Эдвин открыл двери шкафа. Внутри были расположены ряды ящиков, где-то по два десятка на шкаф. Молодой человек медленно вынул первый попавшийся ящик, и его глазам предстали около десяти взрослых самцов великолепной щитоносной райской птицы, лежащие на спинках. Эдвин убрал с ручки ящика задрожавшие пальцы. Он ни разу не видел целую тушку райской птицы, не говоря уже о целом десятке. Птицы достигали в длину примерно тридцать сантиметров. Их оперение было насыщенночерным, за исключением яркой грудки, где перья переливались синим и зеленым, с металлическим отливом, а при смене освещения казались пурпурными. Глазницы тушек были набиты ватой, а с ножек свисали бирки с данными, где значились высота, ширина, долгота, дата поимки и фамилия поймавшего птицу. На нескольких бирках можно было увидеть выцветшие чернила, оставленные рукой самого Альфреда Рассела Уоллеса.
В следующем ящике хранился еще десяток птиц, и следующий десяток в еще одном, все в великолепном состоянии. Щитоносная райская птица почти никогда не появлялась в продаже на ClassicFlyTying.com, а если и появлялась, то из-за редкости стоила совсем неприличную сумму. В 2008 году десять перьев с грудки щитоносной райской птицы продавались на форуме по пятьдесят долларов каждое. Учитывая количество перьев на грудке, одна тушка могла стоить около двух с половиной тысяч долларов. Только в ящиках первого шкафа, который открыл Эдвин, лежали десятки тысяч долларов, – невесомые, переливающиеся слитки золота. А шкафы простирались дальше по коридору, казалось, на целые мили.
Находиться в Тринге было словно стоять в сокровищнице Форта Нокс, столетиями копившей многомиллиардный золотой запас Соединенных штатов. В какой-то момент стоимость сокровищ уже не поддавалась оценке.
Придя в себя усилием воли, Эдвин принялся осторожно вытаскивать птиц из ящиков, относить их на предметный стол и фотографировать. Вернув образцы обратно, он тайком сфотографировал сам шкаф.
Эдвин перешел к шкафу, где хранились королевские райские птицы. Уоллес описывал образцы, собранные в лесах Ару (десяток из которых лежал сейчас перед Эдвином) так: «Голова, горлышко и вся птица сверху, – богатейшего глянцевитого алого цвета, переходящего ко лбу в оранжево-алый… который в определенном свете отблескивает, словно металл или стекло».
Эдвин сделал снимок наиболее понравившихся образцов и тайком щелкнул еще один коридор со шкафами, где хранились сотни тушек всех тридцати девяти видов райских птиц. Затем он перешел к музейной коллекции котинговых из Центральной и Южной Америки, куда входил и тот самый вожделенный «синий щебетун», или ошейниковая котинга.
Эдвин выбрал образец для фотографии – небольшая бирюзовая тушка ошейниковой котинги буквально сияла в его руках. Почти все тушки котинги, поступавшие на продажу, находились в наполовину уничтоженном состоянии, – вязальщики мушек, поколение за поколениями, выщипывали из них перья. Сет из десяти перьев мог стоит пятьдесят долларов. Здесь же лежали десятки безупречных, нетронутых образцов, каждый из которых можно было продать как минимум за пару тысяч.
Каждый раз, отсняв образец, Эдвин тайком делал фотографию места, откуда он его взял. Постепенно карта памяти в его фотоаппарате превращалась в наглядную карту самого хранилища.
Фантазия Эдвина устремилась за пределы денежной стоимости хранящихся в Тринге птиц к заключенному в них творческому потенциалу. С тех пор, как пять лет назад он сделал свою первую викторианскую мушку, шлифовать мастерство приходилось в постоянной борьбе. Пока юноша работал с сомнительными суррогатами, богатые любители мушек перебивали на аукционах его ставки на экзотических птиц. Хотя Эдвин добился в сообществе некоторой славы, оставалось огромное количество мушек, которые он все еще не сделал, – не в последнюю очередь «тематические» мушки его наставника Люка Кутюрье, которые требовали огромного количества перьев.
Теперь же, когда Эдвин блуждал по кажущемуся бесконечным источнику птиц, в реке его воображения словно открылся шлюз новых возможностей. Не осталось ни одной мушки, которую он не смог бы сделать. Он будто перенесся на сто пятьдесят лет назад, в эпоху Келсона и Блэкера, когда приходящие в гавань корабли кренились под грузом ящиков, полных экзотических оперений.
У Эдвина было два часа, пока никто за ним не смотрел, чтобы сделать все нужные фотографии. Юноша знал, что это помещение видел Кутюрье, и, может быть, еще всего несколько поклонников лососевых мушек во всем мире. Пробраться сюда обманом было само по себе немалым достижением.
Снова выйдя на яркий дневной свет, Эдвин понял, что должен будет сюда вернуться.
8План проникновения в Музей.dос
Обратно к железнодорожной станции Эдвин шел в несколько измененном состоянии сознания, словно зарядившись от увиденных птиц какой-то магнетической силой. Он должен был найти способ посмотреть на них снова.
«Это будет непросто» – думал он, возвращаясь обратно в Лондон, пока поезд набирал скорость. В этот раз Эдвин получил доступ под фальшивым предлогом, но вряд ли музей купится дважды на одну и ту же уловку. В регистрационном журнале были записаны его настоящие имя и фамилия, так что вернуться под другим именем тоже не получится, слишком много людей в музее его видело.
Несколько месяцев Эдвин размышлял, как попасть обратно в Тринг. Сначала это была игра, разминка, чтобы отвлечься на лекциях, репетициях или выступлениях. Однако по мере того, как юноша все глубже погружался в мысленный эксперимент, он понимал, что речь идет уже не о том, чтобы просто увидеть птиц еще раз. Их нужно было забрать.
Если бы эти птицы принадлежали ему, то у него появился бы не имеющий себе равных источник перьев, которого хватило бы до конца жизни. В сообществе, где все стремились достичь невозможного, Эдвин стал бы королем. Никто бы не смог повторить его мушек с невероятными оперениями. А он включил бы их в книгу, которую все еще надеялся написать, – и обеспечил бы себе место в истории наравне с самим Келсоном.
Его желание завладеть птицами в равной степени подпитывалось как одержимостью, так и практическими соображениями. Глобальный экономический кризис 2008 года нанес серьезный удар «Гудзоновским дудлям», – семейному бизнесу Ристов, – существенно проредив клиентскую базу. Щенки стоимостью пять тысяч долларов стали ненужной роскошью. Время от времени Эдвин посылал домой немного денег из своего студенческого кредита, но было понятно, что это не сильно помогает делу.
Кроме того, где-то через год у него самого начинались прослушивания в оркестр. Как вязальщики мушек мечтали работать с редкими перьями, так и флейтисты желали обладать инструментами из драгоценных металлов. Флейта из сплава никеля с серебром стоила всего пятьдесят долларов, однако, когда речь заходила о более благородном материале, цены взлетали до небес. Флейты из чистого серебра, флейты из золота в 12 карат, в 24 карата и так далее – до семидесяти тысяч долларов за платиновую флейту. Целый ряд исследований показал, что даже эксперты не способны уловить разницу в звучании, не говоря уже о том, что прослушивание обычно происходит за ширмой, – однако Эдвин уже положил глаз на золотую флейту за двадцать тысяч долларов. Примерно столько же на форуме давали за четырех красногрудых плодоедов.
Когда Эдвину исполнилось двадцать, идея кражи птиц из Тринга заиграла перед ним новыми красками. Краденого бы хватило, чтобы удовлетворить музыкальные амбиции, приобрести желанную жизнь и статус, и даже обеспечить семью. Более того, птицы могли стать страховкой на будущее, ведь со временем их стоимость только росла.
Зачем, в конце концов, – спрашивал он себя – музею нужно столько птиц? Ради чего в мире надо было прятать под замок десятки тушек особей одного и того же вида? Они вообще смогут заметить исчезновение нескольких штук, с такой огромной коллекцией?
Может быть, – думал он – если понять, как убедить хранителей коллекции пустить его обратно в хранилище, он сможет незаметно вынести несколько тушек? Такое можно было легко провернуть с птицами типа котинги, весом около сорока грамм, – ровно столько весил шарик для гольфа. Однако красногрудые плодоеды достигали полметра в длину, если считать оперение, а гватемальский квезал и вовсе был около метра размером. Как можно было запихнуть в карман королевскую райскую птицу, не повредив нежных хвостовых перьев? Даже если бы Эдвин смог спрятать несколько птиц, сколько раз ему бы пришлось возвращаться, чтобы создать достойную коллекцию? Сколько раз бы ему удалось это сделать до того, как у кого-нибудь возникли подозрения?
Проще было украсть все сразу.
Мотаясь туда-сюда по аудиториям и репетиционным залам, Эдвин обдумывал детали своего плана. Как можно проникнуть внутрь? Как проложить путь, чтобы провести в музее как можно меньше времени? С чего стоит начать, – с райских птиц, котинги или красногрудого плодоеда? Как часто охранники обходят помещения? Сколько всего охранников? Где расположены камеры? Если он заберется через окно, как выбраться обратно с чемоданом, полным птиц? Хватит ли ему только одного чемодана?
Он создал документ Word с названием «ПЛАН ПРОНИКНОВЕНИЯ В МУЗЕЙ» и начал составлять список инструментов, которые могут понадобиться: кусачки, лазерный стеклорез и латексные перчатки, чтобы не оставлять отпечатков пальцев.
Иногда во время репетиций внутренний голос говорил ему: «Это же абсурд!». Однако этот голос был очень тихим и его с легкостью заглушал другой, подталкивающий юношу действовать дальше. «Если ты действительно собираешься что-то сделать, – нашептывал он, – то пора бы уже приниматься за что-то конкретное».
Планы Эдвина переместились из мира фантазии в реальность во время самого обычного планового медосмотра. Пока он ждал врача в смотровом кабинете, его взгляд упал на коробку латексных перчаток.
«Это мне пригодится» – подумал он, и запихнул парочку в карман.