Баронесса была взволнована, и Нередина в который раз поразили извилистые пути вещей. Почти сто лет книга блуждала по чужим рукам, пока малосимпатичный букинист в Антибе не всучил ее «в нагрузку» заезжей даме, которая хотела узнать подробности об одной из прежних жительниц города. И дама оказалась именно той, чья прабабушка много раз шутки ради расписалась на одной из страниц книги.
– Удивительно, – проговорила Амалия. Глаза ее блестели. – Но почему фон Мейссен? Фамилия девичья ведь, а книга выпущена в 1790-м, когда прабабушка уже была замужем. Первый раз, по крайней мере, точно уже была.
– Первый раз? – заинтересовался Нередин.
– О, она была довольно легкомысленная особа, – отозвалась Амалия. – Всего она ухитрилась выйти замуж семь раз. Ее родные, по-моему, пытались ее образумить, но с ней это было совершенно бесполезно. Она была знакома с Наполеоном, и в семье уверяют, что знакома куда ближе, чем позволяют приличия… хотя я своими глазами видела ее письмо к сестре Шарлотте, где она с совершенно восхитительным апломбом пишет, что видела маленького генерала, который совершенно ничего собой не представляет и что вообще встречала она генералов и получше, повыше ростом. Поразительная женщина! Писать такие нелепости о будущем императоре – не всякому дано, знаете ли… Ее единственная дочь, кажется, была от нее в ужасе и порывалась уйти в монастырь, но кончилось все тем, что вышла замуж за своего двоюродного племянника, внука той самой Шарлотты. Признаться, я удивлена, что Амелия читала «Сентиментальное путешествие». Я знаю, что она на каком-то приеме видела Гете и говорила с ним, но, если она была такой, как я ее представляю, прабабушка точно не могла любить Стерна. И почему она подписалась фон Мейссен? Сколько вопросов, на которые уже никогда не узнать ответов… И какие мерзавцы могли так изуродовать книгу?
Баронесса гладила пальцами переплет, на ее щеках играл румянец, и Нередин видел, что мыслями она теперь бесконечно далека от тайны мадам Карнавале и трагических происшествий, которые всколыхнули тесный мирок их санатория. Но вот Амалия подняла голову и увидела, что они подъезжают к дому. Тотчас ее взгляд стал непроницаемым, а лицо приобрело то замкнуто-спокойное выражение, которое очень шло молодой женщине, но все-таки меньше, чем блестящие глаза и очаровательная улыбка. И Алексей про себя невольно пожалел об этой перемене.
– Я думаю, мы должны рассказать доктору Гийоме о том, что нам удалось узнать, – сказал Алексей. – Ведь вполне может оказаться так, что мадам Карнавале на самом деле мошенница, и тогда у него могут быть неприятности.
– Конечно, я все ему расскажу, – пообещала Амалия. – Кроме того, мне потребуется его разрешение на осмотр вещей нашей незнакомки. Вполне возможно, что среди них удастся обнаружить нечто, что укажет нам на ее настоящую личность.
«А что, очень даже умно», – подумал поэт. Но, как выяснилось, кое-кто оказался еще умнее их.
Глава 16
– Я понимаю ваше желание осмотреть вещи мадам Карнавале, – промолвил доктор Гийоме. – Но, к сожалению, их уже забрал ее племянник, когда вы уехали. Так что, боюсь, я ничем не смогу вам помочь.
– Племянник? – повторил ошеломленный Нередин.
– Племянник? – Амалия была удивлена не менее его. – Но о каком племяннике может идти речь, если… если…
– Он показал мне свои бумаги, они были в полном порядке, – сказал доктор. – Что-то не так?
Амалия и ее помощник обменялись растерянными взглядами.
– Кроме того, госпожа баронесса, я вынужден сказать вам, что вы меня огорчаете, – мягко добавил доктор. – Вы же знаете, что я не люблю, когда больные внезапно покидают санаторий. Что, скажите на милость, заставило вас уехать отсюда и даже не предупредить меня?
– Просто мы поехали в Ан… – начал Алексей, но тут Амалия пребольно наступила ему на ногу, и он запнулся на полуслове.
– Мы прокатились в Ниццу, – объявила она с самой непринужденной улыбкой. – Поскольку погода позволяла нам вылазку, я была уверена, что вы не станете возражать. Просто недавние события выбили нас из колеи, а месье Нередин к тому же поэт, его муза не может сидеть в четырех стенах.
– Что ж, если так… – сдался доктор. – Пожалуй, тут я действительно не вправе возражать. Скажите, вы случайно не видели в Ницце Шатогерена? Он уехал с утра к пациентке, и с тех пор его нет.
– Нет, мы его не видели, – быстро ответила Амалия, посылая поэту предостерегающий взгляд. – А кто его пациентка?
– Жена богемского графа Эстергази. Довольно вздорная особа, которая настаивает на том, чтобы ее навещали на дому. Я предложил ей перебраться в санаторий, чтобы наблюдать ее, но она категорически отказалась.
– Вы говорите о графине Елизавете Эстергази? – переспросила Амалия. – А вы разве не знаете?
– Что именно я должен знать? – с некоторым неудовольствием осведомился доктор.
Прежде чем ответить, Амалия оглянулась на своего спутника.
– Дело в том, что графиня Елизавета давно больна. Но не телом, а… душой. Не думаю, что ее присутствие в санатории желательно. Впрочем, судя по всему, она и сама отлично это понимает.
Доктор Гийоме пристально посмотрел на Амалию.
– Беда в том, что я не слишком силен в том, что касается европейской аристократии, – усмехнулся он. – Значит, графиня – умалишенная?
– Временами, насколько мне известно, – уточнила Амалия. – В ее роду это заболевание не редкость. Еще ее бабушка воображала, будто она стеклянная, и требовала, чтобы никто к ней не прикасался. А дядя не покидает стен своего замка с двадцати лет. Полагаю, вы понимаете, что это значит.
Гийоме тяжело вздохнул:
– Что ж, если так, придется предупредить Шатогерена. Не скрою, поведение графини и в самом деле показалось мне несколько… э… странным, но я был далек от мысли о безумии. Очень вам благодарен, госпожа баронесса, что вы поставили меня в известность.
Как только Нередин с Амалией вышли из кабинета доктора, поэт требовательно спросил:
– Почему вы ему не сказали про Антиб?
– А что бы изменилось? – отозвалась молодая женщина. – Мы в тупике. Нас обвели вокруг пальца. И что мне стоило сразу же осмотреть ее вещи, как только я заметила, что кто-то в них уже рылся? А теперь, получается, мы потеряли время и не узнали ровным счетом ничего стоящего.
Баронесса явно была рассержена, но причины такого ее настроения Алексей не понимал. Сам он воспринимал предпринятое ими расследование как попытку сыграть в сыщиков из детективных романов, и то, что попытка оказалась неудачной, его мало трогало. Алексей был бы сильно удивлен, если бы узнал, что его спутница никогда не играла в сыщиков… потому что на самом деле ей не раз приходилось расследовать чрезвычайно запутанные дела. Но баронесса Корф никому в санатории не говорила об этой стороне своей жизни.
Она поднялась по лестнице и прошла к себе. В ее распоряжение были отданы две комнаты – спальня и подобие гостиной. Но сейчас, едва отперев дверь ключом, Амалия сразу же поняла: что-то не так.
Книги на столе были немного сдвинуты с места, бювар тоже стоял не там, где она его оставила, даже хрустальные флаконы духов переставлены. Амалия выдвинула ящики стола – так и есть, и тут все лежало хоть чуть-чуть, но иначе.
Ее затопила волна холодной ярости, и баронесса была вынуждена опуститься на оттоманку, чтобы хоть немного успокоиться.
Значит, она была права. Кто-то обыскал ее комнаты. Зачем?
Деньги, документы и драгоценности лежали на прежних местах, но это вовсе не успокоило Амалию. Потому что она отлично понимала, что может скрываться за таким обыском.
– Анри!
Слуга явился через минуту. Из всех постояльцев санатория русская баронесса нравилась ему больше всего. Во-первых, она была щедрая и никогда не скупилась. А во-вторых, она была красивая, любезная и к тому же настоящая дама. До кончиков ногтей.
– Анри, кто-нибудь заходил ко мне в комнату? – требовательно спросила Амалия.
Слуга растерялся и сказал, что никто. Ему, да и остальным слугам, отлично известно, что госпожа баронесса не любит, когда к ней заходят в ее отсутствие.
– Хорошо, – промолвила Амалия. – Как выглядел тот господин, который забирал вещи мадам Карнавале?
Оказалось, он был невысокий, рыжеватый, говорил с небольшим акцентом. И еще при нем был слуга, который… подозрительно смахивал на хозяина: тоже невысокий, тоже рыжеватый и тоже не совсем правильно изъяснялся по-французски.
«Так… Стало быть, один забирал вещи сообщницы, а второй проник ко мне в комнаты, – сообразила Амалия. – Но что же, черт возьми, все это значит?»
– Спасибо, Анри. – Баронесса опустила в ладонь слуги золотую монету. – И еще один вопрос. Скажи, в последнее время на территории санатория не замечали никаких посторонних людей? Которые прежде тут вообще не появлялись?
Анри немного подумал и сказал, что садовник недавно видел какого-то типа, который ошивался возле санатория. Но тот тип на бродягу не походил и впечатление производил вполне приличное. Высокий блондин, одет в штатское, но садовнику, который сам являлся бывшим солдатом, показалось, что выправка у незнакомца военная. Когда садовник спустя пять минут снова посмотрел в ту сторону, незнакомец уже исчез.
– Хорошо, Анри, можешь идти. Если еще о ком-нибудь узнаешь, дай мне знать.
Слуга вышел, а Амалия предалась невеселым мыслям. За исключением того, что она нашла книгу, принадлежавшую некогда ее прабабушке, все остальное было из рук вон плохо. И хуже всего то, что у нее не имелось ни единой зацепки. А Амалия терпеть не могла блуждать в потемках.
«Почему я? – думала она, переодеваясь к обеду. – Что он – или они – думали найти в моей комнате? И кто рылся в вещах мадам Карнавале? И самое главное: как связать два факта обыска? Если бы я общалась с пожилой дамой больше, чем прочие, если бы мы подружились или хотя бы наши комнаты соседствовали… Но ведь ничего такого не было!»
Обед в тот день был подан позже, чем обычно, а в конце его появился доктор Шатогерен, который вернулся от графини Эстергази. Вид у него был хмурый и рассеянный. Гийоме через слугу попросил зайти помощника и передал ему то, что сказала Амалия об их высокородной пациентке. Шатогерен поморщился.