирован был. Им еще дверь не открыли, а они уже спалились, балбесы. Пусть так в дверь звонят. Если Громов дома, значит, он здесь не при делах. А если его нет, то значит, надо искать.
Спустя час, когда в Цибино уже добрались остальные выехавшие из Москвы на микроавтобусах сотрудники следственной бригады, группа наблюдения доложила о результатах проверки. В квартире никого не было, во всяком случае, на звонки в дверь никто не отреагировал и за дверью было тихо. С помощью участкового, которого привлекли для опроса жителей подъезда, удалось установить, что жил Денис Громов в квартире один, жил тихо, ничем не привлекая к себе внимания. Видели его соседи крайне редко, отчего у них сложилось впечатление, что он часто бывает в отъезде, однако куда он может уезжать и чем вообще занимается, не знал никто.
— Забавно, мужику столько лет, а про него никто ничего сказать не может, — Мясоедов с удовольствием потягивал крепкий кофе из огромной щербатой кружки, — надо прежний адрес его пробить, где он жил до того, как квартиру продал, может, там соседи чего знают. А жена-то у него где? Раз ребенок был, значит, и жена должна быть, или я чего-то не догоняю?
— Прошлое место жительства уже отрабатывают, — Крылова поставила чашку с кофе перед Матвейчуком, и тот благодарно кивнул, — только сейчас день, все на работе. Опера выловили одну старушку, но она толком ничего не знает. Сказала только, что жена Громова бросила, но это мы и без нее уже знали. Говорит, что якобы она сейчас живет с их бывшим соседом, но он, наверное, тоже на работе, так что ни с ним, ни с бывшей женой пообщаться пока никому не удалось. Там дежурит оперативник, будут ждать вечера, когда люди появятся дома.
— Одуреть можно, — Жора с шумом втянул в себя горячий кофе, — вот мужика жизнь по голове лупит, я думал, такое только в кино бывает.
— А чему ты удивляешься? — усмехнулся Матвейчук. — Тому, что жена к соседу ушла? Так это, я тебе скажу, сплошь и рядом бывает, ничего особенного.
— Угу, ничего особенного, — буркнул Жора, — тут еще трижды подумать надо, прежде чем на ком жениться.
— Главное, чтобы с соседями повезло, — язвительно отозвалась наливающая кипяток себе в чашку Крылова, — а то вдруг красивее тебя окажутся. Или умнее.
— Ах да, Карнаухов мне говорил, а я и забыл совсем, — заулыбался Владимир Евгеньевич, — вы же у нас будущая ячейка общества. Когда свадьба?
— А я вот теперь и не знаю, когда у нас свадьба, — Крылова ожесточенно размешивала в чашке сахар, наполняя небольшой кабинет оглушительным звоном, — жениху, видите ли еще подумать надо. Трижды! — Она бросила чайную ложечку на стол. Та, дребезжа, проскользила по лакированной поверхности и упала на пол.
— Ну, Викусик, не дуйся! — примирительно послал ей воздушный поцелуй Жора и полез под стол доставать ложку.
— Ладно, давайте вы свои разбирательства на потом отложите, хотя бы до вечера, — попросил Матвейчук, — а то ведь нам работать надо. Я, кстати, вот что подумал, — он взглянул на немного успокоившуюся Крылову, — почему бы вам, Виктория, не вернуться к нашей чудесной Оксане Андреевне и не побыть там некоторое время. Может быть, вам удастся установить с ней какой-то контакт, так сказать, по-женски. Да и вообще, с преступником вы уже общались, так что, думаю, вам стоит поприсутствовать при