Так было и на другом моем пути – между нами имелось напряжение, пока мы наконец не смогли понять друг друга. Я роюсь в памяти, пытаясь отыскать тот момент, который изменил все. Может быть, я могу использовать то, что мне известно о другом моем пути, чтобы наладить взаимопонимание с Брэмом сейчас?
– Ты помнишь, как к пристани Мидвуда причалила плавучая тюрьма, когда мы были детьми? – Этот вопрос, похоже, застает его врасплох, и он перекладывает чашу из одной руки в другую.
– Да, помню, – настороженно отвечает он. – А что?
Я начинаю нервничать еще больше. Это будет труднее, чем я ожидала.
– Тогда я была несправедлива к тебе. Тот арестант напугал меня, и… – запинаясь, я произношу те самые слова, которые сказала ему на другом моем пути: – Я испугалась и поспешила сделать выводы. Прости меня.
Он бросает на меня странный взгляд:
– Не беспокойся об этом. Все уже прощено.
Меня пронзает разочарование:
– И все?
– Чего еще ты ожидала? Чтобы я сказал, что ненавижу тебя? – Он угрюмо смеется. – Это было давно, Саския. Людям свойственно ошибаться.
Я падаю духом. Глупо было думать, что то же самое извинение, сблизившее нас в другой моей реальности, подействует на него и на этом пути. Но теперь я хотя бы знаю наверняка, что та, другая моя жизнь не важна. В этой жизни Брэм и я – не такие, как в той.
Я массирую свои виски:
– Забудь, что я что-то сказала.
Он трет затылок и долго вздыхает:
– Я помогаю тебе, потому что мы в одной команде. И потому, что твоя матушка помогла мне, когда я особенно в этом нуждался. Мне становится так паршиво, когда я думаю о том, что с ней произошло.
– Это была не твоя вина.
Он отводит взгляд, и его лицо становится непроницаемым:
– Тебе нужно что-то еще? – Сейчас на нем не надет плащ, и я вижу, как его рукав натянулся там, где бицепс напряжен. Это все из-за того, что он держит тяжелую каменную чашу.
Мои щеки обдает жар, и я быстро отвожу глаза.
– Нет, – говорю и слышу, как дрогнул мой голос. – Думаю, теперь у меня есть все, что мне нужно.
Тюрьма находится в здании, примыкающем к Замку Слоновой Кости, но напрочь лишенном его величия и вообще ничем не примечательном. Оба здания выстроены из костей, однако тюрьма сложена из грубо обтесанных блоков, меж тем как стены Замка Слоновой Кости отполированы до блеска – наверняка для этого понадобился труд многих сотен Косторезов, и они работали много-много лет.
У входа нас встречает Костоломка в черном плаще. На рукавах у нее нашиты широкие белые полосы – стало быть, она служит в Гвардии.
Она хмурится.
– Вы что, собираетесь допрашивать арестанта вшестером?
– Мы должны работать вместе, как одна команда, – говорит Тэйлон.
У нее делается еще более недовольная мина:
– Времени у вас немного. Так что используйте его с умом.
Мы все согласно киваем, и она входит в узкую боковую дверь и заводит нас в большую комнату, выглядящую весьма и весьма прозаично. В одном углу стоят несколько охранников, ведя негромкую беседу, другие служители раскладывают по полкам ларцы для хранения костей, третьи склонились над кипами документов, четвертые ставят на подносы еду. Лишь немногие из них поднимают глаза, когда мимо них гуськом проходим мы.
– Осторожно, – предупреждает Костоломка, ведя нас к узкому лестничному проему, сложенному из камней.
По мере того как мы спускаемся, воздух становится все более холодным, промозглым, затхлым. Когда мы оказываемся внизу, мои глаза не сразу приспосабливаются к царящему здесь сумраку, но постепенно я начинаю различать длинный коридор с двумя рядами камер. На каждом его конце стоит пара Костоломов, и еще один ходит по нему взад и вперед.
– Тот, кто вам нужен, сидит в последней камере слева, – говорит Костоломка. – И давайте побыстрее.
Я ускоряю шаг и подхожу к нужной нам камере раньше остальных. В углу сидит мужчина, прикованный к стене. Его одежда грязна, борода выглядит неопрятно, как будто он находится здесь уже много недель. Его ноги босы, а голова наклонена под неестественным углом. У меня екает сердце. Они что, изувечили его? Но тут он испускает долгий выдох, и до меня доходит, что он спит.
– Извините, – говорю я. – Не могли бы вы проснуться?
Он шевелится, вздрагивает всем телом, затем медленно крутит головой.
– Извините, вы могли бы с нами поговорить?
Наконец он смотрит на нас, и на его лице отображается удивление.
– Кто вы? – спрашивает он и, не дожидаясь ответа, продолжает: – В чем дело?
– Мы рассчитывали задать вам несколько вопросов, – объясняет Тесса. – Мы будем рассматривать ваше дело.
У него отваливается челюсть:
– Они что, отдали решение моей судьбы кучке детей?
– Боюсь, что да, – отвечает Тэйлон.
Арестант закидывает голову назад и смеется. В его смехе нет ни веселья, ни даже удивления, вместо этого я слышу в нем нотки отчаяния. Это смех человека, который понимает, что вот-вот потеряет все.
– Мы хотим вам помочь, – мягко говорю я и тут же краешком глаза вижу предостерегающий взгляд Джейси. Мы не должны ему помогать, мы должны судить его. Но я не поправляюсь: – Вам не хотелось бы рассказать нам, что произошло, из-за чего вы попали сюда?
– Нет, – отвечает он, говоря неприветливо и устало. – Не хотелось бы.
Мы обеспокоенно переглядываемся. Что же нам делать, если он так нам ничего и не скажет?
– Мне нужно немного вашей крови для гадания на костях, – говорю я ему.
Он устремляет на меня пристальный взгляд, затем слегка приподнимает ногу, на которую надета цепь, и трясет ей:
– Я бы рад оказать вам содействие, но не могу.
– Я к вам подойду. – Я поворачиваюсь к Тессе, она спешит в конец коридора и возвращается в сопровождении надзирателя-Костолома.
Он отпирает дверь и впускает меня в камеру. Я опускаюсь на корточки рядом с арестантом и достаю иглу и маленькую склянку.
– Можно? – спрашиваю я, кивком показав на его руку.
– А у меня что, есть выбор? – В его вопросе слышится сарказм, и я вижу – он не ожидает, что я дам ему ответ, однако я отвожу от него руки и подаюсь назад.
– Разумеется есть, – отвечаю я. – Но нам будет трудно вынести решение по вашему делу, если я не смогу увидеть, что произошло.
Его лицо освещает слабая надежда:
– Стало быть, ты Заклинательница Костей с Ясновидением Первого Порядка?
Я отвожу взгляд и замечаю, что у меня дрожат руки.
– Нет, – быстро говорю я. – Мне присуще Ясновидение Второго Порядка. Но если во время моего гадания вы будете думать о том дне, когда это произошло, я, возможно, смогу это увидеть.
Он щурит глаза. Я понимаю, что он мне не верит, но он все же не говорит, что сомневается в моих словах. Вместо этого он просто протягивает мне руку, я колю иглой его указательный палец и собираю несколько капель его крови.
Закончив, я встаю:
– Спасибо.
– Желаю удачи. – В его тоне звучит нечто такое, от чего у меня по спине пробегают мурашки, и у меня возникает чувство, что он имел в виду не только мое гадание.
Я выхожу из камеры, и надзиратель запирает за мной дверь.
– Тут есть какое-нибудь помещение, где мы могли бы поработать? – спрашивает его Тесса. – Возможно, у нас возникнут к узнику новые вопросы после того, как Саския погадает на костях.
Надзиратель вздыхает с таким видом, будто мы испытываем его терпение.
– Вон там есть свободная камера. Идите за мной.
Тэйлон ошарашенно смотрит на меня.
– Он что, хочет, чтобы ты гадала за решеткой? – Его голос тих, но, видимо, недостаточно тих.
Надзиратель резко поворачивается к нам:
– А у тебя что, есть идея получше, малец?
Тэйлон плотно сжимает губы и качает головой:
– Нет, все нормально. Все отлично.
Костолом усмехается:
– Так я и думал.
И, открыв дверь, пропускает нас внутрь.
Глава девятая
Я еще никогда не гадала на костях в присутствии нескольких человек и совсем не уверена, что смогу это сделать. Маленькая камера заполнена дымом от благовония, таким плотным, что я не могу нормально дышать.
Я сижу на полу перед каменной чашей. Остальные отодвинулись, чтобы мне не мешать. Тэйлон и Никлас сидят вместе, прислонясь к одной стене, остальные устроились с противоположной стороны. Но здесь все равно слишком тесно.
Для меня гадание на костях – это нечто интимное, как купание или переодевание, так что сейчас, когда мне предстоит гадать в присутствии такого большого числа зрителей, я чувствую себя уязвимой.
Я кладу кости на дно чаши и окропляю их кровью из склянки.
– Что именно мне надо искать? – спрашиваю я, по очереди посмотрев на каждого из членов нашей команды. Необходимо сформулировать задачу так, чтобы никто не понял, что я пользуюсь не только Ясновидением Второго Порядка, но как это сделать?
– Доказательства, что же еще? – говорит Тэйлон и пожимает плечами, словно он и сам знает, что это не очень-то хороший ответ.
Я прикусываю губу. Видимо, если мне хочется двигаться вперед, лучше всего идти напролом.
Я беру огниво, высекаю искру и поджигаю кости. И жду, пока они не обугливаются в достаточной мере, пока от них не начинает подниматься неприятно пахнущий дым и, смешавшись с благовонием, не ударяет мне в нос. Тогда я накрываю чашу тяжелой чугунной крышкой, которая гасит пламя, после чего высыпаю кости на пол.
Тяга магии сильна, и я ощущаю ее немедля. Она поет в моих ушах, заставляет бурлить мою кровь, и вот меня уже затянуло в видение.
Узник сидит там же, где его видели мы, – на земляном полу своей камеры, прикованный за ногу к каменной стене. Его колени согнуты и подтянуты к груди, голова запрокинута. Дженсен. Его имя приходит мне на ум так же естественно и легко, как ночь сменяется рассветом. Только что было темно – и вот уже встает заря, ясная, светлая, такая, что ее ни с чем нельзя перепутать.
Дженсена обуревают сразу несколько чувств – гнев, жалость к самому себе, но надо всем этим довлеет тревога. Проникнув в его сознание, я вижу его семью. Его партнера Фредрика, который крупнее Дженсена, но по характеру мягче его. И их маленького сынишку, Боу, мальчика с карими пытливыми глазами и золотистыми волосами. Что с ними станет, если он будет осужден? Мать Боу умерла, когда он еще не вышел из младенческого возраста. Если Дженсен больше никогда не вернется домой, позволят ли ее родители Фредрику воспитывать его? Дженсена мучает мысль о том, что Фредрик потеряет разом и своего партнера, и их сына. И о том, что Боу потеряет тех единственных родителей, которых он когда-либо знал.