Миру скоро конец.
Я постоянно думаю о том, как это случится. Все будет очень необычно. Вот так: стоит воскресный вечер, и я на барбекю у каких-нибудь знакомых. Меня достали солнце и толпа народу, поэтому я обхожу дом и сажусь на складной стул, мечтая, чтобы была ночь. Я наблюдаю за полетом мухи. Она меня не бесит, не достает, просто я слежу за траекторией ее полета, словно ей к лапке привязали нитку.
Внезапно муха замирает в воздухе и падает.
Замолкает весь мир: больше не слышно ни голосов с заднего двора, ни ударов мяча – только жарятся на решетке булочки для гамбургеров. Соседская газонокосилка тоже стихла.
Я сразу понимаю, что случилось – каждое живое существо на нашей планете умерло. Люди, чайки, червяки, бактерии и растения. Я смотрю на деревья, кусты и думаю: «Они еще не гниют, потому что умерли секунду назад, но это больше не деревья и не кусты. Теперь они больше похожи на срезанные цветы в вазе. Через семь дней они сгниют, как и все остальное».
Гости возле барбекю просто остановились. Замерли на месте. Это не омерзительно, не противно. У них открыты глаза.
Потом из города доносятся взрывы и глухие удары: бьются машины, падают самолеты, взрываются кремационные печи и горны. Затем наступает тишина, и я вижу, как в небо тут и там поднимаются шнурки дыма; они будто бы связывают планету со Вселенной, так их много.
Я опускаю глаза и вижу у ног мертвую ласточку. Весь внутренний двор усыпан дохлыми шмелями. Я иду в дом и поднимаю телефонную трубку – молчит. На столе замечаю вазу с георгинами. Это кажется мне забавным.
И тут мне становится дурно. Почему? Все организмы внутри меня тоже умерли: полезные бактерии, добрые вирусы и плохие, амебы всякие… Они сдохли. Наше тело ведь не просто тело, верно, а экосистема. И мой организм не выдерживает такого количества падали внутри.
Я выхожу во двор, сажусь на шезлонг и гляжу на солнце. Мне тепло, и я рада присоединиться ко всем остальным, куда бы они ни подевались. Никто не помнит о приятной стороне смерти, а ведь умирать вовсе не страшно, если знаешь, что скоро встретишься с друзьями!
На чем я остановилась? Ах да. Сижу на шезлонге, смотрю на солнце и постепенно слабею. И хоть я терпеть не могу эту желтую хрень и ее бесконечный веселый свет, через несколько минут я в него вхожу.
«Шелковый пруд»: Кайл
Кайл Фалконкрест помнил свой первый день в офисном супермаркете, эту судьбоносную работу, благодаря которой ему и пришла в голову мысль поместить сюда действие второй книги. Ему было почти тридцать, и по ночам он уже видел кошмары о том, как до конца жизни продает канцтовары.
Кайл не знал, где выход. Поначалу он думал, что работа в книжном или канцелярском магазине приблизит его к пульсу современной литературы. Творчество представлялось ему полем для экспериментов – лабораторией, художественной галереей, где безостановочно рождаются новые удивительные идеи.
Кайл помнил свой первый рабочий день и первый отдел: клейкая лента, зажимы для бумаг, корректоры, ручки, карандаши и маркеры. Через год за хорошую службу ему дали бы еще один: кисти и краски, школьные принадлежности, ножницы и пробковые доски.
Он так и не привык к офисному супермаркету. Здесь было светло и чисто, но, глядя на все эти бесконечные тонны картриджей, и флешек, и линеек, и лазерных принтеров, он представлял, как все они либо кончат на мусорной свалке, либо их пепел развеют над радиационным поясом Ван-Аллена, что ускорит процесс таяния полярных льдов. Магазин воплощал собой медленный конец света. Надо было только окинуть взглядом торговые залы, сощуриться и представить, что смотришь покадровую съемку, где камера делает одну фотографию в месяц. Сменяются времена года, зимы становятся теплее, землю мало-помалу покрывает сажа. Все меньше животных и птиц пересекают автостоянку. Трава и кусты возле входа усыхают; дорогу, уходящую на запад, съедает поднявшийся океан. А люди по-прежнему покупают обложки для портфолио, удлинители, картонные коробки и – неожиданно для самих себя – жевательную резинку.
Он думал об этом, глядя на Стива, который разглагольствовал о «квинтете дверных пружин» – так называл Кайл его романы. Они не были актуальными или устаревшими, модными или вечными; книги Стива существовали в параллельном временном потоке, где само время отсутствовало. Найти такую книгу у букиниста – все равно что прочитать заметку о ребенке, задушенном родителями-наркоманами. Бедняжка. И все же Британи, разговаривая со Стивом, зачем-то играла прядью волос, словно девочка из группы поддержки, за которой приударил футболист. Неужели Кайл мог полюбить поклонницу Стивовой писанины? А жить с ней?! Нужно ввести тест на увлечение его книгами для всех пар, надумавших жениться (гомосексуальных тоже). Да, не ожидал он такого от Британи.
Кайл посмотрел на Глорию, у которой было приятное отсутствующее выражение лица – так обычно выглядят жены президентов, когда их мужья произносят речь. Она поглаживала свою селезенку.
– Когда будем ужинать? – спросил он.
«Шелковый пруд»: Глория
Когда Кайл Фалконкрест задал невежливый вопрос об ужине, Глория думала о помаде. О том, какая нужна промышленная база, чтобы она могла купить себе «Рубиновый вторник» в единственном городском магазине, еще не превратившемся в «Уолмарт» (мрачная груда кирпичей, обреченная на скорую гибель). Производителям помады приходилось тайно, пока «Гринпис» не смотрит, убивать тысячи китов, обдирать с них жир и отвозить в цинковых канистрах на косметические фабрики. Там из жира делали стерильную мерзость, в которую добавляли тучу красителей и стабилизаторов. Потом крашеная дрянь затвердевала и отправлялась в пластмассовые футляры, которые позже укладывали в толстенные слои пенопласта и развозили по сложной системе шоссе и железных дорог по всему миру, а тот узнавал об их прибытии благодаря громадным рекламным щитам и Интернет-баннерам, так что миллионам глорий не терпелось их купить.
А если бы все люди на Земле внезапно отупели? Если бы они больше не могли делать помаду и вообще что-либо? Наступил бы конец света. Представьте: у всех в мире IQ внезапно опустился ниже пятидесяти. Поначалу никто бы ничего не заметил, но потом… Эй, кто забыл выключить ядерный реактор?.. Ох, ну и трудно же вести нефтяной танкер среди рифов!.. Кто-нибудь помнит, как пользоваться пожарной лестницей?.. Простите, дети, я хотела приготовить на ужин венский шницель, но забыла рецепт. К тому же у мясника сломалась машина для резки мяса, и никто не знает, как ее починить.
Потребуются считанные часы, чтобы планета «треснула, как яйцо» – эти слова Глория запомнила из старой версии «Планеты обезьян».
О, человечество!
Как ты уязвимо!
Она сама придумала последние строчки и проговорила их про себя, будто стояла на сцене. Сразу вспомнилась невыученная роль леди Виндермир, из-за которой все актеры труппы чуть не устроили мятеж. Слушайте, ну как я могу вдохнуть жизнь в леди Виндермир, если вы не даете мне самовыражаться?
Леонард пригрозил ей увольнением: «Моя милая игривая шницелька, чтобы до следующего понедельника ты выучила все слова. Да, мне нравится тебя трахать – как, впрочем, и всех остальных, – но больше я не могу тебя прикрывать. Так что прими витамин „Б“, запрись в номере какого-нибудь отеля и вызубри эти строчки, мать твою!»
Жалкий обыватель.
Мне не нужны витамины, чтобы выучить роль.
Она лениво погладила левый бок. Почему вдруг селезенка распухла и воспалилась? Странно. Впрочем, это пустяки.
Да, и что делать с ужином для Кайла и Британи? Ничего. Они молодые, могут есть реже и меньше. Спокойно проживут несколько недель на запасах жира.
Проще всего было не услышать вопрос Кайла.
«Шелковый пруд»: Стив
Пока Стив в мельчайших подробностях описывал Британи родовые муки, которых ему стоили пять книг, часть его мозга размышляла над вопросом: дурак ли он в глазах Кайла? Этому молодому писателю было присуще нечто, что Стив порой замечал в самых дерзких и талантливых студентах, доставлявших ему массу неприятностей. Гораздо больше Стив любил учеников, которые приходили на лекции и, будто овощи, сидели за партами до конца семестра. Фалконкресты ничего хорошего не сулили. Юный Кайл слушал разглагольствования Стива без должного внимания и уважения, наблюдая, как Глория массирует левый бок.
У Стива забурчало в животе.
Пора еще выпить.
Но его упоенно слушала Британи, накручивая прядь волос на палец, поэтому он не замолкал. Поговорил о водных метафорах в «Цветах, конфетах и щипцах» и хотел было взяться за «Меньше, чем ничего», как вдруг у него по спине побежали мурашки. Ему представился конец света: все люди вдруг превратились в гениев.
Брррр…
Только вообразите жизнь в мире, где все пассажиры стали «штурманами» и указывают тебе, как вести машину, где каждый знает ответ на любой вопрос и хочет использовать новые возможности себе во благо. Внезапно все городские жители найдут короткую дорогу домой, и на улицах мгновенно образуются заторы. В магазинах новоиспеченные пищевые эксперты станут отбирать самые свежие и вкусные продукты, повергнув мировую экономику в глубокий кризис. Люди начнут играть на бирже и зарабатывать миллионы долларов, что приведет к обвалу мировых валют. Банки закроются. Шахтеры, сборщики бананов и рабочие на конвейере откажутся от унизительной работы и выйдут на улицы в поисках знаний. Поскольку гении не готовят, начнется массовое голодание. Толпы исключительно умного народа начнут сметать все на своем пути, быстро уничтожая запасы консервов и пищи для космонавтов.
Среди этого хаоса миллиарды людей захотят читать книги. Между приступами голода они откроют даже какой-нибудь роман Стива и сочтут его слабеньким. Первым камень бросит именно Кайл Фалконкрест – переводчик Чосера на мандаринский диалект китайского и разработчик вечного двигателя.