– Не думаю, что вам стоит об этом писать.
– Почему нет?
– Потому что у нас, вязальщиков мушек, очень сплоченное сообщество, – ответил он, взглянув мне прямо в глаза, – И вам не захочется нас разозлить.
Растерявшись, я оглянулся вокруг. Свистевший человек пытался прожечь меня взглядом.
После Фаллуджи и всей моей борьбы с правительством я привык ко всякого рода угрозам, однако в том, что меня пытался запугивать человек, держащий в руке пучок перьев, было что-то волнующее. У меня возникло чувство, что я на правильном пути.
– Чтобы вы знали, – пробормотал Плорд, – я не купил ни одной из тех птиц.
На то, чтобы остальные посетители распознали во мне чужака, ушло совсем немного времени. Явившись безо всякого плана, я, казалось, в первые же несколько минут утратил все шансы узнать, что же случилось с оставшимися птицами из Тринга. Большую часть дня я провел, разгуливая вокруг под хмурыми взглядами здоровенных мужчин. Если я спрашивал про райских птиц или красногрудых плодоедов, то в ответ получал лишь презрительные улыбки и фальшивое удивление.
Не желая уходить с пустыми руками, я собрал всю свою решимость и подошел к стенду человека, которого я видел снаружи, того самого, что продал Эдвину его первые перья.
Джон Маклейн был одет в мешковатую черную рубашку-термо и штаны с подтяжками. Его седые волосы были коротко пострижены, а глаза полны усталости. Глядя, как он разговаривает с покупателем у своего стенда, я подумал, что что-то в бывшем детективе выглядит неуместно, будто он никак не мог поверить, куда же его завела жизнь на пенсии. Когда я спросил, можно ли с ним поговорить о краже из Тринга, он ненадолго задумался, а потом накинул свою зимнюю куртку.
– Черт с ним, все равно собирался перекурить.
Я пошел за ним на парковку через черный вход.
– Окей, так что ты хотел узнать, – спросил он, зажигая сигарету.
– Во-первых, насколько мне следует волноваться, – пошутил я, рассказав ему о словах Плорда.
– Да уж, Гвидо придет за тобой, – хихикнул Маклейн, покачав головой. – Они заставят тебя замолчать. Глубины Ист-Ривер по тебе плачут!
Когда я спросил его про Эдвина, он ответил, что никогда не мог представить, что тот способен на такую глупость, как кража со взломом из музея. Однако он вполне осознавал власть, которые имели над сообществом эти птицы.
– У всех ломка по настоящим перьям красногрудого плодоеда. Только глянь на этих взрослых мужиков, у которых из-за горстки дурацких перьев начинают трястись поджилки! Если задуматься, это и правда ненормально.
Но последствия совершенной Эдвином кражи его мало заботили.
– Ничего такого особого не произошло, – сказал он – кроме того, что теперь ни одного вязальщика мушек больше никогда подпустят к запасникам музея. Если вернуться к моему прошлому, как офицера полиции… Ну что он украл? Перья? Да, но это всего лишь преступление против собственности. – Он закурил еще одну сигарету, – На мой взгляд, сажать надо за насильственные преступления.
Мы немного посидели в тишине. Да, при краже птиц из Тринга Эдвин не причинил никому физического вреда, однако его поступок казался мне гораздо менее безобидным, чем простое преступление против собственности.
– Но, Джон, – сказал я, – Он ведь украл две сотни девяносто девять птиц! И многих из них так и не нашли! Где же они могут быть?
Маклейн, казалось, предвидел мой вопрос.
– Спросите в Тринге, когда они последний раз пересчитывали своих птиц, – хмыкнул он.
– Что вы имеете в виду?
– У них есть инвентарная опись, хорошо, и вот произошла утрата. Как они определили, что именно было украдено? – поинтересовался он, – Птицы могли пропадать десятилетиями! Может, кто-то одолжил птицу, чтобы показать в школе, ну, знаете. Другой положил птицу не в тот ящик, – да таких причин может быть тысяча.
Он сделал паузу, чтобы дать мне время переварить его гипотезу.
– Я просто говорю то, что знаю. Они могут думать, что у них украли две сотни девяносто девять образцов, но так ли это? Вряд ли они вообще знали, сколько этих образцов было с самого начала. Потому что никто их не считает!
Я даже не знал, что ответить.
– Они просто их не считали! – вставая, воскликнул Маклейн. – Они не считали своих птиц перед там, как Эдвин их украл. Они не пересчитывали их каждый год, они просто их не считали!
С этими словами он потушил сигарету и пошел внутрь.
Обескураженный, я отправился обратно к своей машине. Неужели я придумал себе загадку там, где ее не было? Мог ли кто-нибудь потихоньку таскать тушки из музея еще до Эдвина? Или в Тринге ошиблись в подсчетах, – с их коллекцией в сотни тысяч образцов они просто не могли точно определить число? Что, если в день ареста из квартиры Эдвина изъяли все, что было, и не существовало никаких недостающих птиц?
На эти вопросы могли ответить всего несколько человек. Вернувшись из Сомерсета, я отправил Эдвину электронное письмо, спрашивая, не согласится ли он рассказать мне свою историю. Он вежливо отказался. Учитывая, что еще не истек срок его условного заключения, меня это не удивило.
Так что оставались только хранители коллекций Тринга. Однако каждый раз, когда я писал музею, пытаясь договорить о встрече, они отвечали уклончиво и присылали пресс-релизы, которые я уже видел.
Пока я не мог разобраться, насколько точно Тринг считал своих птиц, я находился в тупике. Наконец мне надоело ждать и я купил билет в Лондон, сообщив музею, что еду к ним с целым списком вопросов.
19Потерянная память океана
Была середина января. Я сел в Мидлендский поезд до Тринга, заскользивший мимо припорошенных снегом полей и голых деревьев, на ветках которых сидели нахохлившиеся вороны. Сойдя на крошечной станции этого городка, я задался вопросом, на какой из скамеек Эдвин с чемоданом краденых птиц нервничал в ожидании поезда. Над одной из них висела афиша «Лебединого озера», в постановке Английского национального балета. Прима-балерина красовалась в пачке из перьев.
Поднявшись по станционной лестнице, я быстрым шагом одолел три километра до Тринга. Как и Эдвин, я так хорошо изучил маршрут, что мне была не нужна карта. Вот канал Гранд Юнион, где в ста метрах ниже по течению в холодной воде пришвартован плавучий дом. Вот Беггарз Лейн. Вот Пендли Фарм и паб «Робин Гуд». Я свернул на Эйкмен-Стрит так естественно, будто там вырос, и прошел мимо полицейского участка по дороге в музей. В последний момент я отправил сержанту уголовной полиции Хопкин просьбу об интервью, но пока еще не получил ответа.
Встреча с хранителями коллекции Тринга у меня была запланирована на следующий день, но, раз уж я проделал столь долгий путь, мне не терпелось начать что-то вынюхивать. Я бродил по залам музея, фотографируя чучела птиц и медведей, выставленных на всеобщее обозрение уже более сотни лет.
Завернув за угол, я наткнулся на парочку старшеклассников, целовавшихся рядом с выставкой носорогов. После того, как они умчались, я не смог не обратить внимание на висевшую на стене камеру наблюдения. Я подошел к табличке, висевшей рядом с носорогами.
РОГА ФАЛЬШИВЫЕ
Рога этих носорогов не настоящие, чтобы предотвратить вполне настоящую кражу, из-за якобы присущих этим рогам целебных свойств. Хотя фальшивые рога не имеют никакой ценности, спрос на реальные рога угрожает существованию многих видов диких животных.
Я подумал, что табличку и камеры повесили после случившегося 27 августа 2011 года. Прошло всего несколько месяцев после вынесения Эдвину приговора, когда британец по имени Даррен Беннетт, сорока двух лет от роду, выбил фасадное окно музея и отбил молотком рога двум экспонатам, – чучелам индийского и белого носорога. Северных белых носорогов в живых осталось всего шесть штук, поэтому технически этот вид считается вымершим, – после того, как на него столетиями охотились из-за якобы присущих рогу целебных свойств. Последние несколько десятилетий спрос подстегивали китайцы, верящие, что измельченный рог лечит эректильную дисфункцию, а также вьетнамская золотая молодежь, употребляющая его на вечеринках как наркотик. Хотя рог носорога состоит всего лишь из кератина, – того же белка, из которого сделаны наши ногти и лошадиные копыта, – килограмм рога, украденный Беннеттом, мог уйти на черном рынке больше чем за триста пятьдесят тысяч долларов.
Если бы, конечно, эти рога были настоящими. За несколько месяцев до случившегося Европол предупредил об организованной преступной сети, стоящей за десятками краж из музеев, которая охотилась на рога носорогов. Так что в Тринге настоящие рога заменили на гипсовые копии.
Однако, если Эдвину все сошло с рук, то Даррен Беннетт получил десять месяцев лишения свободы, потому что украл килограмм гипса в форме рогов.
Я собирался на встречу, запланированную на следующий день, с простой целью. Перед тем, как отправиться на свою не очень хорошо обдуманную охоту за недостающими тушками, я хотел бы услышать непосредственно от хранителей музейной коллекции, что они все подсчитали правильно, и недостающие птицы действительно существуют. Маклейн поставил под вопрос компетентность сотрудников музея. Учитывая, что вскоре после кражи, совершенной Эдвином, в музей вломился еще и Беннетт, я подумал, – а может, Маклейн был прав? Насколько вообще легко было ограбить этот музей?
Я вошел в главный вход Корпуса Орнитологии под звуки отчаянно пищавшей сигнализации. Охранница на входе улыбнулась как ни в чем не бывало и попросила мой паспорт. Записываясь в журнал посещений, я поинтересовался, в чем дело.
– Я стараюсь ее игнорировать, – подмигнула она, объяснив, что сигнализация сработала во время регулярной чистки датчиков системы пожаротушения.
Я начал было листать журнал посещений, надеясь найти имя Эдвина, однако меня быстро перехватил молодой пресс-секретарь, который проводил меня в хорошо освещенный конференц-зал. В ожидании хранителей коллекции я рассматривал в окно кирпичную стену, ту самую, через которую перебирался Эдвин. Мне стало интересно, не это ли окно он разбил.