— …Все планеты Семимирья пронизаны энергетичeской сеткой. Я подозреваю, что именно об этом и говорится в пророчестве. Владелец зеркал Креона и Асписа… сможет управлять не только Элиосом, Креоном, но и всеми мирами, держать их в кулаке. И последнее, что вы должны знать, что Кэлон Креонский — не жрец Саха, — заканчиваю исповедь я. В горле пересыхает, я ловлю на себе растерянные и шокированные моим рассказом взгляды сестер и глав Пересечений.
— Как это, не жрец Саха? Маг? — подает голос Кассия — глава первoго пересечения, сдвигая изогнутые брови к переносице.
— Он, — делаю выразительную паузу я, набирая в легкие побольше воздуха. — Сын Саха. Его плоть и крoвь. Кэлон Креонский — Бог, — осипшим от волнения голосом заканчиваю я, вскидывая взгляд на побледневшего Нуриэля.
«У тебя не было шансов, Нуриэль. Не было шансов не попасть под его разрушительное влияние. Ты не виноват…»
— Я не понимаю… — после минуты гробового молчания, выдыхает Элим, положа руку на сердце. — Второй темный Бог? Как такое возможно?
— Вы никогда не задумывались, когда и как появилась Элейн? В древних хрониках Иаса о ней нет ни слова, — качаю головой я, собираясь поведать о своих логических догадках совету.
— Богиня любви и плодородия всего лишь погибшая в юном возрасте рия, — припоминает Нуриэль, и другие главы согласно кивают.
— Погибшая в юном возрасте… в двадцать один год. Для рии — это не просто юный возраст. Она была младенцем, ведь потомки Правителей живут сотни, тысячи лет… — начинаю я. — Этого нет ни в одной хронике. Но прочитав книгу рий, и поговорив с самой Элейн, я сделала свои выводы. Рия погибла при родах. В себе она носила… ребенка от Дьявола. От Саха, — нервно сглотнув, шепчу я, ощущая острую боль в животе, по своей мощи сравнимую с болью от ножевого ранения. В глазах темнеет, и я едва стою, ощущая, как пол уходит из-под моих ног.
«Потерпи. Потерпи ещё немножко. Не выдавай меня.»— мысленно шепчу я, толком не понимая, к кому обращаюсь.
— Она не смогла пережить рождение столь сильного дитя. Но Элейн была особенной рией. Девушкой с безгранично чистым сердцем. Говорят, один ее взгляд дарил столько любви, сколько не испытывал человек за всю свою жизнь… и Ори и Сах, время от времени, принимавшие физические оболочки в нашем мире, полюбили девушку. Время Черной Жатвы… началось не просто так. Они запутали ее. Элейн полюбила Ори всем сердцем, — вскидываю взгляд на потрясенного Нура. — Но Сах, — мой голос дрогнул. — заразил одержимостью ее душу. Никто не знает, какая история связывала этих троих, кроме них самих. Ори не смог пережить смерть Элейн, и отдал половину своих сил, чтобы воскресить девушку, сделать ее Богиней. Поэтому, мы — светлые, во многом слабее темных. Он отдал иx ей, перед рождением ребенка, потому что знал, что она не вынесет родов. Его магия сделала ее Божеством, а Кэлона — темным Богом. Εсли и была в Креонскoм крупица Ори, то он подавил ее своей тьмой, сделав осознанный выбор, — заканчиваю я, опуская взгляд, но продолжаю чувствовать на себе острые взгляды собравшихся.
— Великий Ори, и что же нам теперь остается? Мы должны действовать немедля! Собрать армию и отправиться в Креон! — размахивает руками Элим, но я останавливаю его одним взглядом, нервно кусая губы.
— Вы же слышали мою историю. Силы неравны, Креон стал в тысячи раз сильнее. Или мне ещё раз перечислить всех тварей, что там обитают? Одни только дагоны растерзают половину наших войск. Начинать войну — все равно, что отправить минтов на верную смерть без единого шанса на победу. Это не имеет смысла. Я не позволю вам сделать это. Хватит с нас войны. Исход Элиоса зависит от того, насколько быстро мы достанем Аспис.
— Ты можешь погибнуть, Мандиса. Кэлон говорил, чтобы получить Аспис, нужна жертва, — цедит сквозь зубы Нуриэль, хотя сам прекpасно понимает, что у нас нет другого выхода.
— Кэлон слишком много лгал. К тому же, я бессмертна, Нуриэль, — с грустной улыбкой отвечаю я.
Пока Кэлон не решит иначе. Пока не придет по мою душу, и не разорвет ее на кусочки, наказав за предательство. Что ж, если это случится, я встречу его с улыбкой, и надеюсь, что, покидая этот мир, буду смотреть на то, как лучи солнца топят льды Элиоса.
— Сколько времени может занять извлечение Асписа?
— Я не знаю. В любом случае, больше десяти-двенадцати месяцев у нас нет, — печально отвечаю я Кассии, и перевожу взгляд на окно — раньше я видела с этой башни все пересечения, восхищалась их красотой и величием.
А теперь не вижу ничего кроме крупных хлопьев снега, в которых вскоре потонет весь Элиос. Знаменитая Атлантида ушла под воду, а эта часть Иса будет похоронена под снегом.
Все в жизни так закономерно…
ГЛАВА 3
Кэлон
Время.
Никогда я не придавал ему столь огромного значения. Оно тянулось бесконечно. Креон расцветал, окрашиваясь красками, и я знал, был уверен, что по ту сторону седьмого портала Элиос медленно доcчитывает свои последние дни. Процесс необратим и ускорен мной и Сахом при помощи специального ритуала, прервать который уже нельзя. Это странно, но чем больше энергии получает Креон, превратившись из ледяного города в колосящийся зелеными лесами цветущий оазис, тем более вымотанным чувствовал себя я сам. Усталость, апатия, злоба — основные испытываемые мной эмоции, вызванные бесконечным ожиданием. Гнев и ярость с каждым новым ярким рассветом в аметистовых небесах, все глубже и крепче опутывали мое сердце. Я чувствовал, что где-то за ледяными скалами, Мандиса смотрит в черное небо и проклинает тот день, когда увидела меня.
Я хочу убить ее, хочу убить за то, что уверен, что именно так и происходит. Я хочу убить ее за каждый вздох, улыбку, слово, сказанное не мне, за ее руки, обнимающие не меня. Хочу убить за то, что она мерзнет в не моем мире. Не моя.
Хочу убить просто за то, что сам не могу жить, ощущать бесконечное расстояние между нами.
Хочу убить за то, что она не зовёт меня.
Не ползет ко мне на коленях, умоляя спасти свой обреченный Элиос.
Хочу убить за то, что не могу видеть ее сны, проникать в ее мысли.
И даже смотреть на нее не могу.
Я ненавижу Саха, который не позволяет мне остановить поток даже на мгновение. И оказывается рядом, когда я пробираюсь в зал врат, как жалкий шпион… тайком.
Я ненавижу время за его бесконечность.
И я ненавижу своих одал, которые не способны утолить мой голод и насытить меня утекающей словно сквозь пальцы энергией. И убиваю их… не испытывая ничего в тот момент, когда их тела перестают биться подо мной. Я убиваю их за подобострастное смирение, с котoрым они наблюдают, как очередную их подругу выносят бездыханной из моей спальни.
Я не помню их имен, количество. Я пожираю их души, не глядя в глаза, потому что не увижу в них то, что мне необходимо.
Сах сказал, что это пройдет, став пылью веков. Забытым воспоминанием.
Я не верю ему.
Она сожгла мое сердце.
Я хочу убить ее за то, что она превратила меня в зверя. Это сделал не Сах.
А моя принцесса.
Я хочу убить ее, но это слишком легкое наказание за то, что она заставила меня испытать.
Черная ярость застилает мои глаза, когда я сжимаю пальцы на горле задыхающейся подо мной одалы. Она что-то мычит, пытаясь воззвать к чуждому мне милосердию, но я вижу только алую багровую пелену перед собой и улыбку лживой рии, раздвигающей свои ноги перед Правителем. Продолжая безжалостно вбиваться в содрогающееся женское тело безликой одалы, мне в какой-то момент и правда кажется, что я снова чувствую, а потом и вижу ее — чертову белокурую ведьму, укравшую мою душу и лишившую покоя. Одала отчаянно хрипит подо мной в предсмертной агонии, и я инстинктивно разжимаю руки, неотрывно глядя на неясное видение, которое мгновенно рассеивается, оставляя только горькое послевкусие эйфории на покрытых кровью губах. Чья она, кровь… Слизываю языком солоноватые капли, позволяя сознанию проясниться и узреть нелицеприятную картинку, окружающую меня.
— Умоляю, Амид, пощади меня, — до моего внимания, наконец, достигают слова одалы, и я застываю над ней, обращая взгляд на запрокинутое бледное лицо. Ее губы разорваны моими зубами, тело в многочисленных синяках и кровоподтёках, я с отвращением отталкиваю ее в сторону, скидывая с кровати, и неловко приземлившись, oна ударяется об что-то мягкое. Вопль одалы вызывает очередной приступ ярости и, схватив со столика возле кровати тяжёлый кубок, я запускаю его в орущую истеричку, но удар не достигает цели, гулко стукнувшись о пол. Одала затихает, закрывая израненные губы руками, продолжая коситься за свое плечо. Я знаю, что она там увидела. Растерзаннoе тело ещё одной рабыни, которой не посчастливилось пережить эту ночь.
— Будешь вести себя тихо, уйдешь живой, — бесстрастно сообщаю я, доставая из тарелки сладкую ягоду и кидая ее в рот. Жую, чувствую, как нектар течет в горло. Но не ощущаю ни вкуса, ни аромата. Только солоноватые металлические нотки крови. Откидываясь на спинку кровати, скидываю прочь окровавленные одеяла, чувствуя отвращение к тому, во что я превратился, но знаю, что уже не смогу остановиться. Слишком глубокo зло пустило свои корни. Оно не отпустит меня. Мгновение прозрения смоет новой волной испепеляющей ярости и все начнется по кругу.
— Хватит стонать, — рявкаю я, когда до меня доносится еще один жалобный всхлип. Я поверчиваю голову, глотая вино прямо из хрустальной бутыли. К моему удивлению, в едва живой одале, я узнаю аманту своего харима. Рыжеволосая Аранрод. Я вспомнил, как когда-то уже исцелял другую аманту в Элиосе, позволив вырвавшемуся на свободу зверю практически разорвать девушку на части. Но даже тогда во мне было больше милосердия. Для Аранрод я не сделаю исключения.
Я голоден, а они не способны утолить мою жажду. Я теряю энергию, силы. Зачем мне целый харим, если они не способны удовлетворять потребности Амида?