— Как, драконы? Ты что, отправилась через горы?
Джел яростно хлопнула крыльями.
— Да!
— Отыщи для прохода безопасный коридор, Джел. И немедленно ко мне.
Голос был холоден, как лед. Джел прекратила взмахивать крыльями. Голос ввергал в дрожь.
— Хорошо, Могурн, — тихо сказала она, и мир похолодел от страха и одиночества. Ей не хотелось видеть хозяина, но деваться было некуда. Иначе на вечернюю дозу паллиспа рассчитывать не приходится.
Сдав влево, она полетела параллельно хребту, все так же далекому — там, пожалуй, можно будет беспрепятственно выбраться из Сети. Сама же при этом все тянула почему-то время, блуждая взглядом по поднимающимся справа зловещим пикам, смутно надеясь, что страх и одиночество как-нибудь уймутся. Наконец, Джел неохотно установила стабилизаторы — своего рода якорь космического корабля — и сигналы оповещения. По мере того, как Джел выбиралась из Сети, тело ее вновь обрело чувствительность. В конце концов она открыла глаза, помаргивая, как спросонья. Мрачно, постыло. Ничего, что радовало бы глаз, одни приборы.
С нелегким чувством она вылезла из навигационной рубки, потянулась. В животе урчало от голода, руки и ноги ныли от усталости. Однако Могурн распорядился явиться немедленно. Протяжно вздохнув, она сошла с мостика и приблизилась к двери каюты Могурна. Корабль представлял собой небольшой флотер, отсеки сгруппированы вплотную, от одного до другого буквально несколько шагов. Робким движением надавила кнопку. Дверь обрела прозрачность, и Джел ступила в каюту.
Могурн сидел лицом к двери, курил. Увидев Джел, поднялся, жестом предложил сесть. Она опустилась на узенькую кушетку. За спиной и сверху половину стены занимал дорогой кристаллический гобелен. Могурн выпустил струю запашистого дыма, с нахмуренным видом изучая свою длинную курительную трубку.
— Джел, почему ты не подчинилась моему приказу?
Джел вздрогнула: уж теперь-то он наверняка откажет ей в паллиспе.
— У меня в мыслях такого не было, — промолвила она, что, кстати, по меньшей мере, наполовину было правдой. Ведь Могурн фактически не запрещал ей держать путь через горы. Он лишь дал понять, что не одобряет этого маршрута — возможно, из страха перед горами или драконами.
Могурн подступил ближе — намного выше ростом, лампа то появлялась, то исчезала за спиной в такт движениям. Джел настороженно на него поглядывала.
— Неужели ты не поняла сразу: мне нужен обходной маршрут? Или возникло что-нибудь, о чем ты предпочла умолчать, Джел? Обстоятельство, из-за которого выбор пал на более опасный маршрут?
Что это в его голосе, страх? Нет, ведь это он — хозяин. Джел закусила губу.
— Насчет другого маршрута я и в самом деле, видно, недопоняла. А насчет этого… Думаю, россказни они и есть россказни: драконы! Откуда им взяться?
— Что значит «откуда» для риггера? — резко перебил Могурн. — Откуда мне знать, что делается в Потоке или в чужом уме? Любые просчеты для нас гибельны!
Джел кивнула.
— И какими бы хвастливыми пропойцами риггеры в большинстве своем ни были, ни один из их рассказов сбрасывать со счета не следует. Или я не прав?
— Прав, — сказала Джел, поморщась.
— Так вот: мы еще не слишком далеко, надеюсь, отошли от первоначального курса? Еще можно возвратиться? — Могурн опять выпыхнул облачко дыма. Вентиляция сработала безупречно: дым исчез, не успев доплыть до лица Джел. Она уже сказала было «да», но что-то помешало. Она лишь покачала головой.
— То есть как: помимо гор, другого пути у нас нет?! — не сказал — прорычал Могурн.
Джел снова качнула головой. Пристально глядя на Джел, Могурн обильно дымил трубкой. Выдержав долгую паузу, отвернулся.
Когда он вновь повернулся к Джел лицом, в руке находился небольшой глянцевитый цилиндрик, на одном из концов переходящий в полукруг.
— Ладно, Джел. Пора принимать паллисп. — Глаза у Могурна оставались холодными и злыми, но все равно от этих слов у Джел сердце забилось в сладком предвкушении. Тревога и одиночество на время забылись, уступив место вожделенному ожиданию.
Повинуясь жесту Могурна, Джел готовно наклонилась вперед, смахнув волосы с шеи. Могурн, подойдя, аккуратно приложил к обнажившемуся месту паллисп, пока шарик не коснулся основания черепа. Джел ощутила прикосновение — прохладное. И вот постепенно стало проникать тепло. Проникло и окутало все то безобразное, что заполняло ее: чувство страха, собственного ничтожества, гнева. Словно исцеляющая обновленная кровь потекла, согревая, успокаивая, сглаживая эмоции, смягчая окостеневшее от постоянной тревоги сердце, наполняя душу благодатью, колкими искорками радости…
Теплая волна преждевременно пошла на убыль. У Джел закружилась голова; она покачнулась, испытав знакомый приступ возвращающегося смутного страха. Паллисп прекратил действие. Она села, мигая широко раскрытыми глазами в попытке сдержать слезы. Опять заговорил Могурн, но она с трудом различала его сквозь едкую дымку.
— Хватит на сегодня, Джел. Надо понимать, что значит послушание. Даже для риггера.
Джел била дрожь. Боль и тоска… Наконец, удалось кое-как совладать с собой. Могурн сказал, сопровождая слова кивком:
— А теперь, Джел, помоги-ка мне с агментором, и можешь быть свободна.
Впору было метаться и выть, но она подчинилась. Могурн опустился на сиденье, а Джел поднесла к его голове синаптический агментор и нажала необходимые кнопки. А когда Могурн, обратившись в безмолвного истукана, пошел загребать воздух руками и тискать себя с незрячей улыбкой, Джел вышла из его каюты и пошла к себе. Паллисп — господи, как она жаждала его волшебного воздействия, от которого оттекает от души горечь одиночества, и она становится кроткой и теплой. За него бы она, пожалуй, пошла даже на убийство. Но только Могурн знал, как им пользоваться, так что, получается, и сам Могурн был дорог для нее, как жизнь. Какое-то время она меряла шагами крохотное пространство пола у себя в каюте, затем бросилась, яростно извиваясь, на кушетку, не в силах забыться, не в силах отвлечься от мыслей.
Не в силах не вспоминать.
Вспоминать… Дэп, и та ночь, и аппарат слияния… Дэп был так нежен, и в то же время настойчив. Это он рассказал ей о тайной связи, схожей чем-то с интимной, которую при желании могут поддерживать меж собою риггеры с помощью аппарата слияния умов. А она тогда была совсем юной — да ей и сейчас немного лет — и соблазнилась его серьезностью, мнимой искренностью. Ей и теперь помнятся его глаза, бархатисто-черные под серебристыми бровями, и те слова: «Мы будем смотреть прямо друг в друга, и души у нас сольются воедино…»
Они мчались в автомобиле прочь от городской суеты, туда, где в небольшом сельском домике стоял аппарат слияния. Великолепный розовый закат сопровождал их. Джел почему-то не оставляло чувство настороженности — даже когда, остановив машину, они пошли к дому — настоящему дому, не скворечнику-мультикомплексу. Тут Дэп, ободряюще улыбнувшись, коснулся ее руки. И этот жест разом покончил с ее сомнениями и подозрительностью. Они вместе вошли в дом. Джел с беспокойным любопытством принялась расхаживать по просторной прихожей, поминутно притрагиваясь к стенам и перилам.
В задней части дома, посреди небольшой гостиной, стояла машина слияния умов: усовершенствованный тип синаптического агментора, напыленный серебром полукруг. Стоило Дэпу включить прибор, как вокруг по стенам заиграло, забегало золотистое сияние.
— Сейчас подождем пару минут, пока поле сконцентрируется, — сказал он. — Сядь, расслабься. — Он кивком указал на сдвоенные сиденья, как раз там, куда доходило золотистое сияние.
— И что будет? Как я узнаю? — взволнованно спросила Джел, а сама подумала: «Это же твой двоюродный брат— парнище Дэп. С ним-то чего опасаться? Он ли не знает, что делает?» Дэп только улыбнулся ее наивности и, наклонившись, нежно коснулся руки. В глазах у Дэпа мелькнул лукавый огонек — похоже, его забавляла ее неискушенность (а может, у него что-то к ней было, только он не говорил).
— Ты все узнаешь, — сказал он. — Это незаметно, безопасно.
Он опустился на сиденье и сидел расслабленно, с вожделенной улыбкой, и Джел поняла, что все ее опасения, в конце концов — сущая ерунда, самая настоящая.
Они непринужденно перекидывались фразами о том о сем — о риггерах, об их семьях — и Джел почти уже забыла о золотистом поле, набирающем силу. Дэп, глядя ей в глаза, смеясь, рассказывал ей о своем последнем полете — трехступенчатый прыжок, быстрый и решительный; так обычно кидают камешек в воду, чтобы тот в полете прошил поверхность несколько раз. Он сопровождал грузовой корабль в паре с еще одним риггером — женщиной — и сделал намек, что за всей их совместной работой стояла тайная связь.
— Это была наилучшая часть того полета, — сказал он, а глаза все так же удерживали глаза Джел, и ей было как-то неловко.
— Буквально на следующий день она ушла в другой, далекий рейс, — добавил он. — А я уже по ней скучаю. То ощущение я не променял бы ни на что.
Внезапно сердце у Джел гулко стукнуло; она ощутила ревность, но сдержалась, не подала вида. И в этот момент почувствовала, что ее обвивает тепло — особый потаенный свет, ощутив который, начинает казаться, что сокровенные чувства таить будто бы и ни к чему. Мысли прониклись легкостью, которую создает полнейшая открытость. Тут, взглянув на Дэпа, Джел почувствовала, что слышит не одни лишь его слова, но еще и видит образы, возникающие непосредственно у него в уме, и как ширится, разрастаясь, их с Дэпом слияние. Перед мысленным взором Джел предстала женщина, с которой он сопровождал тот рейс: фантасмагорические картины пространства, тот лукавый интерес, что он к ней испытывал.
В сердце у Джел кипели чувства, с которыми она не в силах была совладать; и не успела осознать, что ж это с ней происходит, как мысли и образы хлынули, словно фонтан и, переливаясь всеми оттенками, потекли в пространство. Смутный образ сводного братишки, затравленно, исподлобья взирающего на неласкового отца, и даже не имеющего возможности подать весть о себе… Сама Джел перед закрытой дверью отцовского дома, страждущая, нуждающаяся… Редкие полеты с подвернувшимся рейсом, и одиночество такое, что о друзьях не приходится и думать… Образы выплывали наружу, а вместе с ними и те