е. Сначала он ссылался на то, что мы сжигаем угля больше нормы, а когда этой нормы достигли, то говорил:
— Обеспечьте сначала других, а пока я и так проживу.
Нам нужно было всемерно экономить топливо для длительного нахождения во льдах. По этому поводу состоялось несколько технических совещаний, руководимых Отто Юльевичем.
На случай аварии корабль должен был находиться в таком состоянии: под паром один левый котел; механизмы, работа которых нужна для откачки воды, стоят в постоянной готовности к пуску; пародинамо работает только в часы радиосвязи с отдаленными станциями; норма суточного расхода топлива — 800 килограммов.
Эта программа выполнялась.
13 февраля около часа дня ко мне как вахтенному механику пришел машинист Фетин, чтобы получить сведения о расходе угля. Эти сведения надо было поместить в диаграмме. Я раскрыл вахтенный журнал и стал делать нужные выборки.
Вдруг корабль толкнуло. Бросаю раскрытый журнал на стол и встаю, чтобы уйти. Фетин не заметил толчка и осмотрит на меня удивленными глазами. Чтобы рассеять удивление, коротко бросаю: «Жмет… бегу в машину».
Я быстро спустился в машинное отделение.
Измерив уровень воды в льялах, я убедился, что он такой же, как и полчаса назад. Следовательно повреждений в корпусе пока нет. Но для страховки я велел Ивану Нестерову — вахтенному машинисту — начать наблюдение над уровнем воды и приготовить спасательную помпу и пародинамо. Вахтенному кочегару Маркову сказал, чтобы он поднял пар на одну-две атмосферы, а если в льялах кочегарки прибудет вода, немедленно сообщил мне.
Сам я пошел проверить, хорошо ли закрыты водонепроницаемые клинкетные двери во второй трюм и в коридор гребного вала.
После первого толчка прошло 20–25 минут. Спокойно. Можно было подумать, что произошла только небольшая передвижка льдов. Но льды готовили нам гораздо более серьезные испытания.
Последовавшие затем удары по звуку очень напоминали взрывы аммонала.
Саша Иванов, прекратив свою работу и приготовившись уйти из машины (в такие минуты по расписанию ему необходимо быть в помещении аварийной дизельдинамо), задает недоуменный вопрос:
— Что это… Гордеев взрывает? [308]
Кто-то из нас отвечает:
— Нет, это разрушаются шпангоуты и обшивка корабля.
Иванов ушел, и мы остались вдвоем с Нестеровым.
— Ваня, открывай клапан на пародинамо, а я открою на спасательную.
— Куда отработанный пар? В холодильник?
— Нет, — отвечаю, — в атмосферу.
Резкий звонок телефона с капитанского мостика. Подхожу. Слушаю.
— Поднять давление пара в котле на случай пуска механизмов.
— Есть. А как там наверху?
— Пока все в порядке, сбрасываем продукты, — отвечает вахтенный штурман Марков.
Не закончив разговора по телефону, слышу голос Анатолия Колесниченко с верхних решеток машинного отделения. Он кричит во все горло, но мы его еле слышим. Подхожу к трапу. Анатолий передает распоряжение старшего механика пустить спасательную помпу пока что вхолостую.
А ледяные удары в корпус корабля становятся все сильнее, чаще и ближе.
В машину спускаются еще три товарища, которые должны быть Здесь во время тревоги. Это — второй механик Тойкин и машинисты Бармин и Фетин. Они в валенках, теплых пальто, полушубках, шапках. Странно видеть в машине так одетых людей. Сообщают, что весь народ уже занят выгрузкой.
Невольно пронеслось в мозгу: «Мы ведь еще в робах… мороз, нордовый ветер…» Но думать некогда! Все внимание сосредоточено на том, чтобы быстрее пустить механизмы. Всеми силами стараемся спасти корабль, а тем самым и наши жизни: ведь у нас на борту дети, женщины… Как шестимесячная Карина и полуторагодовалая Алла будут жить на льду?
Передаю пришедшим товарищам пуск спасательной помпы, а сам иду помогать Ване Нестерову пустить пародинамо.
— Ваня, свети на шток…
Я стал проворачивать динамомашину.
— Не проворачивается… Добавь масла. Нет, не идет…
Но вот весь корабль со страшным треском отбрасывается назад. По машинной площадке пробегает какая-то зыбь. Плиты выскальзывают из своих мест.
Динамо провернулось под паром. Вздох облегчения. Полностью открываем вентиль. Но механизм очень медленно набирает свои [309] 400 оборотов в минуту. Вольтметр дошел до 180 вместо 220 и дальше не идет. А давление пара в котле достаточное — 6,5 атмосферы.
Телефон с мостика передает новое распоряжение: пустить спасательную помпу. Она работала вхолостую, а теперь ей предстоит начать откачку воды из двух трюмов.
Ответили: «Пускаем, но не идет».
Из кочегарки выбегает Леня Марков и кричит мне на ухо (шум разрушения стал настолько сильным, что человеческого голоса не слышно):
— В кочегарке разрывается левый борт! Свалилась, вся покоробленная, дымовая труба вспомогательного котла… Вода подходит под плиты…
А спасательную помпу никак не можем пустить! Какая досада! Мысленно представляю себе, как быстро прибывает вода в трюмы.
Яркий свет вольтовой дуги. Перегорел предохранитель.
Бросаю взгляд на распределительный щит. Над коробкой, где только что была вольтова дуга, надпись: «Кочегарка, левый борт». Подтвердилось то, что сказал Марков о разрушении левого борта.
Минуту спустя, почти сразу, остановилась пародинамо. Она поработала не более пяти минут. Спасательная помпа даже не провернулась, так как разрушения, происшедшие в корабле, сильно покоробили фундаменты помпы и пародинамо.
При слабом освещении фонарей картина разрушения кажется еще неприятнее. Чтобы лучше рассмотреть, что делается, мы с Тойкиным, не сговариваясь, идем ближе к левому борту. Навстречу летят куски металла от лопающихся шпангоутов и обшивки и срезанные заклепки.
С полутораметровой высоты с грохотом падает вспомогательный холодильник. Как будто в конвульсиях изгибаются котельно-питательные помпы.
Сейчас столкнет с места левый, находящийся под парами котел. Отступаем назад и знаками даем понять товарищам: надо покидать машинное отделение.
К оглушительному грохоту разрушения добавился страшный рев пара, вырывающегося через порванный трубопровод. Котел сдвинулся. Во избежание ожогов и удушья от пара покидаем машинное отделение.
Пустынно, холодно и как-то очень тихо в коридоре после оглушительного шума в машинном отделении. Не видно ни одного человека. Все на работе. Почти против выхода из машины через [310] открытую дверь каюты виден разорванный борт, покоробленная палуба. Огромная льдина через трещину борта влезла в каюту.
Снова открываем дверь в машинное отделение. Пытаемся проникнуть вниз, чтобы проследить, как быстро прибывает вода, и установить, сколько времени будет тонуть корабль. Сделали два-три шага. Удушье. Приходится возвращаться.
На минуту забегаю в каюту. Одеваю пальто и шапку. Валенок не нашел.
О происшедшем в машине идем доложить старшему механику.
Старший механик сообщил Шмидту о состоянии машинного отделения.
О. Ю. Шмидт. Больше ничего нельзя сделать?
Старший механик. Нет, Отто Юльевич, ничего.
О. Ю. Шмидт. Не произойдет ли взрыв котла при дальнейшем погружении корабля?
Механики (все). Этого не должно быть, так как пар выйдет через порванный трубопровод.
О. Ю. Шмидт. Сколько же времени будем тонуть?
Кто-то назвал цифру, которую я не расслышал… [311]
Кочегар В. Задоров. Аварийная
После ночной вахты я спал богатырским сном. Сильный толчок, беспорядочный треск и шум вихрем сорвали меня с койки. Сомнений нет: началось сжатие льдов.
Будет ли это гибельным для судна или пройдет так же благополучно, как и предыдущие сжатия?
Не ответив на этот вопрос, мысли с невероятной быстротой перебросились на другой участок. Мое место — дизель, и я должен быть там, в аварийной.
Умылся. Руки лихорадочно работали, исполняя ритуал несложного одевания. Полушубок и шапка надеты на ходу.
Коридор… верхние машинные решетки… аварийка. Моторист Саша Иванов возится у двигателя.
— Я вот с утра вожусь с чисткой мотора и притиркой клапанов, а тут началось сжатие, надо собирать, — недовольно бормотал Иванов.
Освещение аварийки проработало две-три минуты и вдруг погасло. Вбежал механик Толя Колесниченко. [312]
— Надо быстро запустить мотор… Пародинамо вышла из строя. Вряд ли в этот момент нужны были слова. Мозг и мускулы напряжены до предела: скорей, скорей собрать и пустить мотор, дать освещение в трюмы.
Вот уже выхлопной клапан и форсунка на месте. Нервным движением повертываю гайки. Вдруг в машине резкий треск, грохот и свист вырывающегося откуда-то пара. Невольный рывок к машине… Что там?.. Мгла. Все машинное отделение наполнено паром. Он обжигает лицо. Нечем дышать.
Переборка, отделяющая помещение аварийной дизельдинамо от машинного отделения, стала горячей. Саша Иванов крепит гайки. Где всасывающий клапан? Клапана не оказалось. Очевидно Саша в спешке забыл его в мастерской после притирки. Мастерская в машинном отделении, но туда уже не пройти…
На мгновение мучительная мысль: как быть?
Есть! Есть запасный, должен быть запасный клапан! Вот, вот он!
Запасный клапан быстро очищен от краски и ставится на место.
Уже поставлен распределительный валик. Регулируются кулачки, крепятся гайки. Колесниченко делает последние проверки и осмотр, отдает распоряжение принести горячей воды для прогрева.
Через палубу бегу в камбуз. У трюмов напряженная работа. Идет выгрузка на лед. На камбузе никого. На столах в противнях заготовленные для выпечки пирожки. Слил из куба всю горячую воду, больше нет. Ведро не совсем полное, но хватит.
В аварийке все готово.
— Заливай!
От горячей воды мотор начал медленно прогреваться.
— Запускаем!
— Сильней развернуть!
— Приготовиться! Рррраз…
Командует Колесниченко.
Мотор чикнул и… остановился. Последующие 3–4 запуска показали, что компрессия очевидно недостаточна, пропускает всасывающий клапан, который был заменен запасным.