Этот вариант был предусмотрен заранее.
Белов приказал артиллеристам дать заградительный огонь по флангам прорыва.
Немцам негде было укрыться от града снарядов. Вспыхнули вражеские грузовики и танки, разбежалась пехота. Активность фашистов сразу упала. Вот так и долбить бы их, так бы и держать огневую завесу, пока кавалерия переправляется через шоссе. Но опять старая проблема — нехватка боеприпасов.
Пушкари поработали немного, а потом принялись свертывать самокрутки…
Ночь трудная, а день будет еще труднее. Как удержать захваченный отрезок дороги? Немцы приложат все силы, чтобы очистить автомагистраль. Надо сковать врага длительным, изнуряющим боем, а второй эшелон — дивизию Баранова — перебросить через шоссе в другом месте, правее: там гитлеровцы сейчас не ждут прорыва. Самому — возглавить третий, замыкающий эшелон.
Из походного дневника генерала Белова.
30 января 1942 года. Деревня Стреленки. Вчера в сумерках весь штаб в конном строю с рациями на санях выступил в поход. Шли по маршруту Дубровня — Щербинино. Однако, достигнув Дубровни, я получил донесение от командира 41-й кавдивизии полковника Глинского с предложением двигаться через Сычево, Шахово, Бесово и далее лесом через шоссе.
Это было значительно правее, чем прошел накануне Баранов, и меня вполне устраивало.
Глинский очень хорошо сделал, взяв проводников из местных жителей. Проводники вели нас без дорог, целиной. Снег был глубокий. Всадники двигались по два в ряд. Чтобы перегнать такую колонну, надо было ехать сбоку по глубокому снегу. Я взял с собой трех офицеров штаба и адъютанта Михайлова, и вот мы стали обгонять колонну. Мой Победитель прекрасно шел по сугробам.
Началась сильная метель. Это нам помогло, и мы прошли между двух населенных пунктов, занятых немцами, незамеченными. А ведь только в штабе корпуса было не менее 500 всадников! Немцы бросали ракеты, но метель мешала осветить местность.
Переговорив с Глинским, я узнал, что в передовой отряд у него выделен 168-й кавполк Панкратова. Я решил догнать его. И вот наконец Варшавское шоссе. Панкратов стоит между деревьями около самого шоссе. Я подъезжаю к нему и тихо спрашиваю обстановку. Он докладывает, что один его эскадрон — головной отряд — уже на той стороне. Я возмущаюсь, что он медлит переправлять главные силы полка и этим задерживает свою дивизию и штаб корпуса, которые стоят ему в затылок. Приказываю направо и налево занять выгодные позиции противотанковыми орудиями, станковыми пулеметами и двумя эскадронами сабельников.
Пока он отдает приказания, я со своей маленькой группой по глубокому снегу спускаюсь на шоссе. Оно представляет собой глубокий коридор. На шоссе снег расчищен, и само полотно гладко укатано машинами и танками немцев.
Мой третий эшелон, то есть 41-я кавдивизия без одного полка, штаб корпуса, а также 96-й кавполк и другие отставшие подразделения, успел пересечь шоссе без выстрела. Только хвост обоза отрезали танки противника, убив 9 лошадей.
Оставив Панкратова у шоссе отдавать распоряжения, я со своей группой проскочил вперед. Проехав около трех километров, нагнал головной отряд Панкратова на опушке леса. Метель кончилась, и видимость была неплохая. В полукилометре находилась деревня Стреленки. На опушке, где мы остановились, ожидая донесения от разъезда, я увидел очень тяжелую картину.
Около леса на расстоянии до трехсот метров лежали замерзшие трупы наших кавалеристов. Были также трупы лошадей, а несколько живых лошадей стояли в лесу и грызли кору деревьев. Однако лошади все оказались ранеными. Погибшими были гвардейцы Осликовского, которые наступали на Стреленки и в тяжелом ночном бою овладели этой деревней.
Когда я приехал в Стреленки, то увидел, что около каждого дома валялись три — пять замерзших трупов немецких солдат.
В течение ночи в районе Стреленок сосредоточились все мои силы третьего эшелона. Ввиду близости Варшавского шоссе я приказал занять круговую оборону, хорошо замаскироваться, иметь подвижные резервы. Кроме того, послал разъезды по трем направлениям, чтобы найти путь в глубокий тыл противника.
С самого раннего утра над окружающими нас лесами опять рыскают самолеты. Небо безоблачное, поэтому решаю укрыть людей и коней, а с наступлением темноты двигаться дальше.
Еще до начала прорыва командиры дивизий были предупреждены: штаб корпуса остановится в маленькой деревушке Вязовец. Когда Белов и Щелаковский прибыли туда, их уже ожидали офицеры связи от всех соединений. Генерал велел им скакать в свои дивизии, вызвать командиров и комиссаров.
В указанный срок все без опоздания явились на совещание. Одно это говорило о том, что в новой, необычной обстановке, в тылу врага, корпус по-прежнему крепок и боеспособен.
Встреча была дружеской. Командиры радовались, что все живы, все снова рядом. Николай Сергеевич Осликовский, пожимая руку полковника Глинского, сказал громко и вроде бы в шутку:
— Ну, Михаил Иосифович, сам пришел, это ладно. Рад видеть. Но зачем ты Белова с собой привел? Мы бы тут покрутились по тылам и назад вышли. А теперь он покоя не даст!
Посмеявшись, командиры и комиссары расселись на лавках вдоль стен, достали свои карты. Павел Алексеевич подвел итоги.
Через Варшавское шоссе прорвались главные силы корпуса, боевой костяк: семь с половиной тысяч человек. Прошла полковая артиллерия и небольшая часть дивизионной. Почти все обозы, хозяйственные и тыловые подразделения остались за линией фронта.
Удержать захваченный отрезок Варшавского шоссе 325-я стрелковая дивизия не смогла. Немцы оттеснили ее. Магистраль снова в руках противника. Корпус отрезан от своих, рассчитывать можно только на самих себя. А впереди — самое главное. Впереди — Вязьма!
Часть шестаяГлубокий рейд
Конница шла по старым дремучим лесам. Непролазные пущи сменялись просторными хвойными борами. Могучие сосны стояли словно колонны, посеребренные инеем. Наверху свирепствовала вьюга-метелица, а под кронами было тихо. Даже полуденный свет не рассеивал в густолесье зыбкие синие сумерки.
Иногда войска выходили на большие поляны, на открытый простор, но, опасаясь авиации, вновь спешили укрыться в чащобах. Двигались по просекам, по старым дорогам, кое-где заросшим уже деревцами. Передовые эскадроны, торившие путь, часто менялись. Они не только уминали глубокий снег, но и расчищали заросли топорами. Особенно доставалось артиллеристам: они то и дело брались за пилы, чтобы свалить деревья, мешавшие провезти пушки.
Торопясь к Вязьме, гвардейцы старались не ввязываться в бои, огибали крупные населенные пункты, где имелись вражеские гарнизоны.
Всю ночь Белов и Щелаковский ехали верхом вместе с эскадронами 41-й легкой кавдивизии, составлявшей резерв группы. Под утро Павел Алексеевич решил обогнать колонну, поскорее добраться до деревни Бабенки, чтобы оттуда повернуть на Хватов Завод, в 1-ю гвардейскую кавдивизию.
Проехав километра три полевой рысью, Белов и адъютант Михайлов догнали авангардный полк. Бойцы, закутавшись в плащ-палатки, наброшенные поверх шинелей, дремали в седлах. Полковник Панкратов ехал в розвальнях, укрывшись крестьянским тулупом. Спал чутко, сразу приподнялся, услышав негромкий голос Белова.
Павел Алексеевич рукой показал: не вставайте. Поехал возле саней. Чуть свесившись с Победителя, принялся расспрашивать, что впереди. Панкратов доложил: головной эскадрон уже прошел через Бабенки, противника там нет.
— На всякий случай возьмите сопровождающих, товарищ генерал.
— Не надо людей гонять, сами доберемся.
Победитель, которому не нравилось плестись рядом с санями, помчался легко и охотно. Полк остался позади. Миновали лесок. За поворотом дороги открылась деревня — осевшие среди сугробов избы с низко нахлобученными белыми крышами. Скоро рассвет, а над избами ни одного дымка, окна темны. «Выморочное место», — удивился Павел Алексеевич.
Впереди что-то чернело на снегу. Белов осадил Победителя. Трое мертвых бойцов, три лошади… Одна из них, с пробитой головой, еще сучила ногами, словно по инерции продолжала бежать.
— Недавно! — сказал Белов, вглядываясь в крайние избы. — Дальше нельзя!
— Вернемся, — попросил Михайлов. — Скорее назад!
— Поворачиваем разом — и с места — в галоп! Давай! — скомандовал генерал.
Едва кони рванулись, в напряженной тишине грохнули выстрелы. Они подстегнули Победителя. Он стлался над дорогой, летел как птица. Белов прильнул к его шее, а в голове была одна мысль: пуля в спину — обидная смерть!
Страх нахлынул позже, когда Павел Алексеевич остановил коня в перелеске. Посмотрел назад, на ровное поле, на деревню, — и холодный пот выступил по всему телу. Как это немцы промазали?! Сумерки помешали, наверно…
Полк Панкратова привычно и быстро принимал боевой порядок. Коноводы с лошадьми укрылись в лесу, а люди, пробиваясь сквозь снег, все шире растягивали цепь вдоль опушки. И вот уже ударили с дороги артиллеристы. Пулемет, поперхнувшись несколько раз, затараторил уверенно, деловито.
Павел Алексеевич мысленно одобрил четкие действия конников, а вслух сказал Панкратову:
— Не торопитесь, выясните силы неприятеля.
Полковника предупредил, а сам не удержался от азарта, от желания понаблюдать за противником. Появилось прямо-таки мальчишеское стремление увидеть фашистов, чуть не подстреливших его, самому в отместку пальнуть по ним.
Пошел с Михайловым через лес, проваливаясь кое-где до пояса. На опушке падали, стукаясь о стволы, ослабевшие на излете пули. Дальше, до бугорка, пришлось ползти, пробивая в снегу глубокий коридор. Было совсем светло, но Павел Алексеевич не боялся, что их заметят. Белые халаты маскировали надежно.
Бинокль словно придвинул деревню. Вот плетень, покосившиеся ворота. В третьем от околицы дворе кошка кралась вдоль стены. Это было единственное живое существо. Немцы так укрылись, будто их вовсе нет. Лишь по звукам Павел Алексеевич определил, что противник ведет огонь из четырех пулеметов. И все они выдвинуты сюда, к лесу. Северная окраина, видимо, не прикрыта. А поле там ровное, обдутое ветром. Снег не очень глубок…