Брэм тоже давится, его лицо мертвенно-бледно.
Я стараюсь даже не думать о том, откуда взялись эти части тел. Меня ужасает одна мысль, что существует рынок для таких вещей – что люди готовы покупать кости тех, кто еще жив.
– Должно быть, это какая-то кислота, – говорю я. – Она пытается побыстрее растворить плоть.
– Наверное, в Лесу Мертвых дело идет чересчур неспешно, если ты стараешься получить барыш. – В голосе Брэма слышится такое же отвращение, как и то, которое сейчас испытываю я.
В моей голове вспыхивает воспоминание: Лэтам, выбегающий из дома в Мидвуде, неся мою убитую мать. На меня накатывает тошнота. Он хочет, чтобы я узнала, что2 он сделал с ее телом. Я затыкаю рот кулаком.
В моем сердце поселяется мрачная решимость.
– Пошли отсюда, – говорю я дрогнувшим голосом. Сейчас мне не до костяных игр. Я немедля вернусь в магазин Лэтама и сращу сломанные кости, чтобы получить такое будущее, какое выберу я сама. И воплотить в жизнь все самые худшие его кошмары.
Я хватаю Брэма за руку и спешу к выходу, двигаясь тем же путем, каким мы пришли. Но, завернув за угол, застываю.
У палатки с оружием стоит Лэтам, преграждая путь к двери. После нашей последней встречи он отрастил бородку, темную и короткую.
– Здравствуй, Саския.
Брэм сжимает мою руку. Но я чувствую себя до странности спокойной, как будто я просто явилась на встречу, о которой мы условились давным-давно.
Лэтам вскидывает бровь. И широким взмахом руки показывает на оружие, выставленное в палатке.
– Ты хотела что-то купить? Может, я могу тебе помочь?
– Нет, – отвечаю я, – у меня все есть.
Он склоняет голову набок:
– Так каким же из путей ты решила пойти?
– Что?
– Я видел два твоих возможных пути. Интересно, на какой из них пал твой выбор?
Меня пробирает мороз, когда я вспоминаю о склянке моей крови, стоящей на полке в его магазине. О видении, в котором Нора втыкает иголку мне в вену.
– Ты гадал на меня. – Это не вопрос.
Он смеется:
– А разве ты этого не ожидала?
Разумеется, ожидала. Я дотрагиваюсь до защитного амулета на моем горле и думаю о том, сколько раз мне приходилось снимать его для учебных гаданий. И обо всех тех утрах, когда, проснувшись, я обнаруживала, что он лежит на полу или запутался в моем постельном белье.
У меня становится сухо во рту.
У меня сейчас такое чувство, будто я упала с обрыва. Я лечу вниз, махая руками и готовясь к удару о землю.
Я делаю шаг назад.
– Дай нам уйти.
Он хмурит брови:
– Ты же знаешь, что я не могу это сделать.
– Отойдите от нас! – кричу я. Мы находимся на многолюдном рынке, выстроенном из стекла, нас может видеть огромное количество людей – как тех, кто сейчас внутри, так и тех, кто смотрит снаружи, – и вокруг нас уже начала собираться толпа зевак. Кто-нибудь вмешается, кто-нибудь остановит его.
Но никто этого не делает.
Я, как птичка, запертая к клетке. Люди могут останавливаться, могут смотреть на меня, но никто из них не отопрет дверцу.
Я делаю еще один шаг назад.
– И что теперь? – Я тяну время. – Что же кости сказали тебе? Какой у всего этого будет конец?
На одной из высоких полок я вижу меч, изготовленный с помощью магии костей, и меня пронзает страх – этот меч мне знаком. Лэтам смотрит туда же, куда и я, подходит к мечу, проводит пальцем по его рукояти.
– Иди сюда, Саския.
Я пытаюсь вспомнить детали моего кошмара – особенности освещения, яркие цвета. Оружие, изготовленное из костей. То место, где именно я стою, когда на меня обрушивается меч. Все сходится.
– Ну нет, я не сдвинусь с этого места.
– Неужели ты не устала? – Он задает этот вопрос тихо, почти нежно. И я едва не ломаюсь. Потому что я и вправду устала, так устала. Так что же, это все? Я настолько измучена, что просто возьму и сдамся ему? Нет. Я не пойду по этому пути.
– Я никогда не устану добиваться справедливости.
Он окидывает меня оценивающим взглядом:
– Справедливости? По-моему, ты хочешь сказать «мести».
– В данном случае это одно и то же.
– Да ну? Неужели ты выберешь мщение, а не возможность вновь увидеть твою мать? И это притом, что вернуть ее было бы так легко? Должен признаться, что я изумлен. Не думал, насколько ты холодна.
Хотя я и понимаю, что он пытается играть на моих чувствах, я ошеломлена, обнаружив, что он попал в цель. Мысль о том, что я навеки покину мою мать, даже если у меня есть возможность вернуть ее, обжигает меня, как уксус, вылитый на открытую рану. Я невольно передергиваюсь и вижу, что это приносит ему радость.
– Ты так и не нашла кости своей матери. – Его тон небрежен. Непринужден. – Хотя для тебя это и было важно.
Для меня это было не просто важно – это было жизненно необходимо. И такое напоминание о моей неудаче сдавливает мое сердце, словно тиски.
– Вероятно, ты так и не поняла, где надо искать. – Он лениво водит пальцами по оружию, лежащему на полках – по костяным ножам, стрелам.
Я вижу, как Брэм сует руку в мешочек, висящий у него на боку, слышу, как он ломает какую-то мелкую кость, но ничего не происходит.
– Ты хотела бы узнать, что я с ними сделал?
Это уловка, игра. Я вспоминаю вопрос, который Лэтам задал мне много месяцев назад. «Ну как, Саския, хочешь обнять свою мать в последний раз?»
И мой ответный шепот: «Да».
Но как только она приблизилась ко мне, он вонзил в ее спину нож. И посему теперь я стискиваю зубы, хотя и отчаянно хочу сказать «да» и услышать его ответ.
– Нет? – говорит он. – Тебе совсем не любопытно?
От звука его голоса мне становится не по себе. Хоть бы он замолчал. Я не могу думать, когда его голос звучит в моей голове, мне не под силу придумать план. Он переводит взгляд на Брэма, и до меня доходит, чего он хочет от меня. Ему нужно, чтобы я отпустила руку Брэма, чтобы мы разделились и я стала еще более уязвимой. Но я не стану делать того, чего желает он.
– Я слыхал, что Брэм опять принялся учить, – говорит Лэтам, продолжая наш односторонний разговор.
– Не смей, мерзкий червяк. – В голосе Брэма звучит гнев. Мое сердце сжимается, словно готовясь к удару.
На лице Лэтама написано самодовольство:
– Ну и как, ты смогла уловить, что к чему?
– Прекрати! – Брэм засовывает в мешочек всю руку, и я слышу хруст нескольких ломаемых костей.
Но Лэтам только смеется:
– Скажи ей.
Брэм тянет меня за руку:
– Пойдем.
Но я не шевелюсь.
– О чем он толкует?
Взгляд Брэма устремлен на меня. Он открывает рот, потом закрывает опять.
– Что ты должен мне сказать?
– Я тоже не сразу понял, что к чему, – говорит Лэтам, – но потом это пришлось так кстати. После этого взломать замок на ларце с костями твоего отца оказалось проще простого. Брэм – хороший учитель, так что тебе повезло.
Мое сердце замирает, зрение дробится.
Я отпускаю руку Брэма и делаю шаг назад.
– Ты ему помог? – Мой голос стал высоким и тонким. – Ты помог ему украсть кости моего отца?
Лицо Брэма искажено:
– Нет, Саския, нет.
– Значит, он лжет?
– Все было не так. Тогда я не знал, каков он. Не знал, что у него на уме.
Мне казалось, что Лэтам не сможет причинить мне еще большую боль, но я ошибалась. Я вспоминаю, как Брэм появился в Мидвуде после того, как погибла моя мать. Я тогда спросила его, как он узнал о том, что произошло. Как он узнал, что ему надо прибыть в наш город.
«Мне сказал Наставник Лэтам… Он прислал мне Быстрое Письмо, в котором написал, что тебе не помешал бы мой визит».
Деклан продавал кости моего отца на черном рынке – но это Брэм помог Лэтаму их заполучить.
Я делаю еще шаг, но потом застываю. Я только что подошла к Лэтаму еще ближе и слышу его злобный смех:
– А что, если я скажу тебе, что на одном из своих путей – и может статься, даже на этом – ты подошла ко мне сама?
– Я тебе не верю.
Он улыбается – это улыбка человека, который знает что-то такое, чего не знаю я.
Он берет с полки большую костяную флейту, вертит ее в руках, и я вдруг вижу на ней ярко-оранжевое изображение солнца.
Время замедляется. Останавливается. Поворачивает назад.
Я маленькая девочка семи лет, не более. Ветер треплет мои волосы, когда матушка качает меня на качелях, подвешенных к дереву в нашем дворе.
– Тебе тоже надо попробовать покачаться, мама, – говорю я, закинув голову назад, чтобы мои длинные волосы коснулись травы.
– Это все равно что летать.
И она так и делает. Садится на качели и раскачивается. И ее смех сливается со щебетом птиц, сидящих на ветвях. Ткань ее юбки сдвигается с колен, и я вижу желто-оранжевую метку у нее на бедре.
– Что это? – спрашиваю я, когда она отлетает назад.
– Мне всегда казалось, что это похоже на солнце с лучами. – Она разглаживает юбку на ногах, опять подлетев ко мне.
– Как у тебя появилась эта метка?
– Она проступила, когда твой отец вдруг сделал мне сюрприз, показав этот дом. Наш первый общий дом. – Ее стопы скребут по траве, и качели замирают. – Это был взрыв радости, – говорит она, затем касается моего носа. – Как сейчас.
Воспоминание затухает, но я все еще помню, как по мне разливалось тепло.
А теперь Лэтам держит в руках костяную флейту, на которой красуется солнце с венцом из лучей.
Костяные флейты применяются для того, чтобы управлять животными. И изготавливают их из костей тех самых существ, которыми они и должны управлять. Но что, если флейта сделана из человеческой кости? Что, если эта кость принадлежала моей матушке?
По моему телу разливается холод. В моих жилах стынет кровь.
Он улыбается, прикладывает флейту к губам и начинает играть. И я слышу знакомую колыбельную, ту самую, которую мне, бывало, пели и матушка, и бабуля.
«Эй, пойдем со мной в мир снов,
В мир детей и мудрых сов.
Эй, пойдем со мной в мир снов