Множество тушек так никогда и не нашлись. Из двести девяноста девяти украденных птиц с нетронутыми бирками удалось вернуть только сто две штуки. Семьдесят две тушки были изъяты из квартиры Эдвина безо всяких бирок. Еще девятнадцать тушек, все без бирок, были возвращены музею покупателями, которых либо назвал Эдвин, либо замучила совесть. Хотя у хранителей коллекции музея появилось много наполненных перьями пакетиков, по-прежнему не доставало ста шести птиц.
Стоимость одних только недостающих тушек красногрудых плодоедов, котинг, королевских райских птиц и квезалов легко переваливала за четыреста тысяч долларов, и это без учета карликовых плодоедов, огненных шалашников, великолепных щитоносных райских птиц, чудных райских птиц и синих райских птиц, которые попадали на рынок так редко, что сложно было определить их истинную стоимость.
И это если только говорить о продаже всей тушки целиком. Если бы кто-нибудь начал ощипывать перья и продавать их поодиночке, стоимость бы выросла еще больше.
Мог ли Эдвин продать эти сто шесть тушек и спрятать выручку вне досягаемости британских властей?
Мог ли он спрятать где-нибудь сами тушки?
Переслать их кому-нибудь на хранение?
Однако, на тот момент никто не искал этих птиц, и никто не задавал эти вопросы.
Кроме одного человека, который бредшим вверх по реке в Нью-Мексико.
IllПравда и ее последствия
1821-й Международный симпозиум по вязанию мушек
Через две недели после того, как Спенсер Сейм рассказал мне о краже из Тринга, и всего лишь через четыре месяца после вынесения Эдвину приговора я, из своего дома отдыха для писателей в Таосе, штат Нью-Мексико, подключился к видеоконференции Совета национальной безопасности. Несколько организаций, помогающих беженцам, – в том числе «List Project», – были приглашены на встречу с высокопоставленными советниками президента. Встреча прошла не очень продуктивно. Я был расстроен и зол, потому что устал слышать одни и те же официальные оправдания бездействия. Повесив трубку, я собрал рыболовные снасти и умчался в сторону заснеженных гор Сангре де Кристо, предвкушая момент, когда мой мобильный телефон перестанет ловить сигнал.
Припарковав машину на восточном краю долины реки Рио-Гранде, я спустился в ущелье по туристической тропе под названием Литтл Арсеник. Звук воды, бьющейся о камни размером с грузовик, эхом отдавался от стен каньона, заглушая мои мысли. Примерно через час я добрался до реки и собрал свою удочку для ловли нахлыстом. Резиновые сапоги прилипли к ногам в холодной воде, и к моменту, когда я начал забрасывать удочку, мое дыхание выровнялось.
Мушка, – клочок оленьего меха в форме мухи ручейника, похожей на мотылька, – быстро скользила по поверхности воды. Болтаясь в одиночестве в поисках форели, я спрашивал себя, смогу ли когда-нибудь оставить позади эту войну. Я провел год, пытаясь восстановить страну, где нам были совершенно не рады, еще год, пытаясь оправиться от почти что гибели и посттравматического синдрома, и следующие пять лет в борьбе с собственным правительством за беженцев, которые здесь были никому не нужны. Если бы не странная история про похитителя перьев, я бы мог впасть в депрессию.
За то короткое время, что прошло с момента, когда я об этом услышал, меня затянуло преступление Эдвина Риста. Оно казалось настолько странным, что это меня отвлекало. Когда Спенсер упомянул форум ClassicFlyTying.com, я зарегистрировался там и начал поиски по ключевому слову «Эдвин». Мне удалось обнаружить два поста, опубликованных в ноябре 2009 года, где он писал, что продает перья красногрудого плодоеда, чтобы купить новую флейту. Я распечатал их, а затем выписал имена всех, кто ему ответил. Я нашел пост Бада Гидри, где тот объявлял, что все обсуждения Тринга будут удалены, и подумал, а что еще тот мог удалить. Я нашел отзывы покупателей на eBay продавца с ником Fluteplayer 1988 и видео с Эдвином на YouTube.
У меня не было никакой стратегии. У меня не было никакого опыта по выслеживанию воров. Я ничего не знал о птицах и лососевых мушках.
В свободное время я сидел и щелкал компьютерной мышью, распечатывая беседы этой странной субкультуры, породившей такое невероятное преступление.
Мне постоянно приходилось просить Спенсера помочь мне расшифровать жаргон этого форума. Когда бы мы ни рыбачили, я засыпал его вопросами о вязальщиках викторианских мушек и о том, какие перья они используют. В попытках постичь притягательность этого искусства я провел шесть часов у него дома, тренируясь вязать «Красного бродягу», оранжево-желто-красную мушку, описанную в «Лососевой мушке» Келсона. У ног спал рыжевато-коричневый лабрадор по имени Бумер, из радио в другой комнате доносился голос Таунса Ван Зандта[39], пока Спенсер методично разъяснял мне премудрые навыки, необходимые для привязки плюмажа к крючку, и терпеливо отвечал на град вопросов.
Упомянув о статье из британской прессы, где говорилось, что в Тринг так и не вернулось более сотни птиц, стоимостью якобы сотни тысяч долларов, я спросил, не считает ли он, что эти птицы остались в руках кого-нибудь из сообщества вязальщиков мушек.
– Если хочешь и правда во всем этом разобраться, – ответил Спенсер, и глаза его блеснули, – поезжай в Сомерсет.
Две недели спустя, узнав, что меня исключили из списка приглашенных на встречи с Советом национальной безопасности, я стал искать билеты на самолет в Сомерсет, штат Нью-Джерси, чтобы полететь на 21-й Международный симпозиум вязальщиков мушек, который должен был пройти в отеле «DoubleTree». Я понимал, что просто пытаюсь убежать от проблем, но меня преследовала безумная мысль, что если я доберусь туда, то наткнусь на пропавших птиц из Тринга.
За стенами отеля по автостраде 287 над рекой Раритан проносились фуры. Было холодно, стоял поздний ноябрь. Идя по парковке, я увидел Джона Маклейна – легко узнаваемого по фотографиям с форума – который, стоя у черного входа в отель выкурил сигарету в, казалось, три затяжки. На лбу у владельца FeathersMc.com красовался свежий порез, а на лице было написано «Даже не спрашивай». Я хотел подойти и задать ему пару вопросов об Эдвине, но он бросил на меня такой взгляд, что я нервно поспешил пройти мимо.
Внутри собрались сотни вязальщиков, которые слонялись по большому залу отеля с сумками для покупок, набитыми разноцветными сверкающими перьями. В ближайшем киоске покупатель смотрел на свет через пучок куриных перьев, крашенных в лимонно-зеленый, сощурившись, будто проверял чистоту алмаза. За ним были навалены в корзины и развешаны на стеллажах сотни тушек, фрагментов и пакетиков с перьями. В каждом проходе продавцы предлагали крючки, книги, тинсели и мех. Небольшие группки мужчин с подкрученными усами и в куртках бренда «Members Only»[40] молчаливо собирались вокруг стендов знаменитых вязальщиков, которые в монашеском сосредоточении склонялись над своими тисками, глядя сквозь увеличительные стекла на перья, приматываемые к крючкам.
Какого черта я вообще здесь делаю?
Одно дело вынюхивать что-то на форуме, но приезд на симпозиум был серьезным повышением ставок. Внезапно я почувствовал себя неуверенно и по-дурацки. У меня была небольшая стопка распечаток про кражу из Тринга, но что я вообще знал? Я не смогу отличить один подвид птиц от другого и не знаю, какие из них защищены CITES. О вязании мушек я не знаю почти ничего. Я чувствовал себя совсем не в своей тарелке в окружении этих странных людей и мертвых птиц.
Я прокрался к стенду Роджера Плорда, чье имя было мне знакомо по форуму. Он как раз вязал лососевую мушку перед несколькими зрителями. Во время какого-то особенно сложного этапа этого процесса, когда мушка могла развалиться от малейшего рывка или, наоборот, потери натяжения лески, один из зрителей, – плотно сбитый мужчина лет пятидесяти, в очках, – задержал дыхание так, что аж надул щеки. Наконец он продолжительно присвистнул от восхищения, издав звук, похожий на падение авиабомбы. Все остальные закивали и придвинулись ближе.
Плорд впервые заинтересовал меня, когда я наткнулся на мушку, сделанную им в память о теракте 11 сентября. Для мушки под названием «Америка», созданной в память о погибших, требовались золотой тинсель, красный, белый и кобальтовый шелк, а также перья семи видов птиц, включая зимородка, чубатую цесарку и сине-желтого ара. «Америка» ушла с аукциона за триста пятьдесят долларов, но с одного взгляда на стенд Плорда можно было понять, что настоящие деньги тут получают не за продажу мушек. Истинные сокровища были утрамбованы в высокие, по пояс, ящики. Плорд продавал всевозможные части птиц, – крылья, хвосты, плюмажи, грудки и шейки. Одна из корзин была заполнена застегивающимися пакетами с головами попугайчиков, полуоткрытые клювы которых словно застыли в беззвучном крике.
– У вас есть красногрудый плодоед или котинга? – спросил я как можно более обыденным тоном.
Плорд поднял глаза от своих тисков и окинул меня строгим, оценивающим взглядом. В следующий момент он вытащил из-под стола крупную папку-скоросшиватель и протянул мне. Мое сердце забилось, пока я перелистывал файл за файлом с переливающимися синими и крохотными черными с оранжевым перьями. Почему он прятал их под столом? Может быть, это были перья птиц из Тринга? Законно ли вообще продавать что-то такое? А если бы нас увидел сотрудник Службы охраны рыбных ресурсов и диких животных?
– Сколько за этот набор? – спросил я дрогнувшим голосом, показывая на конверт с восемью перьями красногрудого плодоеда.
– Эти по девяносто.
– Ух ты, ясно.
Плорд в мгновение ока понял, что я не серьезный покупатель, и вернулся к своей мушке. Поддавшись порыву, я выпалил, что думаю написать что-нибудь о краже птиц из музея Тринга. На лице Плорда промелькнула вспышка гнева. Она забрал папку, спрятал ее снова, и снова принялся за вязание. Повисло неловкое молчание, пока он, наконец, не процедил, не поднимая взгляда от своей мушки: