Два спешенных эскадрона были размещены так, что могли разом открыть огонь по всей вражеской колонне и одновременно отрезать ей путь отхода. Наиболее отчаянные бойцы с автоматами и гранатами забрались на деревья, укрылись в густой кроне над самой дорогой. Даже три ручных пулемета установили на соснах, в развилках сучьев.
Немецкий дозор прошел, не заметив засады. Очень уж торопились гитлеровцы.
Наступили самые напряженные минуты. Становилось все светлее. Лес наполнялся щебетанием птиц. Вдали печально подала голос кукушка. Умолкла, начала снова, еще сорвалась, а потом закуковала безостановочно и размеренно. И, наверно, не один боец с тайной надеждой вслушивался в ее голос: много ли лет посулит вещунья?
На проселочную дорогу выпрыгнул молодой зайчишка. Поднялся столбиком на задних лапках, повертел головой, осмотрелся. Не заметил косой, что смотрят на него десятки глаз, принялся зубрить молодую, сочную травку. И вдруг замер, свесил ухо к земле, прислушиваясь, подпрыгнул и задал стрекача.
Из-за поворота появилась колонна.
Немцы шли быстро, придерживая автоматы. Некоторые расстегнули воротники мундиров, закатали рукава выше локтей. Тяжелое дыхание, топот…
Резко хлопнул выстрел ракетницы. И тотчас словно рухнули сотни могучих деревьев. Ошеломленные треском, грохотом, воем раненых, фашисты замерли. Свинцовый ливень хлестал сверху, справа, слева, сзади, Множество гранат разом взорвались в плотной колонне. Обезумевшие гитлеровцы с криком бросились в лес, навстречу гибели…
Минут через десять все было кончено. Кое-где звучали еще отдельные выстрелы. Стонали раненые. Возбужденно перекликались гвардейцы.
Аркадий Князев, сдвинув на затылок кубанку, расхаживал по дороге, осматривал убитых, отдавал распоряжения:
— Вызывайте коноводов. Два взвода пусть останутся, уберут этих… А то ни пройти, ни проехать… Пленных в штаб дивизии.
— Товарищ подполковник, у нас четверо раненых, — доложил совсем еще юный лейтенант — командир эскадрона Стефанов. — И один сержант-пулеметчик насмерть. Который на дереве был. Всего изрешетило.
— Как так?
— Немец со страха, видать, магазин вверх разрядил.
— Заберите с собой, похороним с почестями. — Князев хлестнул ногайкой по сапогу, — А этим, которые веселились в деревне, передайте приказ: пусть отдохнут, чтобы к шестнадцати ноль-ноль были в полном порядке. Сам проверю.
Сказал и замер, прислушиваясь: лес опять наполнился веселым щебетом птиц. В лучах солнца, наискосок пробивавших зеленые кроны, легким туманом висел голубоватый пороховой дым и мелькали яркие, пестрые бабочки.
Теперь, после боя, можно было и кукушку спросить: сколько еще лет впереди? Но кукушка, испуганная выстрелами, молчала.
Часть седьмаяЧерез линию фронта
Занятый текущими делами, решая ежедневно десятки неотложных вопросов, Павел Алексеевич неотступно думал о главном — о будущем. В короткие часы отдыха, просыпаясь среди ночи, он снова и снова пытался мысленно заглянуть вперед.
Его группа войск занимала выгодный плацдарм, с которого можно двигаться на запад. Для фашистов это — опасная, болезненная заноза, вонзившаяся глубоко в ткань гитлеровских армий. На четыреста километров протянулась вокруг освобожденных районов линия фронта. Комиссар Щелаковский утверждал, что на такой территории может поместиться целое государство — Голландия, например. И, конечно, враг не пожалеет сил, чтобы вытащить «занозу», высвободить свои соединения для летних наступательных операций.
Почти четыре месяца прошло с тех пор, как генерал Белов привел в немецкий тыл свои дивизии. Потом было много крупных и мелких боев, многие воины пали смертью храбрых на заметенных снегом полях. При всем том группа войск не только не уменьшилась, а значительно выросла. Около тридцати тысяч человек насчитывалось в ней к середине мая.
По существу, у Белова была целая армия, очень пестрая по своему составу. Основу ее составляли 1-я и 2-я гвардейские кавалерийские дивизии и 4-й воздушно-десантный корпус генерала Казанкина. 329-я стрелковая дивизия быстро восстанавливала свои подразделения и надежно прикрывала группу со стороны Вязьмы. Этой дивизии помогал 1-й отдельный партизанский полк майора Жабо. Завершено было формирование 1-й и 2-й партизанских дивизий, они превратились в полноценные соединения. Кроме того, в распоряжении Белова имелся батальон противотанковых ружей, танкисты, саперы и различные специальные подразделения.
Силы немалые. Но и фронт огромен. Надо распределить войска так, чтобы на любом направлении противник всегда встретил решительный отпор. У немцев базы, аэродромы, резервы — под рукой. А у Белова ни складов, ни запасов, все «на основе самодеятельности», как говорил Щелаковский.
Войска устраивали завалы на лесных дорогах, минировали танкоопасные направления, сооружали оборонительные рубежи. Однако Павлу Алексеевичу было ясно: когда немцы начнут решительное наступление, группа не сможет продержаться долго. Да и вообще, какой смысл сохранять во вражеском тылу плацдарм, не используя его для активных действий?
Надо наступать самим, надо бить противника, согласуя удары с тыла и фронтальные атаки наших войск. Эта истина понятна была всем, но лишь немногие офицеры знали о том предложении, с каким обратились в Военный совет фронта генерал Белов, комиссар Щелаковский и пачштаба Вашурин. Выдвинув смелый, хорошо продуманный план, они рассчитывали осуществить его в основном своими силами.
Когда конница ушла в рейд, за Варшавским шоссе осталась почти вся дивизионная артиллерия, дивизионные тылы, некоторые боевые подразделения и даже один кавалерийский полк. Их отвели в район Калуги. Туда направлялись маршевые эскадроны, возвращались из госпиталей вылечившиеся воины. Поступала техника, положенная по штату.
Еще в декабре Белов неоднократно просил включить в корпус третью по счету кавалерийскую дивизию или хотя бы бригаду, чтобы у командира всегда был надежный резерв. И вот с марта в состав его соединения вошла 7-я гвардейская кавалерийская дивизия, которая тоже прибыла под Калугу. Там образовался второй состав корпуса. Он был сильнее первого, состоял из трех полностью укомплектованных гвардейских кавалерийских дивизий с приданной техникой и насчитывал около двадцати пяти тысяч солдат и офицеров. Командовали вторым составом заместители Белова: сначала генерал И. А. Плиев, затем генерал М. Д. Борисов.
Это и учитывал Павел Алексеевич, выдвигая предложение о решительном наступлении. Операция представлялась ему так. 50-я армия генерала Болдина, отдохнувшая и пополненная, захватывает наконец отрезок Варшавского шоссе и прочно удерживает его. Через образовавшийся коридор на освобожденную территорию вводится весь второй состав корпуса. Вместе с ним — механизированные войска и несколько стрелковых дивизий. Этот мощный кулак обрушится на Ярцево и выполнит задачу, поставленную перед Западным фронтом еще в январе: отрежет всю ржевско-вяземскую группировку противника.
План был настолько реален, что не вызывал никаких возражений Жукова. Речь шла лишь о сроках, о тех силах, которые нужно привлечь к операции.
Белов просил принять окончательное решение как можно скорее, чтобы упредить наступление гитлеровцев. Разведка сообщала, что количество вражеских войск увеличивается с угрожающей быстротой. Немцы создавали ударную группировку возле районного центра Всходы, как раз там, где расстояние между беловцами и 50-й армией было самым коротким.
В ночь на 9 мая Павел Алексеевич опять приехал на аэродром, чтобы встретить посланца Жукова — начальника оперативного отдела штаба Западного фронта генерал-майора С. В. Голушкевича. Представители с Большой земли появлялись в тылу врага не часто, старались поскорей закончить дела и вернуться обратно. С непривычки очень уж неуютно чувствовали себя за линией фронта. Павел Алексеевич относился к подобным посетителям с насмешливой иронией. Но тут — человек от Жукова. И не кто-нибудь, а заместитель начальника штаба фронта.
С Голушкевичем генерал Белов не был знаком, хотя немало слышал о нем, как об умелом и самостоятельном штабном работнике. Встретил его возле самолета, едва приземлился грузный ТБ-3. Обстановка была не очень приятная. Недавно прошел мокрый снег с дождем. Холодно, скользко. Ночь темная. Стонут раненые, привезенные — для эвакуации. За лесом багровые всплески. — там догорает «Дуглас», сбитый немецкими истребителями. Для Павла Алексеевича все это привычно, а каково новому человеку, который попал сюда прямо из тихого кабинета?!
Голушкевич, зябко поводя плечами, шагал по мокрому полю. Шумно втянул носом воздух.
— Запах какой неприятный.
— Днем немцы с воздуха горючей жидкостью аэродром поливали.
— Ясно, — сказал Голушкевич и усмехнулся: — Впрочем, у вас тут, вероятно, всегда паленым пахнет?
— Да уж, место бойкое, — весело ответил Белов, проникаясь симпатией к штабнику, явно не лишенному чувства юмора.
В маленькой, полной тараканов избушке лесника Голушкевич неторопливо осмотрелся, снял шинель и повесил ее на гвоздь. Зачерпнул ковшом воды из ушата, напился и сел к столу.
— Дел у нас, Павел Алексеевич, много, разговор большой. Начну с конца. Товарищ Жуков меня два часа инструктировал перед полетом. Что надо передать, что узнать, что согласовать. А когда убедился, что задачу я уяснил, добавил в завершение: как прилетишь, скажи Белову — привет от Жоры. Он поймет.
— Спасибо. Приятно; когда человек помнит прошлые времена.
— Учтите, Павел Алексеевич, — полушутя продолжал Голушкевич. — Сколько я знаю товарища Жукова, он никого такой чести не удостаивал. По радио вас ругает, а в штабе в пример ставит. Он говорит: от Белова я могу требовать невозможного.
— Хлопотно, знаете ли, иметь такую репутацию.
— Но, согласитесь, все же приятно. А теперь, Павел Алексеевич, о главном, — посерьезнел Голушкевич. — Рад сообщить, что ваше предложение положено в основу нового замысла по окружению и разгрому противника на Западном стратегическом направлении. Выделяются резервы — артиллерия и авиация. Вам будут приданы механизированные войска. Пятидесятая армия начнет наступление не позже пятого июня.