25 декабря приехал командир 41-й кавалерийской дивизии полковник М. И. Глинский. Он не изменился с тех пор, как они вместе служили в Москве: Белов — в инспекции кавалерии, а Глинский — в особой кавалерийской бригаде. Внешностью он не очень приметен: худощавый, с глубоко запавшими глазами, уши топорщатся. Но командир знающий, расторопный. Вот и теперь он сумел раньше всех привести своих конников.
На следующий день прибыли еще две дивизии: 57-я и 75-я кавалерийские. Последней командовал полковник М. Э. Москалик, встреча с которым доставила Павлу Алексеевичу большое удовольствие. Сели за стол, вспомнили недавнее прошлое. Перед войной Павел Алексеевич был начальником штаба 5-го кавалерийского корпуса. И вот однажды Москалик пригласил Белова на праздник в свой полк, стоявший в городе Славуте. Это был тот самый Харупанский полк, которым пятнадцать лет назад командовал Павел Алексеевич. Эскадрон за эскадроном проходили мимо трибуны, словно эстафету, передавая друг другу песню:
Ты сын дивизии Майкопской
И Первой Конной внук родной,
Наш Харупанский полк геройский,
Ты был в боях всегда лихой!
У Павла Алексеевича глаза повлажнели тогда от радостного волнения…
Прибывшие командиры доложили о состоянии своих соединений. Это были так называемые «легкие кавалерийские дивизии», сформированные по новым, урезанным штатам. В общей сложности, они все три, вместе взятые, равнялись по количеству людей и вооружения одной гвардейской кавалерийской дивизии. Белов был доволен и этим — появилась возможность создать надежный резерв.
Но вот и легкие кавдивизии ушли на запад, догонять гвардию, а Павел Алексеевич все никак не мог выехать на передовую. Надо было наладить четкое управление всеми войсками группы, насчитывавшей теперь семь дивизий и танковую бригаду. А средств связи в корпусе немного, к тому же несколько станций радиоэскадрона разбиты авиабомбами.
Войска группы были разбросаны на большом пространстве. Две стрелковые дивизии вели бой за Белёв и намного отстали от конницы. Гвардейские соединения приближались к Юхнову. Танковая бригада полковника Кириченко получила в Туле два десятка новых боевых машин. Но колонна танков двигалась так медленно, что за несколько дней не добралась от Тулы до Крапивны.
Ко всему прочему — беда со снабжением. По правилам, по наставлениям, кавалерийский корпус должны обслуживать тыловые учреждения той армии, которой он придан. Но корпус Белова действовал сам по себе, превратившись в группу войск, и надо было так или иначе искать выход из положения, снабжать все дивизии боеприпасами и продовольствием. Люди требуют снарядов и патронов, люди должны есть сами и кормить коней. Какое им дело, существует или нет в корпусе служба тыла?!
Офицеры штаба работали, забыв о сне и отдыхе, не отрываясь от дел во время частых бомбежек. И все-таки не успевали. Павел Алексеевич тоже втянулся в поток неотложных дел, очень мешавших думать о главном — о продолжавшейся операции.
Кто-то из работников штаба предложил послать в войска, наступавшие на Белёв, небольшую группу офицеров во главе с опытным командиром. Пусть этот товарищ возьмет на себя руководство стрелковыми дивизиями и полком «катюш». Так родилась идея создать импровизированные корпуса.
57-я легкая кавдивизия была подчинена генералу Баранову. 75-я легкая — полковнику Осликовскому. Отныне у Павла Алексеевича оказалось три неофициальных корпуса, управление пошло по трем каналам, это сразу дало ощутимые результаты. Даже радисты, хоть и с большим напряжением, успевали обеспечивать бесперебойную связь.
41-ю легкую кавдивизию и танковую бригаду Павел Алексеевич оставил в своем непосредственном подчинении.
Покончив с делами организационными, Белов наконец собрался в дорогу. Вместе с Грецовым наметили по карте новый район за Окой для развертывания штаба. Там условились встретиться.
Уже урчал под окном полугусеничный вездеход «Змей», окрещенный так адъютантом Михайловым за то, что проползал через любые заносы и сугробы. Уже генерал набросил на плечи свою любимую бурку: легкую, косматую, теплую. И вдруг — звонок из Тулы: в корпус выехала делегация трудящихся города во главе с секретарем обкома партии В. Г. Жаворонковым.
Павел Алексеевич вздохнул и повесил бурку на торчавший из стены штырь. Распорядился: провести митинг вместе с делегацией рано утром, пока не летают вражеские бомбардировщики.
Еще до рассвета на дороге возле крайней избы собрались бойцы резервных подразделений, легкораненые гвардейцы из команды выздоравливающих, офицеры штаба. Выступил товарищ Жаворонков, сказал о том, что кавалерийский корпус пересек всю Тульскую область от Каширы до Белёва: первым начал и первым завершил на своем участке освобождение тульских земель. За все это — большое спасибо!
Делегация привезла воинам много новогодних подарков. Отличившимся бойцам вручены были баяны и гармошки. Генералу Белову секретарь обкома преподнес вместительный тульский самовар.
— Благодарю, — улыбнулся Павел Алексеевич. — Пошлю домой, после войны чаи распивать буду.
— Да, это мирный подарок, — сказал Жаворонков. — А для боя мы вам автоматический снайперский карабин пришлем. Системы Токарева. Верно, товарищи оружейники? — обратился он к членам делегации. Один из них, пожилой мужчина в валенках и черной шапке с кожаным верхом, кивнул утвердительно.
Приятно, конечно, слушать похвалу, получать подарки. Но самую большую радость в этот день принесло Павлу Алексеевичу другое событие. Из машины, в которой прибыл Жаворонков, вслед за секретарем обкома выпрыгнул худой, стремительный человек в длинной кавалерийской шинели. Белов ахнул от неожиданности и пошел навстречу, раскрыв объятия.
Вместе с секретарем приехал в корпус осунувшийся и побледневший за время болезни Алексей Варфоломеевич Щелаковский.
Генерал армии Жуков явился с очередным докладом к Верховному Главнокомандующему. Наибольшее внимание уделил положению на южном крыле Западного фронта, где группа войск генерала Белова, пробив широкую брешь в гитлеровских боевых порядках, быстро продвигалась на запад, увлекая за собой пехоту смежных армий.
Заканчивая, Жуков сказал:
— В штабе фронта, товарищ Сталин, есть мнение преобразовать группу Белова в армию.
Сталин, спокойно и благожелательно слушавший доклад, оторвал взгляд от карты:
— Какая в этом необходимость, товарищ Жуков?
— У Белова армейская полоса наступления. По количеству соединений, по личному составу и вооружению он превосходит некоторые армии, в том числе и соседнюю, пятидесятую. А Белов фактически лишь командир кавалерийского корпуса, аппарат управления у него минимальный.
— Но он неплохо справляется.
— Пока, — подчеркнул Жуков, — пока еще справляется. Однако группа уходит все дальше, фронт ее продолжает расширяться, трудности увеличиваются. Я считаю, что генералу Белову пора быть командармом.
Сталин ответил не сразу и заговорил негромко, вроде бы сам с собой:
— Группа войск генерала Белова сложилась в ходе боев и воюет с похвальным успехом. Это мобильное объединение рождено самой жизнью. Объективные условия потребовали создать его. В подвижности, стремительности и решительности сила этой группы. А мы вмешаемся, дадим Белову штаб, тылы, управления, службы… Нет, пусть пока останется группа войск, которую можно легко рассыпать и быстро воссоздать на нужном направлении. Когда такая форма перестанет приносить реальную пользу, мы возвратимся к этому вопросу, товарищ Жуков. — Помедлив, Сталин добавил — А генерал Белов действительно очень хорошо проявил себя. Его надо особо отметить.
— Он представлен к ордену Ленина.
— Это правильно. И правильно было бы повысить его в звании. Это укрепит его авторитет, ему легче будет командовать.
Днем валил снег. К ночи прояснело, ударил крепкий мороз. Полугусеничный «Змей» с ревом пробивался сквозь сугробы в низинах, упорно карабкался по дороге, обледеневшей, обдутой ветрами в тех местах, где она выбегала на гребни холмов. Даже несколько грузовиков с боеприпасами вытянул вездеход из глубоких заносов.
Застрявшие автомашины — еще полбеды. Рано или поздно их удастся протолкнуть к передовой. А разбитую технику не вернешь. Искалеченные бомбами грузовики, орудия, подбитые танки — Павел Алексеевич мрачнел при виде их. А сколько лошадей погубили фашистские летчики! При появлении самолетов обозники и артиллеристы убегали с дороги, а лошади гибли от осколков, от пулеметных очередей.
Особенно жаль могучих артиллерийских коней. Где их возьмешь теперь? Вместо них батарейцы впрягают верховых лошадей, привыкших ходить под седлом. А это совсем не то. Трудно им тянуть по плохой дороге орудия и зарядные ящики.
Сколько раз докладывал Павел Алексеевич в штаб Фронта о потерях от авиации. Ему сообщили, что прикрывать кавалеристов должна 28-я авиадивизия. Но она базировалась где-то далеко в тылу.
Всю ночь «Змей» пробивался на запад. Утром добрались наконец до железнодорожной станции Лихвин. Генерал обратил внимание — на улице много военных, слоняются без дела, даже гармошка где-то пиликает, несмотря на ранний час. Во дворах, у коновязей, видны лошади.
Подозвал встречного бойца, спросил… Оказывается, в Лихвине третьи сутки стоит Белозерский полк 1-й гвардейской кавдивизии. Что за чертовщина? Генерал Баранов прошел уже севернее Козельска, приближается к Юхнову, а белозерцы развлекаются в глубоком тылу! Вон во дворе гвардеец приспособился пилить дрова с молодой хозяйкой…
Справедливости ради сказать — служба в полку налажена. Павел Алексеевич еще осмотреться не успел, а подполковнику Данилину уже сообщили о приезде генерала. Встретил Белова на улице, доложил коротко, четко.
Вошли в дом, где жил Данилин. В комнате тесно от множества ящичков с яркими этикетками, от больших оплетенных бутылей с вином. Коньячные бутылки разных форм и размеров стояли повсюду: на окнах, на столе и даже под лавками. Грудами лежали консервные банки, головки сыра, шоколад, еще какие-то продукты.