Чейну было что обдумать, когда Торет велел ему отправиться в ночной город с этой «миссией милосердия». Эти двое старинных врагов Торета, вполне вероятно, могут стать залогом освобождения Чейна. Он решил, что вполне может позволить себе эту прогулку для устройства кой-каких собственных дел. Придется, правда, поторопиться. Если он слишком задержится, Торет не только придет в ярость оттого, что Сапфире пришлось подольше пострадать, но и, пожалуй, заподозрит неладное. И все же придется рискнуть: Торет в последнее время ведет себя так непредсказуемо, что неизвестно, когда Чейну еще подвернется такой подходящий случай.
Час был поздний, а улица Лачужная вполне оправдывала свое неприглядное название. Из сточных желобов несло омерзительной вонью разложения, ветхие хибары беспорядочно теснились с двух сторон, чудом не рассыпаясь при малейшем дуновении ветра. Закричал голодный ребенок, и тут же мужской голос разразился грязными ругательствами. Ему ответил женский голос, но очень скоро сменился безнадежным визгливым плачем.
Чейн прибавил шагу.
Винн рассказывала ему как-то про эльфа, который живет в отверженной нищете Лачужной улицы. Удивительное дело — у себя на родине Винн много общалась с эльфами и бегло говорила на их языке. Узнав каким-то образом, что в Беле живет эльф, она воспылала желанием познакомиться ближе с эльфами этого континента. Визит, увы, оказался на редкость неудачен: ее встретили с затаенной враждебностью и даже не пустили на порог.
Чейн и понятия не имел, что эльфы могут жить еще где-либо, кроме как на севере, далеко за Провинциями, по ту сторону Веньеци Роспатье — Коронного Хребта. От друзей отца он слыхал, что эльфы склонны к затворническому образу жизни — верней будет даже сказать, одержимы затворничеством. Что ж, сейчас у него возник вопрос, прямо касающийся эльфов, по крайней мере одного полуэльфа. Не пустят его на порог — и ладно, главное — получить ответ.
Чейн никогда ничего не забывал, а Винн тогда любезно рассказала ему, где следует искать этого эльфа. Миновав шесть переулков, он наконец отыскал нужный дом. Лачуга была несомненно старая, хотя на стенах и крыше кое-где красовались свежие заплаты. В целом дом выглядел совершено заброшенным.
Чейн, помнится, спросил у Винн, с какой стати эльф поселился в таком убожестве. Она надолго задумалась, прежде чем ответить: «Не могу сказать точно, но у меня осталось странное ощущение, что он то ли чего-то ждет, то ли за чем-то следит. Чего и за чем — не знаю».
Чейн ощутил удивительное спокойствие, припомнив овальное смуглое лицо Винн. Уже много ночей прошло, с тех пор как они, обсуждая старинный манускрипт, сидели бок о бок в зале миссии. Чейн мельком глянул на свое забинтованное запястье, вспомнил, как жадно впивался в его рассеченную плоть рот Сапфиры. Если б на ее месте была Винн… Одна мысль о том, что он жертвовал своей кровью, спасая Сапфиру, вызывала у него ярость и отвращение.
Подойдя к дубовой двери, он громко постучал и полностью открыл все свои чувства, вбирая в себя окружающее, хотя вонь, царившая на Лачужной, стала при этом совсем невыносимой. На стук никто не отозвался, да Чейн этого, собственно, и не ожидал. Он принялся громко и методично молотить по двери.
Шагов он так и не расслышал, зато уловил приближающийся стук сердца — буквально за мгновение до того, как тихий, но полный злости голос бросил из-за закрытой двери:
— Убирайся.
— У меня есть сведения, — сказал Чейн, — касательно твоего соплеменника, который недавно появился в городе.
После краткой паузы дверь со скрипом приотворилась.
Взору Чейна предстал заряженный арбалет в руках хозяина дома, стоящего в тени дверного проема. Эльф был необычайно худ, с острыми ушами и всклокоченными, песочно-светлыми волосами. На нем был длинный серый, изрядно выцветший плащ, опускавшийся до самых пят. Смуглая кожа эльфа имела нездоровый вид, словно он плохо питался и редко бывал на солнце. У него было длинное лицо с острым треугольным подбородком, и к тому же он был выше ростом и худощавей, чем человек, которого отыскал Тихко.
— Единственный эльф в этом городе — я сам, — прошипел он. — А теперь прекрати молотить в мою дверь и убирайся.
— Ошибаешься. Ты — не единственный.
— Чушь! — фыркнул эльф и хотел уже захлопнуть дверь.
— Если не желаешь ничего мне рассказать — я расскажу сам. В городе появился полукровка. Молодой, ловкий, сильный, владеющий необыкновенными боевыми приемами. Любимое его оружие — стилеты, а его спутники — женщина-воин и пес. У меня есть вопросы. Найдутся у тебя ответы?
Арбалет, направленный на Чейна, даже не дрогнул, однако Чейн заметил, как янтарные, налитые кровью глаза эльфа на миг чуть уловимо расширились, и услышал, как участился его пульс.
— Ошибаешься, — тихо повторил эльф.
Дверь захлопнулась, и Чейн услышал, как изнутри с железным лязгом легли на место засовы.
Чейн был взволнован не на шутку. С тех пор как он ушел искать пищу для Сапфиры, прошло слишком много времени. Торет, вероятно, уже в бешенстве мечется по гостиной, однако Чейн выяснил еще далеко не все, что хотел, а возможности вернуться сюда у него может и не быть. Позже он придумает для Торета какое-нибудь правдоподобное объяснение и покорно выслушает его упреки. Выйдя снова на улицу, Чейн свернул за угол и, притаившись в тени убогой мазанки, приготовился ждать и наблюдать.
Вскоре его слуха достиг ритмичный, едва уловимый звук. Шаги.
Чейн тщательно оглядел дом — дверь и окна как были, так и остались закрыты. Тогда он сосредоточился на звуке шагов — сосредоточился так, что они грохотом отозвались у него в ушах, — и тогда медленно повернулся к улице, ночным зрением пронизая темноту.
Одинокая тень бесшумно двигалась мимо лачуг, и Чейн, проскользнув на другую сторону улицы, последовал за ней.
Силуэт, закутанный в плащ, аккуратно обогнул тусклые круги света от редких уличных фонарей и направился к выходу из города. У внешних ворот его остановили стражники. В ярком свете фонарей, горевших у кордегардии, Чейн разглядел под капюшоном серого плаща лицо эльфа. Эльф обменялся парой слов со стражником, распахнул для осмотра плащ и беспрепятственно двинулся дальше.
Выждав с полминуты, Чейн тоже направился к воротам.
Стражи здесь в эту ночь было многовато. Кроме четверых кольчужных драгун в коротких форменных плащах, в карауле стояли еще двое вооруженных людей штатского вида, скорее всего — местные констебли.
— И куда же это вы, господин мой, собрались в столь неурочный час? — осведомился один из стражников.
Чейн остался холодно-вежлив, но окинул нахала медленным оценивающим взглядом, отчего тот невольно поежился.
— Я навещал жилище моих слуг и припозднился, — ответил он. — До утра уже недалеко, а потому я решил погулять, покуда не откроются местные трактиры. Все равно отправляться спать уже бессмысленно.
Стражник бегло оглядел Чейна, глянул на улицу за его спиной и кивнул.
— Как пожелаете, господин мой, — сказал он, отступая в сторону. — Вы только в закоулки не забредайте, держитесь там, где светло.
Чейн пошел дальше, почти прижимаясь к стенам домов, то и дело ныряя в проулок, чтобы ненароком не нагнать свою дичь. За пределами города выслеживать в темноте эльфа оказалось даже легче — дома здесь стояли все реже, между ними мелькали небольшие поля и рощицы. Эльф шел крадучись и в конце концов свернул с дороги в лес. Чейн последовал за ним, бесшумно продвигаясь от дерева к дереву и терпеливо повторяя маршрут эльфа.
Лес становился все гуще. Чейн крался вперед, пригибаясь к земле, стараясь по широкой дуге справа обходить тропу, по которой шел эльф. Проползая под нижними ветвями деревьев, он одной рукой тщательно расчищал перед собой землю, чтобы не хрустнуть нечаянно попавшей под ногу сухой веткой.
Эльф остановился перед огромной старой елью, высоко вздымавшейся в ночное небо. Нижние, редкие ветви ели расходились широко, обнажая могучий ствол. Эльф порылся в недрах своего плаща и вынул загадочный предмет. Продолговатый, заостренный на концах, он был величиной с ладонь, светло-желтый, и его гладкая поверхность тускло мерцала.
Приложив предмет к стволу ели, эльф прижал его ладонью и принялся шептать себе под нос. Затем он заговорил громче — и вдруг хлынул сбивчивый поток слов на эльфийском языке.
Чейн навострил уши. Казалось, что эльф разговаривает с деревом… но нет, его отсутствующий взгляд устремлен был в темноту леса.
Эльф разговаривал через дерево — с невидимым собеседником.
Чейн немного знал эльфийский язык — за минувшие годы ему изредка попадались рукописи на этом наречии, однако слышать эльфийскую речь ему доводилось крайне редко. Он старательно вслушивался, жалея, что не обладает врожденной склонностью Винн к языкам.»
— Битхасий фуиле летеах аг'ус аг меанна, гье са-пайасий Анмаглахк кольхтасеах!
Чейн путался в словах, пытаясь распознать знакомые корни. Часть одного слова, «лете», означало «половина» в мужском роде, но половина чего? Наверное, «полукровка». «Аг меанна» означает «не один из нас». Однако больше всего Чейна занимало выразительно подчеркнутое слово «Анмаглахк» — похоже, то ли имя, то ли титул. Может, так зовут собеседника эльфа? Несколько фраз Чейн пропустил, но потом снова сосредоточился.
— Триальхина лхос аг ме. Уркхарассей ту аонек.
Все, что пришло в голову Чейну, — «не отступать от плана (или цели?)» и подчеркнуто произнесенное «прислать еще», но что именно прислать?
— Леанаве фаодеах аг а битеана ахк бит со куисхна. Вортхасей со труэ!
Поток слов внезапно оборвался, и эльф упрятал под плащ гладкий предмет. Потом развернулся и той же дорогой двинулся назад. Последнее, что смог разобрать Чейн, — речь шла о чьей-то матери и о том, чтобы отнять жизнь «предателя».
Похоже, этот полуэльф таит в себе даже больше, чем опасается Торет.
Ночное небо уже начало сереть, когда Чейн выбрался из леса и побежал к городу, перейдя на шаг лишь в виду городских ворот. Вместо того чтобы возвращаться через Лачужную улицу, он свернул к порту и добрался до третьеразрядной торговой улицы, где в это время уже можно было встретить наемные экипажи. Чейн не мог вернуться в особняк с пустыми руками.