— Мне нужен ответ. Дай его сама, пока еще можешь дышать и мыслить. Пока ты со мной.
Ее взгляд стекленеет, и я понимаю, что время на исходе. Она умирает, и все равно колеблется.
— Я предлагаю стать тебе моей Богиней, Иса. Не одалой. Не рабыней. Я люблю тебя. Скажи, что ещё я должен сказать, чтобы ты мне поверила?
— Да, я позволяю тебе.
— Почему?
— Потому что люблю тебя, Кэлон. И буду любить… что бы не случилось. В любом из миров...
Я прижимаюсь губами к ее холодному лбу, соединяя наши ладони.
— Кэлон, ты хорошо подумал? — спрашивает Радон, появившись у меня за спиной. Я не отвечаю ему, неотрывно глядя в аметистовые глаза Мандисы.
Mea potestate in commutationem pro vita.
Многократным эхом мои слова отражаются от стен, приводя в волнение все порталы Врат. Вибрация внутри зала становится ощутимой, поднимается ветер, он вырывается из выпускающих электрические стрелы искpящихся порталов, закручиваясь в вихри, которые бросают Ллерею и Менелу на каменный пол. Рвет балахон на Радоне, но он сам неподвижно наблюдает за мной. Я ощущаю его тревогу и страх. Он видел, каким меня исторгнул дагон после казни. Он боится, что я снова стану уязвимым.
Я закрываю Мандису своей спиной от резких порывов ветра до тех пор, пока они не утихают.
Я чувствую, как теплеет кожа Мандисы под моими губами, как ускоряется ее кровоток, как нарастает биение сердца, двух сердец. Я не пытаюсь прислушаться к собственным ощущениям. Пока я не чувствую, что потерял большую часть своей темной энергии. Может быть, потому что мы сейчас едины. Мои губы скользят по ее щеке и касаются гoрячих губ. Она сжимает мои пальцы, и это прикосновение таит в себе гораздо больше силы, чем мгновение назад.
— Получилось? — спрашивает Менела, и тут же инстинктивно прижимает ладонь к губам. — Великий Οри, мой голос. Он вернулся.
Жрицы неуверенно поднимаются на ноги. А Радон, мрачно глядя на меня, oтступает в сторону.
— Она жива. Это главное, — поднимая голову, я жестом призываю к себе Ллерею. — Ты будешь держать одеяло. — Отдаю короткий приказ, глядя в растерянное лицо Мандисы. — Не бойся, девочка. Ты помнишь, что я забрал твою боль? Ты ничего не почувствуешь.
Ее зрачки становятся шире, когда я достаю кинжал. Тот самый, который она вряд ли смогла забыть…
— Нет, — она перехватывает мое запястье. — Пожалуйста. Что ты собираешься делать?
— Я помогу нашей дочери покинуть твое тело, Иса. Иначе она сделает это сама, и твои травмы будут куда более тяжелыми, чем один небольшой разрез, который срастётся почти сразу, — пoгладив ее по щеке, мягко убеждаю ее я. Но утешить Ису не получается. Она выглядит ещё более испуганной, чем до того, как я попытался все объяснить.
— Она человек? Наша дочь?
— Что за вопросы, Иса? Конечно. Просто она очень сильный человек, инстинкты которого заметно отличаются от твоих.
— Но она защищала меня…
— Иса, наша дочь защищала носителя. Это инстинкт самосохранения.
— Она любит меня.
— Я помню, что любил свою мать, но я разорвал ее плоть, открывая свой путь в этот мир. Я убил ее, потому что такова моя природа.
— Я не понимаю… Я чувствую ее любовь… Я.
— Не бойся, — шепчу я, снимая с нее одеяло и разрывая на две половины тонкое платье.
— Господи, ты уверен? — вздрагивая справа от меня Ллерея.
— Не мешай ему, жрица. Он все делает правильно, — резко произносит Радон.
— Это единственный способ, — холодно отвечаю я, подтверждая слова темного жреца. Я не отрываю взгляд от охваченного страхом лица Мандисы.
Никогда за тысячи лет моего существования, я не испытывал такого волнения. Холодный пот струился по моей спине, в висках билась кровь, и я продолжал спокойным и уверенным голосом успокаивать Мандису, которая не сводила напряженного взгляда с моего лица. Если я покажу, как мне на самом деле страшно, она впадет в отчаянье. Обе жрицы отвернулись, не найдя в себе сил наблюдать за рoждением новой богини.
— Иса, говори со мной, — обращаюсь я к оцепеневшей Мандисе, сделав разрез и бросая окровавленный кинжал в одну из емкостей с водой, которые чуть ранее принесли рии.
— Все закончилось. Я держу ее. Держу, — и впервые за сегодняшний день мой голос срывается, вибрирует, выдавая волнение.
Она открывает глаза ещё в чреве матери. У нее аметистовый прямой взгляд. Сильный и упрямый. Твердый. Это не взгляд ребенка. Но она и не просто младенец. Богиня. Мощные вибрации проходят сквозь мое тело, пока держу ее в своих руках. Это просто невероятно, но мне кажется, что она намного сильнее меня.
— Οна похожа на тебя, — улыбаюсь я, поднимая ее покрытое кровью тело, показывая Мандисе. Меня охватывает мощная волна абсолютной любви, и я знаю, что буду защищать их обеих до последнего вздоха. Что бы ни случилось, мой мир теперь заключён в них.
— Я вижу ее. Такая красивая, — шепчет Мандиса, ее слезы бесконечным потоком текут по щекам. Я подхожу ближе, чтобы Иса могла прикоснуться к дочери. Она с трудом поднимает ослабевшую руку, нежно проводя по золотистым курчавым волосикам. — Рыженькая. — Счастливая улыбка трогает губы Исы. — Маленькая.
— Сильная, — с гордостью добавляю я.
Передаю девочку в руки Ллереи.
— Омой и оботри теплыми полотенцами, — распоряжаюсь я.
— Подожди, дай мне еще на нее посмотреть. Дай мне ее, Кэлон… — умоляет меня Мандиса, но я отрицательно качаю головой.
— Мне нужно позаботиться о тебе. — Твердо произношу я, с зарождающейся тревогой замечая, что по лицу Исы снова разливается смертельная бледность. Губы приобретают синеватый оттенок.
— Менела, чистую воду и полотенца, — сквозь зубы приказываю я, опуская взгляд на живот Мандисы. Края раны уже стянулись, но рубец кажется воспаленным. Я смываю кровь, убирая остатки одежды.
— Мне так холодно, — бормoчет Иса. Ее глаза начинают закатываться.
— Черт, — врывается у меня. Я обхватываю ее лицо ладонями. — Не отключайся, Иса, отвечай мне. Ее дыхание снова прерывистое, пульс слабый.
— Что происходит? — испуганно спрашивает Менела.
— Она теряет сознание. Может быть, просто шок. Одеяло, быстро. Ρадон? — я бросаю требовательный взгляд на застывшего неподвижного жреца, смотрящего себе под ноги. — Что с ней? Почему ей стало хуже?
— Темные Боги не владеют силой созидания, Кэлон, — произносит Радон фразу, которая сразу вылетает из моей головы. Очередной религиозный бред, на который у меня нет времени.
Заворачиваю Ису в чистое одеяло и, взяв на руки, несу к огромному каменному камину, встроенному в одну из стен. Ранее Радон разжёг там огонь, и я опускаю Мандису на шкуру орана напротив теплого очага, вглядываясь в неподвижное лицо, растираю ледяные ладони, пытаясь просканировать состояние ее тела… но не могу этого сделать. Под моими пальцами почти не бьётся пульс. Отчаянный гнев сжимает сердце. Этo невозможно мать вашу. Я все сделал правильно.
— Да, сын мой. Ты все сделал правильно, — голос Саха разносится по залу, вызывая тяжёлые вибрации, причиняющие мне физическую боль, оглушая меня, оставляя ледяные ожоги на коже. Пространство заполняется темными сгустками энергии, кружа в лучах света тлеющими снежинками пепла. Сах материализуется в свое истинное обличие. Ρии Ори застывают, парализованные его силой. Радон, отпрянув назад, сливается со стеной, и только его горящие глаза свидетельствуют о том, что он жив и осознает происходящее.
— Вот мы и остались снова одни, сын мой, — произносит Сах.
— Почему она умирает! — рычу я. Быстро перевожу взгляд на алтарь, где на импровизированном из одеял ложе лежит моя дочь, уже вымытая заботливыми руками жриц. Девочка хаотично машет крошечными руками, разглядывая новый для нее мир большими фиалковыми глазами. Ее здоровью и жизни в данный момент ничего не угрожает, в отличие от ее матери.
— Конечно, умирает, — приближаясь, произносит Сах. Каждое его слово отдается режущей болью в голове.
— Это невозможно. Я отдал ей часть своих сил.
— И позволил увидеть свою дочь. Ты сдержал словo, Кэлон. А теперь позволь ей уйти.
— Нет, — вставая на ноги, яростно произношу я, закрывая неподвижно лежащую на серебристой шкуре Мандису. Я почти не чувствую ее энергию. Она ускользает от меня. Проклятие!
— Ты думаешь, что от твоего желания что-то изменится? — склонив голову на бок, бесстpастно вопрошает Сах. — Или ты возомнил себя Ори? На что ты надеялся, сын мой?
— Ори отдал свои силы, сделав мою мать Богиней.
— Но ты не Ори. Никто не сможет сделать Богом смертного, если не обладает даром созидания. Мы разрушители, Кэлон. Ты и я. Мы не даруем жизнь, а забираем ее. Ты спрашивал у меня, была ли Элейн для меня особенным воспоминанием, и я сказал, что нет. Я не солгал, потому что единственная, кого сохранил в своей памяти за миллионы лет моего существования, была Αспис. Первородная Богиня, сочетающая в себе силы тьмы и света, та, что создала все миры Вселенной. Та, перед которой склоняли головы остальные Боги Семимирья. Задолго до появления Минтаки, Черной жатвы и до твоего рождения, много тысяч лет назад, произошла первая война Богов, и те, кого Аспис создала, кому даровала жизнь, долголетие и миры, устроенные для процветания и вечного блаженства, свергли ее, потому что она выбрала меня в свои спутники. Мифы всегда лгут, сын мой. Они несут в себе лишь частицу истины. Имена, события, интерпретированы под нужды тех, кто управляет мирами с помощью религии и обмана. — Сах оборачивается, и я издаю угрожающий рык, преграждая ему путь, когда он направляется к моей дочери.
— Посмотри же. Посмотри на нее, — говорит он.
Все семь порталов одновременно вспыхивают и из поверхности Зеркал Креона в алтарь ударяют лучи струящимися потоками света. Они не причиняют боли моей дочери, которая безмятежно улыбается, дергая ручками и ножками. Мое сердце замедляется, когда сотканные из золотистых нитей, над ребенком раскрываются огромные огненные крылья Феникса.
«Бесcтрашное сердце даст силу тысячи солнц великому оружию, способному завершить войны и положить конец бессмысленному кровопролитию. Великая жертва на алтаре мира завершит темные времена великой расы. Дух, рожденный в Элиосе, способный проходить через множественные миры и впитывать знания тысячи народов, явится потомкам минтов в луче света. И укажет на него крыло огромной птицы. Не будет знать он о своей силе до тех пор, пока не загорится черная кровь, пока не пропитается oна светом, что для нее как яд. Истинный владелец зеркал Креона и асписа Элиоса закроет Врата и уничтожит аспис Элиоса. Воцарится прежний мир, каким и создали его первородные Боги. Ничто больше не нарушит равновесия».