– Ваше превосходительство, капитан парохода «Михаил» доложил, что китайские таможенники ссылались на приказ айгунского амбаня, а открыть огонь по пароходам приказал китайский офицер в звании цаньлин, что соответствует командиру полка в нашей армии… – Я не опустил глаз под тяжёлым взглядом губернатора. – К сожалению, я не знаю, о чём разговаривал полковник Кольшмидт с китайскими чиновниками, он тяжело ранен в грудь и находится в бессознательном состоянии, но я видел, как казаки прикладами выгоняли с палубы «Селенги» китайцев. Поэтому считаю, что требования, которые они высказали, были оскорбительными для Российской империи. Иначе Виктор Брунович, как спокойный и выдержанный офицер, так бы не поступил.
– Я услышал вас, господин капитан, – губернатор на пару мгновений задумался, а потом произнёс: – Как офицера для поручений при штабе Приамурского военного округа я попрошу вас пока исполнять вместо Виктора Бруновича обязанности комиссара в пограничной страже Амурской области. Тем более мне доложили, как вы пять-шесть лет назад гоняли по Амуру хунхузов.
– Слушаюсь, ваше превосходительство.
На этом мой доклад и представление военному губернатору Амурской области закончились. Пора было подумать, где преклонить голову, да и о местопребывании Бутягиных и Беневской, особенно последней, как одинокой девицы, надо было что-то решать.
Я стоял на крыльце резиденции военного губернатора и думал, куда направиться в первую очередь. Солнце уже начинало садиться за горизонт.
– Здравия желаем, ваше высокоблагородие. Рады видеть вас в Благовещенске, – прервал мои мысли дружный хор из нескольких голосов.
Повернув голову, я увидел двух молодых казаков и приказного постарше.
– Не узнаете, ваше высокоблагородие?! Приказный четвертой сотни Журба Григорий. Зимой девяносто пятого ваша и наша сотни в устье Сунгари большую банду хунхузов, шедшую из Лахасусу, разгромили. А вы тогда мне жизнь спасли.
Я смотрел на статного казака, у которого от левого виска через бровь, всю щеку, скрываясь в усах, шёл глубокий шрам.
– Если бы вы тогда варнака в шею шашкой не ткнули, то он мне бы голову снёс, а так только метку оставил на всю жизнь, – видя, что я не могу вспомнить, произнёс казак. – А потом после боя ещё и перевязку сделали. Успокаивали, что глаз на месте, и говорили, что вы ещё на моей свадьбе погуляете, так как любая казачка за такого героя замуж пойдёт.
– Братец! Живой остался! – я спустился с крыльца и заключил казака в объятия. Молодые казаки смотрели на эту картину круглыми от удивления глазами.
Когда я разжал объятия, Журба сделал шаг назад и, сняв фуражку, в пояс поклонился.
– Спаси и сохрани вас Господь, ваше высокоблагородие, – казак перекрестился. – Мамка с батькой и жена постоянно за ваше здравие свечи в церкви ставят.
– Значит, нашёл свою казачку? – с улыбкой спросил я.
– Нашёл, – приказный счастливо улыбнулся. – Сыну второй год уже идёт. Скоро у него братишка или сестрёнка появится. А тут мобилизация, будь неладны эти узкоглазые.
Я достал кошелёк, из которого извлёк золотой полуимпериал.
– Возьми, братец, на зубок сыну, раз на свадьбе, как обещал, не смог побывать.
– Спасибо, ваше высокоблагородие. Как память хранить в семье будем. От отца к сыну, внукам и правнукам беречь завещаю. Вот вам истинный крест, – казак истово перекрестился.
– Вот и хорошо. А здесь что делаете, приказный?
– Пока пятая и шестая сотни мобилизуются, то в разъездах, то, как сегодня, при военном губернаторе посыльными службу несём, – почувствовав, как изменился на официальный мой тон, бодро отрапортовал казак, вытянувшись во фрунт. – Вам, может, помощь в чём нужна? Слухи о том, как китаезы наши пароходы расстреливали, по городу гуляют. И как вы им из ружей-пулемётов отпор дали, тоже гутарят.
– Подскажи-ка мне, Журба, купцы Касьянов или Тарала в городе?
– Арсений Георгиевич в городе вчера точно был. Лично видел. Мы с его лабаза крупу для сотни получали.
– А где он теперь живёт? Он мне писал, что дом здесь купил.
– Сейчас всё устроим, ваше высокоблагородие.
– Митька, – приказный развернулся к молодым казакам, – дуй бегом на конюшню. Чтобы одвуконь здесь мигом был. Проводишь верхами его высокоблагородие до дома купца Таралы и мухой назад.
Через пару минут, пока я у Григория узнавал новости об офицерах Амурского казачьего полка, Митька рысью подскакал к нам, держа в поводу ещё одну коняшку. По-другому и не назовешь. Как-то за пять лет отвык я от лошадей таких размеров. В усадьбе для верхового выезда управляющий Сазонов недорого приобрёл для меня красавца дончака. По сравнению с ним приведенный коник был похож на пони. Судя по длинной шерсти, якутская порода. Но, как говорится, «дареному танку в дуло не смотрят». Запрыгнув на коняшку и поблагодарив Журбу, я порысил за казаком, указывающим путь. За спиной успел услышать: «Вона он какой, Ермак! А я-то думал, он саженного роста и кулаки как голова…»
Буквально через десять минут я оказался в медвежьих объятиях Арсения. Заматеревший за те пять лет, что мы не виделись, Тарала превратился в крепкого как дуб мужчину. Судя по всему, на месте он не сидел, а переходы с обозами по Приамурью и Китаю сделали из него настоящего сибирского первопроходца.
– Тимофей, как я рад тебя видеть! Или к вам теперь только ваше высокоблагородие обращаться?! – улыбаясь и смеясь глазами, держа за плечи и отодвинув от себя, спросил Тарала.
– Дать бы тебе по сопатке за такие слова, да слишком рад тебя видеть.
Рассмеявшись, мы вновь заключили друг друга в объятия.
Пройдя в дом, Арсений уже начал отдавать распоряжения прислуге готовить ванну и накрывать на стол, но я его остановил и обозначил проблему с Бутягиными и Беневской-младшей.
– Это не проблема, Тимофей. Касьянов с семьей убыл в Иркутск. Я жену с дочкой тоже с ним отправил. Неспокойно здесь. У него в доме и поселим. Думаю, Александр Васильевич не будет против моего самовольства, тем более, я должен следить за его сохранностью. А там во флигеле только дворник-старик с женой остались.
– Арсений, как-то неудобно.
– А ты думаешь, что Александр Васильевич тебе бы отказал?! Или не поселил бы у меня дома, если бы он здесь остался, а я уехал?! В общем, никаких возражений. Твоих друзей поселим у Касьянова, а ты поживешь у меня. Возражения не принимаются! Кстати, а Мария Аркадьевна – это не дочь ли генерал-лейтенанта Беневского, помощника генерал-губернатора Гродекова?
– Она…
– Да, Тимофей Васильевич… – Тарала удивлённо покачал головой. – А что, зятья генерал-лейтенантов, как правило, тоже становятся генералами. Не так ли, ваше превосходительство?!
– Арсений!..
– Всё! Всё! Молчу! – шутливо прижал ладонь к губам Тарала. – Сейчас закажу выезд, возьмем еще извозчика и поедем за твоими друзьями.
В больницу мы приехали, когда там уже закончилось оказание помощи раненым с пароходов. Несмотря на возражение двух Марий и Павла Васильевича, которые хотели остаться в больнице на ночь, отвезли их в дом Касьянова, где передали, ошарашенных обстановкой купеческого дома, на руки дворнику Акиму и его жене, выполнявшей у купца на старый манер роль ключницы. Оставив Бутягиных и Беневскую наслаждаться достижениями цивилизации, отправились домой к Арсению, где меня уже ждал с багажом вездесущий Севастьяныч, умудрившийся как-то узнать, где я остановился, а также ванна, ужин и дружеская беседа, затянувшаяся за полночь.
От Арсения я узнал, что двадцать девятого июня из Благовещенска в Хабаровск ушли боеспособные роты второго и четвертого Восточно-Сибирских линейных батальонов, две сотни Амурского казачьего полка, обе батареи артиллерийской бригады, полевой подвижный и запасной госпитали. В городе боеспособных частей практически не осталось. Мобилизованные в первый и второй Благовещенские запасные батальоны практически не имеют вооружения и обмундированы кто во что горазд.
– Арсений, как такое возможно?! Со мной немного информацией поделился полковник Кольшмидт. Он тоже не понимает действий губернатора Грибского. Когда мы шли мимо Сахаляна, я в бинокль рассмотрел позиции китайцев на той стороне. Их там как тараканов, а у нас город без защиты!
– Завтра я тебя познакомлю с одним человеком. У него на крыше дома установлен телескоп. Любит он на звёзды смотреть. Вот и посмотришь на китайский берег ещё ближе. Давай-ка ещё по одной за встречу, – опрокинув в рот рюмку чистой как слеза водки, Арсений поставил её на стол и сумрачно посмотрел куда-то выше моей головы. – Знаешь, Тимофей, я не знаю ответа на твой вопрос. Наши китайские партнёры в один голос говорят о скором нападении на Благовещенск. В «маньчжурском клине», где мы закупаем скот, почти никого не осталось. Все бегут в Китай, оставляя скот, птицу. Те, кто остался, смотрят на тебя как через прицел. Я уже не доверяю своим китайским работникам. Из Харбина от нашего отделения идут тревожные сведения, последние пару недель происходят постоянные нападения на охранную стражу Китайско-Восточной железной дороги.
Я посмотрел на свою рюмку, где был любимый мною вишнёвый ликёр, и отставил её в сторону. Дотянувшись до графина с водкой, я набулькал в фужер грамм сто и залпом выпил.
– Что-то на тебя не похоже, Тимофей.
– Знаю, Арсений. Но давно так на душе не было тяжело. Ладно я. Присяга обязывает принять мне смерть, защищая отечество. Но ты даже не представляешь, что случится, если ихэтуани ворвутся в город. Я видел в Таку, на пути и в самом Тяньцзине, что они творят. Ты не представляешь, они даже своих, кто принял христианство, не жалеют. Рубят головы и женщинам, и детям! Сжигают живыми! Фанатики! Звери!
– Это правда?!
– Арсений, ты знаешь, у меня своё кладбище уже за сотню перевалило. Я отнюдь не ангел, руки по локоть в крови, но то, что творят ихэтуани – это страшно!
– Хорошо, что своих отправил с Касьяновым. Ты его не осуждай, Тимофей. У него двое внуков-погодков. Дочка, Татьяна Александровна, с ними приехала прошлой осенью, что-то у неё с мужем в Томске не срослось. В общем, жена и дочь насели, буквально заставили уехать в Иркутск.