Вопреки утверждению последнего, что Эдвин пошел на преступление ради искусства, Чраймс подчеркивал, что «преступление было совершено с целью наживы» и было не импульсивным, а тщательно спланированным. Он предоставил двадцать семь вещественных доказательств, охватывающих все аспекты кражи, – от логистики до файлов в компьютере Эдвина, а также всего, что было найдено у него в квартире. Чраймс прошелся по всем эпизодам, раскрытым Аделью. 5 ноября 2008 года, за семь месяцев до ограбления, Эдвин посетил музей под ложным предлогом, притворившись фотографом, «помогающим другому исследователю». Он сфотографировал отнюдь не только тушки птиц, «сделав фотографии окрестностей музея, включая дорожки, окна и заборы, что говорит о том, что обвиняемый уже на тот момент планировал, как проникнет и, фактически, как покинет музей». В его компьютере нашли документ, созданный 4 июля 2008 года, под названием «План проникновения в музей».
Обвинение обратило внимание судьи на протоколы допроса Эдвина, сделанные Адель, где тот «объяснял, что использовал деньги для покупки новой флейты, учился в кредит, и его родители, проживающие в США, также имели финансовые проблемы». По мнению защиты, это доказывало, что «даже во время допроса обвиняемый признавал, что в совершении преступления была значимая финансовая составляющая». После этого Чраймс обратил внимание судьи на переписку Эдвина со своим соседом, 30 августа 2008 года, в котором «подсудимый говорил, – это цитата – «о том, что планирует добыть денег, украв птиц из Британского музея естествознания»». Обвинению, придерживающегося подобной стратегии, не требовалось совершать какие-то трюки в зале суда, оно просто предъявляло изобличающие преступника факты один за другим.
Чраймс наверняка подозревал, что странность этого дела – флейтист украл птиц из музея, чтобы продать людям, помешанным на старомодном викторианском искусстве, – может заставить суд не придать должного значения тяжести совершенного преступления. Поэтому он зачитал заключение, составленное доктором Ричардом Лейном, заместителем директора музея по научной работе, где тот описывал кражу как «катастрофическое событие, потеря не только для Великобритании, но и для знаний и наследия всего мира».
Кроме того, в заключении доктора Лейна говорилось об ущербе, нанесенном возвращенным тушкам, срезанных бирках и тушках птиц, которые так и не были найдены. Ученый объяснял, что исследователи не могут просто так поехать в джунгли за новыми образцами, чтобы заменить тушки двухсотлетней давности, их научная ценность в существенной мере заключалась в их возрасте. Они были летописными реликвиями утраченной эпохи. Забрав их, Эдвин «украл знания у человечества».
Лейн, проработавший в Музее естествознания больше сорока двух лет, за последние несколько месяцев высидел уже много часов на судебных заседаниях, ожидая, когда шестерни правосудия наконец повернутся. Однако все, что он видел, – это то, что вынесение приговора откладывается и откладывается. Теперь, когда время наконец пришло, он был настроен оптимистично, несмотря на предупреждение прокурора, что в зале суда «не все всегда идет так, как следовало бы из представления о подлинной справедливости».
Сидя на скамье подсудимых, Эдвин пытался сохранить хотя бы каплю достоинства. В конце концов, они с отцом попытались вернуть часть птиц, разослав просьбу бывшим покупателям, хотя об этом не было упомянуто. Во время выступления Чраймса, пока доказательства вины Эдвина все множились, он начал ощущать, что атакуют саму суть его личности. Обвинение выставляло его каким-то чудовищем.
«Кроме того, суду следует принять во внимание следующую информацию об обвиняемом» – Чраймс закончил ссылкой на факт, который королевское обвинение тоже хотело бы приобщить к делу – что Эдвин когда-то украл телевизор из комнаты отдыха в Королевской музыкальной академии.
После того, как Эдвин признал вину, судья добавил к делу и этот эпизод, и обвинение завершило свою речь.
Судья Галлик, отличающийся эффективностью ведения судебного процесса, повернулся к адвокату Эдвина.
– Итак, мистер Далсен. Мне пришлось изучить множество бумаг.
Далсен представил на рассмотрение судьи целый ряд документов. Поскольку его подзащитный уже признал вину, целью адвоката было смягчить наказание. Кроме диагноза, поставленного Барон-Каэном, он собрал в поддержку юного флейтиста личные характеристики от Дэвида Дикки из Американского музея естественной истории, который учил Эдвина в детстве, Эда Мазеролла, его первого инструктора по вязанию викторианских лососевых мушек, Джона Маклейна, владельца FeathersMc.com, который научил Эдвина добывать редкие перья, и Люка Кутюрье, который и посоветовал Эдвину посетить музей в Тринге.
Однако, судью не особо заинтересовали все эти характеристики. Он собирался говорить о прецедентах британского права, которые отметила защита, считая, что они могут помочь в вынесении справедливого приговора. Хотя обвинение предъявило груду неопровержимых доказательств того, что преступление было умышленным и мотивировано получением прибыли, на то, чтобы перехватить контроль над заседанием, у защиты ушло всего полторы минуты и упоминание одного прецедента. Все, что потребовалось – это упомянуть о деле «Корона против Гибсона».
– Прежде чем продолжать, – сказал судья. – Насколько известно, по-видимому, дело Гибсона, – единственное, вошедшее в судебную систему с пометкой «синдром Аспергера»?
– Верно, ваша честь, – отозвался Далсен.
– В таком случае, я не думаю, что наше дело сильно от него отличается, – заявил судья.
– Оно и не отличается, ваша честь, – отозвался Далсен. – Я могу рассказать более подробно…
– Не сомневаюсь, что вы можете.
– Если ваша честь этого пожелает, или если ваша честь.
– Ну, – прервал его судья. – Скажем так. Если бы я, возможно, принял точку зрения… не знаю, какие репортеры присутствуют на заседании… но если бы некоторые газеты приняли точку зрения, что этого молодого человека следует навсегда заключить в тюрьму… Мне кажется, апелляционный суд бы с этим не согласился.
– Абсолютно с вами согласен, ваша честь, – ответил Далсен, наверняка просияв от понимания, что выиграл дело еще до того, как зашел сегодня в здание суда.
– Дело Гибсона, – отметил Галлик, – в каком-то смысле еще даже более шокирующее, от того, что именно совершил этот человек.
Десятью годами ранее, в декабре 2000 года, двадцатиоднолетний Саймон Гибсон, вместе с двумя друзьями прокрался на кладбище Арнос-Вейл, расположенное в центре Бристоля. Это кладбище было основано в начале XIX века прямо на южном берегу реки Эйвон. Рядом со входом на кладбище возвышается мемориальная арка, построенная в 1921 году в память пятисот солдат, погибших в Первой Мировой войне. В натуральном камне, из которого сделана арка, глубоко выбита надпись «Павшим героям 1914–1918 годов».
Мимо этого памятника прокрались Гибсон с друзьями перед тем, как остановиться у большого склепа. На двери висел большой замок, который Гибсон сбил молотком. Внутри находилось тридцать четыре захоронения, датированных началом XIX века. Над каждым висела табличка с именем усопшего.
Молодые люди собирались только осмотреться внутри, но заметив, что одно из захоронений повреждено, они расчистили его от камней, вскрыли гроб и украли череп и несколько позвонков. На обратном пути они закрыли склеп на замок, который Гибсон купил специально для этого. Вернувшись домой, они прокипятили череп с отбеливателем и промыли в саду из шланга. Из позвонков они сделали ожерелье.
Вернувшись на кладбище снова, они захватили с собой фомку. Вскрыв еще один гроб, молодые люди обнаружили, что тело разложилось не до конца, и оставили его в покое, однако на обратном пути украли цветочную вазу.
В третий раз они устроили в склепе вечеринку, прихватив с собой выпивку, свечи и фотоаппарат. Напившись, принялись фотографироваться с мертвецами. На одной из фотографий Гибсон держит череп, словно Гамлет – череп бедного Йорика.
Отснятую пленку молодые люди принесли на проявку в Бродмид, – торговый центр, который находится в Бристоле, – и на обратном пути случайно выронили пару фотографий. Их обнаружил охранник, который сообщил в полицию. Когда полиция нагрянула к Гибсону домой, она обнаружила там человеческие останки и вазу, стоявшую посередине стола.
Гибсон, как зачинщик, был приговорен к восемнадцати месяцам заключения. Королевский судья объявил, что его действия являются «оскорбительными для общества и непочтительными по отношению к покойным». Его друзья отделались более мягким приговором.
В этом деле адвокатов Эдвина привлекло не то, что случилось в суде, а то, что произошло во время апелляционного слушания.
Как выяснилось, у Гибсона был диагностирован синдром Аспергера. Судья апелляционного суда посчитал, что Гибсон имеет почти неконтролируемую одержимость скелетами, так что увидеть открытый гроб для него «все равно, что запустить любителя шоколада на фабрику Кэдбери»[38]. Так что королевский судья ошибся, не приняв во внимание диагноз молодого человека, когда выносил ему приговор.
Через два дня Гибсон и его друзья получили свободу.
Судья Галлик объявил перерыв в заседании, чтобы вынести приговор.
Когда он вернулся в зал суда в 4:05 пополудни, Эдвин немедленно вскочил.
– Эдвин Рист, можете садиться, – начал судья.
– Вам исполнилось двадцать два. У вас нет предыдущих судимостей. Вы талантливый и весьма образованный музыкант, в настоящий момент заканчивающий Королевскую музыкальную академию. Уже в подростковом возрасте вы стали одаренным вязальщиком мушек, с мировым именем. В ноябре 2008 года, воспользовавшись ложным предлогом, вы получили разрешение на съемку образцов в Музее естествознания в Тринге. Используя знания о том, что там находится, в ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое июня 2009 года вы проникли в одно из зданий музея и совершили кражу 299 тушек птиц. Я не сомневаюсь, что эти тушки были похищены с целью обогащения, но в основном вы собирались использовать перья этих птиц для вязания мушек.