Освободить железнодорожную станцию Узловая послан был 108-й кавалерийский полк. Километрах в двенадцати от нее гвардейцы остановились, ожидая разведку.
Вскоре послышался цокот копыт по обледеневшей дороге. Командир разведвзвода доложил: удалось скрытно подобраться к вокзалу. На Узловой скопилось мною составов с военными грузами. Фашисты торопятся отправить в тыл вагоны со снарядами. На глазах у разведчиков ушло несколько эшелонов.
Что делать? Как помешать гитлеровцам? Командир полка подполковник В. Д. Васильев думал не слезая с коня. У врага на станции несколько пехотных батальонов, попробуй справиться с ними! К тому же у гвардейцев фланги открыты, свои войска остались далеко позади.
Васильев посоветовался с командиром приданной ему батареи 76-миллиметровых орудий. Это были те дальнобойные пушки, которые дал корпусу Сталин. Командир артиллеристов капитан Обуховский отлично знал возможности своих пушек. Он и предложил немедленно развернуть батарею на пределе дальности, в одиннадцати километрах от Узловой, и сразу ударить по станции. Фашисты прекратят погрузку вагонов и отправку поездов.
Так и сделали. Батарейцы обрушили на станцию вихрь огня, а потом стали методически посылать снаряд за снарядом. Гитлеровцы попрятались в щелях и подвалах. Они не могли понять — откуда бьют? Кому отвечать?
А тем временем Васильев скрытно подвел полк к Узловой, используя овраги и перелески. Видя, что фашисты не заметили конников, Васильев решил не спешивать эскадроны и отдал приказ: атака в конном строю!
По условленному сигналу батарея Обуховского прекратила пальбу. Едва рванула на путях последняя серия фугасных снарядов, дружное «ура-а-а» сотрясло воздух.
Впереди несся эскадрон автоматчиков, хлеща густым свинцовым дождем. Валились под пулями гитлеровцы, успевшие выбраться из укрытий. Те, кто уцелел, метались между вагонами и постройками, спасаясь от всадников. Сверкали в воздухе шашки, взвивались на дыбы разгоряченные кони.
Несколько минут продолжалась на Узловой рубка. Кавалеристы умчались вслед за бегущими немцами. И сразу стало тихо. Только стонали раненые да шипел, исходя паром, продырявленный пулями паровоз.
Алыми пятнами расплылась на снегу кровь.
В этом бою полк Васильева уничтожил фашистскую часть, потеряв всего несколько человек. Снарядов и патронов в вагонах было захвачено столько, что их даже не стали считать. Васильев доложил генералу: нет на это людей. Для охраны трофеев может оставить троих легкораненых гвардейцев и помощников из местных жителей.
В одном из захваченных эшелонов были обнаружены станковые пулеметы советского производства. Немцы взяли их при наступлении, а отправить в тыл не успели. Павел Алексеевич даже разволновался, узнав эту новость. С самого начала войны пулеметные эскадроны корпуса не получали техники. В полках пулеметы по пальцам считали. И вдруг сразу — пятьсот штук! Новенькие, с заводской смазкой.
Белов приказал немедленно выслать на Узловую представителей из всех частей, полностью восстановить пулеметные эскадроны, создать дивизионные и корпусной резерв пулеметов. Будут претензии? От кого? От тех балбесов, которые умудрились оставить технику в руках врага?! Белов и разговаривать не станет. Гвардейцы отбили эшелон у противника и по праву распоряжаются пулеметами.
В 322-й стрелковой дивизии, входившей в группу войск генерала Белова, чрезвычайное происшествие: разгромлен и почти полностью уничтожен немцами стрелковый батальон. Узнав об этом, Павел Алексеевич сам выехал к месту событий, взяв полковника Грецова и комиссара Милославского.
Командир дивизии, молодой, худощавый, нервно-подвижный полковник Филимонов, был подавлен случившимся. Павел Алексеевич еще при первом знакомстве обратил внимание — Филимонов человек чуткий и впечатлительный. Бывают дуболомы, которых надо непрерывно ругать да подталкивать. Разжуй им все, помоги, да еще и требовать не забывай. А Филимонов мысли схватывает на лету, старается сделать как лучше, болезненно воспринимает контроль, недоверие. Ошибки свои остро переживает. Ругать его — только дело портить.
Павел Алексеевич пожал руку Филимонову, пошутил:
— Худеете, полковник, щеки ввалились. Вот ужо доберусь до вашего интенданта — почему командира дивизии голодом морит?!
— Не до еды, товарищ генерал, сами знаете.
— Ну, это вы оставьте. В здоровом теле — здоровый дух, как медики говорят. А по моим личным наблюдениям, чем человек полнее, тем хладнокровнее. Полнота волноваться мешает, учтите это.
Филимонов смотрел недоумевающе: нервы натянуты до крайности, а генерал насчет полноты рассуждает.
— Чайку бы нам, с дороги согреться, — сказал Белов. — Пока готовят, доложите, что с батальоном.
Павел Алексеевич сбил-таки напряжение. Заставил Филимонова говорить почти спокойно. Картина, со слов полковника, вырисовывалась тяжелая. 3-й стрелковый батальон двигался к населенному пункту Быково, выполняя роль усиленного авангарда. Бойцы шли в колоннах. Разведку комбат не выслал из-за самоуспокоенности. Дивизия освободила несколько сел и деревень, людям показалось, что все просто: фашисты бегут, только успевай их догонять. А немцы воспользовались беспечностью комбата, устроили засаду, замаскировав в лесочке две роты пехоты и десять танков, в том числе огнеметные.
Фашисты ударили с близкого расстояния, потери сразу были очень большие. Люди побежали назад по чистому полю, гитлеровцы расстреливали их из пушек и пулеметов. А помочь некому — главные силы полка недопустимо отстали от авангарда. Следовало вызвать огонь артиллерии, прикрыть отступление батальона. Но комбат растерялся…
— Причина? В чем причина неудачи, полковник?
— Невыполнение уставных требований по организации марша. Потеря бдительности. А штаб дивизии и я лично занялись текущей работой, ослабили контроль.
— Пусть это будет уроком для вас, — поднялся Белов. — Не уставайте повторять командирам всех степеней, что немцы — противник умный, расчетливый, хитрый. Они используют малейшую нашу промашку. А про контроль — это вы правильно. На этот счет тоже крепко подумайте…
Из штаба дивизии генерал Белов со своими спутниками отправился к северной окраине Быково. Там работали трубачи одного из кавалерийских полков, выполнявшие обязанности похоронной команды. Окоченевшие трупы складывали в большие братские могилы, зиявшие возле дороги. А чуть дальше стояли выгоревшие коробки немецких танков. Их, хоть и с запозданием, настигли все же снаряды.
— Михаил Дмитриевич, оставайтесь в дивизии и проведите расследование, — сказал генерал Грецову. — Подготовьте приказ для всей группы войск. Суть: никакого зазнайства, строгое выполнение устава. А командира полка, допустившего это безобразие, в трибунал.
Долго ехали молча. Комиссар Милославский сдвинул на затылок шапку, сказал негромко;
— Я беседовал с командиром, который организовал марш. Опыта мало, а человек он свой…
— Разве у нас на командирских должностях есть чужие? — повернулся Белов. — Вы понимаете, кто виновен в гибели батальона? Есть два виновника: немецкий офицер, устроивший засаду, и этот командир, который по халатности, по скудоумию, по военному бескультурью допустил элементарную ошибку. Нет, не ошибку, а преступление — погубил сотни бойцов. Кто за это ответит? А главное — где гарантия, что он снова не ошибется? Если он дурак — это надолго.
— Значит, высшая мера?
— Решит суд.
— Мнение командира группы войск очень веское, товарищ генерал. А человека судить будут нашего, советского, — упрямо гнул комиссар свою линию.
— Наши врага бьют, а не своих под огонь подставляют.
— Из бедняков он. Пастухом был, грамоте научился поздно.
— Ну и что?! — резко сказал Белов. — Какое это имеет отношение к его командирским качествам?! Они сейчас — главное мерило. Ты же думающий человек, комиссар, а повторяешь нелепый довод: если из пастухов, значит, давай, командуй! А позволь узнать, он когда пастушил-то, в детстве?
— Наверно.
— Если в детстве, еще ничего. Любой деревенский малец и коров пас, и коней в ночное гонял. Я вот городской житель, а корову тоже пасти доводилось. Только одни не делают из этого событие, а другие выпячивают сей факт, как главный козырь своей биографии. О таких Михаил Иванович Калинин еще года три назад говорил. С упреком… Тоже мне — заслуга великая, — сердито хмыкнул генерал. — Из взрослых кто до революции в пастухи шел? Самые что ни есть богом обиженные, ни к чему другому не приспособленные. А после революции все дороги для учебы открылись. И если тот командир за четверть века Советской власти элементарными знаниями не овладел — цена ему грош!
Милославский повозился на заднем сиденье, покашлял. Произнес, подавив вздох:
— Хоть бы Алексей Варфоломеевич скорее вернулся.
— А что, трудно со мной?
— Трудно, товарищ генерал. И знания у вас, и возраст, и звание — всем давите.
— Ладно уж, потерпите еще самую малость, — улыбнулся Белов. — От Щелаковского письмо есть. Сообщает, что поправляется.
18 декабря произошло событие, во многом предопределившее развитие боевых действий на левом крыле Западного фронта. Ночью конные разъезды 1-й гвардейской кавалерийской дивизии в нескольких местах пересекли магистральное шоссе Орел — Тула. Одна разведгруппа проникла даже до Ясной Поляны.
Павел Алексеевич считал, что шоссе немцы будут держать упорно. Тем более что и позиции у врага удобные — большое село Карамышево, расположенное на возвышенности. И вдруг — неожиданность: Карамышево взяли короткой стремительной атакой, уничтожив вражеский гарнизон. Словно ударом клинка рассекли гвардейцы важнейшую магистраль. Фашисты, осаждавшие Тулу, сами очутились в полукольце. Им оставалось одно: бежать на запад, к Калуге, по проселкам и сугробному бездорожью.
И это еще не все. Незадолго до полудня майор Кононенко доложил, что между населенными пунктами Щекино и Сумароково не обнаружено никаких сил противника. Прямо перед корпусом в боевых порядках гитлеровских войск зияла брешь, достигавшая двадцати пяти километров. Вероятно, фашисты не думали, что конники быстро войдут в этот район, и не успели прикрыть