После каждой реплики полковника парижская тишина с ее острой чувствительностью снова ткала покров над комнатой.
— И если уж мне непременно нужна француженка, — в ярости процедил сквозь зубы Бигуа, на этот раз по-французски, — пора отправляться в бордель!
И стал отмерять широкие шаги по комнате.
Марсель, охваченная страхом, метнулась прочь из гостиной.
Деспозория знала, что за мужем водится привычка думать вслух, и на следующий день заняла место Марсель в зеленом кресле, надеясь услышать нечто важное. Однако полковник не произнес ничего значимого — вернее, так сперва показалось Деспозории, и она была рада, что вот уже больше часа его мысли не рвутся наружу, как вдруг ее сразили слова, контуры которых он едва обозначил шепотом. Жена Филемона Бигуа даже не поняла толком их смысла, но уловила в голосе мужа беспредельную печаль. Он обронил ее имя — оно прозвучало до того сиротливо, неприкаянно и беспросветно, путаясь в обрывках смутных, неразборчивых фраз, что Деспозория выронила рукоделие, стараясь заглушить рыдания. Тем временем Марсель уже проскользнула в малую гостиную, чтобы занять свое привычное место, и тут, увидев Деспозорию, точно окаменела — их разделяли лишь пара шагов и сумрак. Девочка неслышно прокралась обратно к двери и вышла. Деспозория не заметила ее.
Застав жену полковника в слезах, она решила, будто тот проговорился, что любит ее, Марсель.
Спустя несколько дней Филемон Бигуа идет на прогулку в Булонский лес вместе с Деспозорией, Антуаном, Джеком и Фредом. Следом едет автомобиль полковника.
Но что же происходит? В двадцати метрах от себя, самое большее в двадцати пяти («от себя» означает от того пространства необъятного земного шара, которое занимают подошвы ботинок полковника), Бигуа чует драму — она только назревает и вот-вот разразится. Дальше события развертываются с молниеносной быстротой, за это время можно лишь сделать четыре вдоха. Незнакомая женщина падает, словно сбитая волной невидимого моря. Ее спутница, с виду похожая на няню, громко вскрикивает. Каштаны вдоль аллеи дрожат и напоминают призраки каштанов.
Антуан прижимается к полковнику, ему хочется прижаться в этот миг ко всем людям в мире, у кого есть сердце. Он видит маму и няню. Бежит к ним.
Бигуа ничуть не удивлен, хотя и не предвидел возможность такой встречи. Будучи нарушителем закона, он радовался, что на аллее больше никого нет. Впрочем, в сотне метров появился охранник: наверное, происшествие насторожило его. Однако полковник рассчитывал все уладить, прежде чем тот подоспеет.
Судя по всему, Антуан уже успел расхвалить полковника Розе. Ее волнение улеглось, и во взгляде нет злобы, хотя смотрит она с подозрением.
Бигуа всегда носил при себе пузырек с нюхательной солью, на случай если один из детей упадет и получит ссадину. Склонившись над Элен, он поднес к ее носу соль, и сознание женщины стало постепенно возвращаться из дальних далей, где оно затерялось вместе с испуганным и прекрасным материнским лицом. Второй раз за свою жизнь Бигуа улыбнулся. Улыбка вышла более чем двусмысленной, учитывая нахлынувшие на полковника чувства, разные и противоречивые.
— Не волнуйтесь, — мягко сказал он, завинчивая серебристую крышечку флакона.
Роза хотела было рассказать все охраннику, но Элен остановила ее слабым жестом руки. Охранник зашагал прочь, по-прежнему сомневаясь, все ли в порядке. Он прислушивался спиной к происходящему на аллее и как будто бы нарочно медлил.
— Як вашим услугам, мадам. — Бигуа протянул Элен визитную карточку.
Женщина, еще не вполне придя в себя, лишь смутно понимала смысл происходящего и крепко прижимала к себе Антуана. Мальчик взял полковника за руку, он гордился им и смотрел на него с благодарностью. Антуан был совсем бледный, и вместе с матерью они казались героями одного трагического полотна.
Элен чувствовала себя совсем слабой и у нее даже не было сил ненавидеть человека, похитившего ее сына.
Над аллеей сомкнулось молчание.
«Как объясниться с этой женщиной? — думал полковник. — Мне совершенно нечего ей сказать. Во всех извилинах мозга у меня не найдется ни одного уместного ответа!»
Внезапно Элен заговорила — очень быстро. Слова так и брызнули, точно слезы.
— Но почему, почему вы сделали это?
Деспозория, вся заплаканная, склоняется к матери Антуана и говорит ей что-то на ухо. Что она говорит? Чем оправдывает поступок мужа? Мы видим только лица обеих женщин, которые оживленно разговаривают и жадно слушают друг друга.
— Скажите лишь слово, мадам, — обращается полковник к Элен, — я позову охранника и сдамся в руки правосудия.
Наступает долгая тишина.
— Прошу вас, не впутывайте полицию... во все это, — произносит наконец Элен. — Мне нужно побыть одной и собраться с мыслями.
Она встает и озирается вокруг в поисках такси.
Деспозория предлагает машину полковника.
— Нет-нет, спасибо, не стоит! — с горячностью отказывается Элен.
— Давай же, мама, — уговаривает Антуан.
Элен посмотрела на Розу, и в конце концов они сели вместе с Антуаном в автомобиль Бигуа. И Гумерсиндо повез их домой.
Вернувшись, Элен заперла на ключ дверь квартиры и для надежности еще защелкнула задвижку. Посадив Антуана к себе на колени, она всем телом прильнула к нему. И уже готова была сказать: «Ну, рассказывай же все, все как есть. Рассказывай скорее». Однако ее сердце, физическое сердце, мрачно заявило о своем плотском протесте. Радость была для него неотличима от боли, сердце пребывало в растерянности, и все чувства слились в страдание.
Вместе с Антуаном Элен пошла в спальню, закрыла дверь и усадила сына рядом с собой.
— Мне немножко нездоровится, малыш, но ты не уходи, побудь рядом... Вот, можешь поиграть, возьми, например... коробку с моими перчатками. Помнишь, совсем недавно ты хотел примерить их, а я запретила?
Элен легла на кровать. Антуан смотрел на перчатки, от которых пахло так нежно, но не смел дотронуться.
У Элен раскалывалась голова, и она попросила сына погасить свет. Только слабый отголосок лампы в коридоре рассеивал мрак комнаты.
— Ничего, если мы побудем в темноте? Я так устала!
Чуть погодя она добавила:
— Совсем темно, мальчик мой, правда? Погоди еще минутку, и включим свет. Зажжем люстру, и будет так забавно вынырнуть из черноты. Как же я ждала тебя. Вот ты и вернулся домой, но почему-то мы не веселимся — а ведь я думала, радости не будет конца! За это время мама твоя сильно переменилась, да-да, она теперь другая, хотя сил у нее маловато. (Почему я сказала хотя? — подумала Элен. — Ах, разве слова имеют значение, когда у меня есть настоящее сокровище, рядом с которым все слова облетают, точно шелуха!)
Элен стало досадно, когда она поймала себя на том, что не умеет ладить с детьми.
— Знал бы ты, как я счастлива, что ты сам подбежал ко мне на аллее, — продолжала она. — Иначе ведь я не заметила бы тебя. Собиралась уже свернуть на авеню Анри-Мартен. Я бесконечно благодарна тебе.
Отстраненная чопорность, с какой она произнесла эти слова, удивила Элен.
— Напрасно я заставляю тебя сидеть в такой темнотище, думаю лишь о себе. Иди поиграй, только где-нибудь рядышком. Покатайся в прихожей на велосипеде, он так славно скрипит, когда ты крутишь педали.
Антуан не отвечал, и это встревожило Элен. Она встала и включила свет.
Мальчик спал на полу, подложив руку под голову и уткнувшись лицом в ковер, среди черных, белых и серых перчаток из опрокинутой коробки. На многих были затяжки.
Утром Деспозория позвонила Элен узнать, как дела, и прислала ей корзину орхидей.
Спустя несколько дней Антуан попросил разрешения пойти к полковнику и поиграть с Джеком и Фредом.
Элен передернуло, она закрыла лицо руками. Тонкими руками.
Посоветовавшись с Розой, она дала согласие — легко и беспечно, и это расстроило ее. (Она навела справки о полковнике и его жене и получила лучшие рекомендации.) Розе было велено идти с Антуаном и ни на миг не спускать с него глаз. Заодно представится случай выяснить, где же мальчик провел эти три недели.
Розу настолько впечатлили дом полковника и его семья, что вечером того же дня они с Элен позвонили в префектуру и сказали: ребенок нашелся.
— Где он был? — строго спросил голос на другом конце провода.
Дрожа, Роза повесила трубку, сама не понимая почему. Элен кивнула: все правильно.
Через минуту раздался телефонный звонок.
— У кого же был ребенок, мадам? У кого? Вы ведь сами обратились в полицию и попросили нас заняться этим делом, так что извольте дать разъяснения.
— У одного нашего родственника из провинции, — отрезала Роза.
— Отлично. — В голосе слышалась ирония. — Просто отлично!
И префектура повесила трубку.
На протяжении следующих месяцев Элен жила только сыном. Но от постоянных раздумий и блужданий в памяти она бледнела день ото дня. Антуан вернулся, а между тем она продолжала искать его — без всякой надежды найти. Ее сердце забыло, что такое покой, умиротворение и безмятежность, оно отстукивало ритм тревоги.
Если Элен нужно было встать и пойти в другую комнату, ее тело приходило в замешательство и движения получались боязливыми и робкими: она старалась забыть о том, что сердце нездорово, и, чтобы не чувствовать боли, избегала порывистых жестов и говорила как можно тише.
«Покойники завистливы, — думала она, — и никак не хотят смириться с тем, что не успели утащить нас в свой мир. Один из этих мертвецов вцепился мне в сердце и держит так крепко, что вот-вот вырвет его у меня. Наверное, скоро я стану обычной фотографией покойника — на этом камине или на другом».
Элен не решалась расспросить сына, как ему жилось в доме Бигуа. Болезнь заволокла ее густым туманом, Элен бродила там и не могла выбраться. Если впереди и брезжил свет, то совсем слабый и тусклый, точно пятнышко, которое колышется на фитиле длинной свечи.
Вдруг она почувствовала (после похищения Антуана прошел год), что непременно должна увидеть полковника и его жену — Роза часто водила к ним Антуана.