Бывший член Верховного суда Уильям Дуглас предупреждал об этой опасности:
Мы вступаем в такой этап, когда не будет неприкосновенности частной жизни, не будет секретов от властей. Случаи покушений на «прайвеси» со стороны властей растут в геометрической прогрессии. Подслушивание телефонных разговоров и установка подслушивающих устройств достигли невероятных масштабов и не поддаются сколько-нибудь эффективному контролю со стороны законодательных и правоприменяющих органов... Настанет время, когда никто не будет уверен в том, что каждое его слово не фиксируется с целью использования в будущем; когда каждый будет бояться, что его самые сокровенные мысли принадлежат не только ему, они известны властям; когда самые конфиденциальные и интимные разговоры будут достоянием чужих ушей. И когда это время придет, неприкосновенности частной жизни и свободе настанет конец.
Если неприкосновенность частной жизни будут нарушать, когда захотят, кто сможет назвать себя свободным? Если все контакты человека будут известны и зафиксированы, если все его разговоры с приятелями будут известны, кто сможет сказать, что он пользуется свободой общения? Когда настанут такие времена, наши граждане будут бояться высказывать иные мысли, кроме самых безопасных и ортодоксальных, будут бояться общаться с кем-либо, кроме самых надежных людей. Свобода, как она понимается в конституции, исчезнет[306].
Опасения, высказанные судьей Дугласом и другими общественными деятелями, отражают боязнь того, что нынешний ход событий ставит под угрозу права, гарантированные конституцией, особенно право на неприкосновенность частной жизни.
Первая, четвертая и пятая поправки к конституции предполагают право гражданина высказывать любые мысли и убеждения; казалось бы, эти поправки должны были оградить граждан, подозреваемых в преступных наклонностях, от надзора или электронного наблюдения. На практике же суды позволяют нарушать принципы неприкосновенности личной жизни бесчисленными способами, один из которых—жонглирование словами. Вместо «обыск», например, говорят «наблюдение»[307]. А ведь четвертая поправка запрещает проводить обыск без соответствующего судебного решения, основанного на показаниях под присягой. Всячески обходится и пятая поправка, в которой говорится, что «никто не должен принуждаться свидетельствовать против самого себя в уголовном деле».
Исторически сложилось так, что в пятой поправке речь шла только об уголовных, а не о гражданских делах. Проект Швицгебеля предусматривает использование систем электронного наблюдения не с целью преследования преступников, а с целью предотвращения преступления. При возбуждении иска о незаконности электронного наблюдения ссылка на пятую поправку будет в этом случае очень ненадежной защитой. В самом деле, Швицгебель предлагает использовать систему двусторонней радиосвязи, которая даст возможность чиновнику, осуществляющему надзор за условно освобожденным, или лечащему врачу из помещения, где находится центральный пульт, увести подопечного от соблазна, как только его передатчик пошлет радио-сигналы, свидетельствующие об эмоциональном возбуждении, которое можно истолковать как ведущее к преступным действиям.
Постоянный поток информации об эмоциональном и физическом состоянии условно освобожденного, идущий от передатчика, можно считать нарушением пятой поправки к конституции, предусматривающей, что гражданин вправе не разглашать сведений, которые могут быть использованы как обвинительные доказательства. Конечно, что касается стимосивера, предложенного Дельгадо, то здесь не может быть и речи о нарушении Билля о правах, поскольку процедура, по утверждению Дельгадо, преследует чисто лечебные цели и как таковая не может считаться контролем: над деятельностью мозга.
До сих пор не дано исчерпывающего и общепризнанного юридического определения понятия «прайвеси». Судьи не имеют полной ясности по этому вопросу, хотя иногда специалисты по конституционному праву предпринимают попытки установить принципы, лежащие в основе понятия «прайвеси». Профессор Алан Уэстин из Колумбийского университета считает, что четвертая поправка имеет целью защитить автономность личности, свободу личного выбора, свободу мысли. По его мнению, «прайвеси» следует понимать как «право отдельных граждан, групп и различных институтов самим определять, когда, как и какие сведения о себе сообщать другим»[308].
Довольно любопытно, что профессор Чарльз Фрид с юридического факультета Йельского университета дает сходное толкование конституционного понятия «прайвеси». Он пишет, что «прайвеси» может способствовать установлению близости, дружбы, доверия между людьми, т. к. дает гражданину право сообщать другим о себе лишь то, что он сам пожелает[309].
Само собой разумеется, что проекты электронного наблюдения и программы массовых обследований вроде той, что предложена Центром по изучению и предотвращению насилия при Калифорнийском университете, не предусматривают сбор только той информации, которую человек хотел бы дать о себе сам. Не предназначены они и для того, чтобы укрепить доверие между человеком, находящимся под надзором, и теми лицами, с которыми он или она хотели бы иметь дружеские отношения.
В связи с предложением Швицгебеля и другими планами электронного наблюдения профессор Фрид высказал мнение, что «прайвеси» не «пассивное право... Это не просто отсутствие у других сведений о нас». Идея «прайвеси» заключается в том, что человек должен «сознавать, что он контролирует, имеет законное, признанное право контролировать те или иные аспекты своего окружения... Это — ощущение гарантированности своего права сообщать о себе ту или иную информацию». Фрид выражает сомнение в том, что электронная система наблюдения может перевоспитать бывших преступников. Если «прайвеси» является «необходимым условием любви и дружбы между людьми», то как может условно освобожденный, спрашивает Фрид, установить такие отношения, когда он вынужден быть все время настороже, вынужден все время думать о том, не будет ли его естественный жест или проявление чувств неправильно истолкованы или искажены «незримой аудиторией» — наблюдающими за ним властями.
По мнению Фрида, электронное наблюдение делает невозможным доверие между людьми. Кроме того, условно освобожденного «лишают чувства уверенности в себе, возникающего от сознания того, что государство, освободив его, оказывает ему доверие»[310].
Если предпринимателю известно, как осуществляется наблюдение за условно освобожденным, он, скорее всего, либо откажется взять его на работу, либо не станет доверять ему важных сведений. У условно освобожденных могут появиться в каком-то отношении более сложные психологические и эмоциональные проблемы, чем те, что были у него за решеткой. Когда он был в тюрьме, ему по крайней мере не нужно было притворяться, что он такой же, как и все. Когда же он оказывается на свободе, говорит Фрид, «создается лишь видимость свободы поступать так, как другие, и вступать в такие же отношения с людьми. Фактически же он лишен очень важного элемента неприкосновенности частной жизни — он не волен контролировать свое окружение, т. е. не может быть самим собой».
Фрид указывает, что люди, с которыми общается человек, находящийся под электронным наблюдением, с которыми он работает и с которыми хотел бы установить дружеские отношения, ждут от него определенной реакции, определенных проявлений чувств, а подчас даже близости. Люди ждут проявлений расположения. Он же, постоянно помня о том, что все, что он говорит, тщательно изучается теми, кто наблюдает за ним, скорее всего, предпочтет замкнуться в себе и будет избегать всяких контактов с людьми. При этом он «рискует выглядеть холодным, неестественным, странным и бесчувственным в глазах тех самых людей, уважения и расположения которых добивается»[311].
Электронное наблюдение имеет еще одно качество, делающее этот проект особенно коварным: те, за кем ведется наблюдение, невольно выдают людей, с которыми у них устанавливаются близкие отношения. Не ведая о постоянном наблюдении, те могут сообщить условно освобожденному определенные данные о себе, которые автоматически попадут в полицейские досье, опять-таки в нарушение конституционных гарантий неприкосновенности частной жизни.
Но споры о толковании четвертой и пятой поправок могут оказаться беспредметными: прикрываясь «высшими государственными интересами», власти могут вообще отменить конституционные гарантии. В условиях роста преступности в городах, неспособности властей справиться с преступностью при существующих социально-экономических условиях, а также под давлением общественности, требующей принятия энергичных мер, федеральные власти в лице конгресса или судов могут заявить, что ради общественного порядка и предотвращения преступлений необходимо ввести массовое обследование граждан или применить другие формы электронного наблюдения, не считаясь с конституционными ограничениями.
При этом федеральные власти могут сослаться на несколько судебных дел как на прецедент. Уже целый ряд предпринимаемых в последнее время шагов оправдывается тем, что защита интересов нации требует не распространять четвертую и пятую поправку на электронное наблюдение. Например, федеральные агенты имеют право обыскивать иностранцев и американцев, когда те пересекают границы США с Мексикой и Канадой или прибывают из других стран; никакого ордера при этом не требуется, а личный досмотр, осмотр автомашин и другого имущества проводятся во имя защиты Соединенных Штатов от проникновения нежелательных элементов и ввоза контрабанды. На том же основании власти могут оправдать и предложение Швицгебеля, заявив, что национальные интересы требуют защиты общества от «прони