«Если что, этих привлечем к копанию окопов. Сто-двести ходя – это не три тысячи», – подумал я, отдавая распоряжение.
Между тем избиение каравана плотов с китайцами самими же китайцами продолжалось. Один из снарядов попал в плот, и тот раскололся, в результате чего все находящиеся на нём полетели в воду. Буксир «Бурлак» получил снаряд в левую скулу и начал быстро тонуть, с него в воду посыпались матросы и поплыли на наш берег.
Передние плоты течением Амура начало прибивать к китайскому берегу, и обстановка стала ещё ужаснее. Выскочившие на берег то ли ихэтуани, то ли регуляры начали безжалостно рубить пытавшихся выбраться на берег безоружных сограждан.
«Что же, “благовещенская утопия” состоялась. Пускай не так, как в моём мире, но состоялась», – подумал я, опуская бинокль на грудь.
Глава 20. Освобождение
– Тимофей Васильевич, позвольте вам представить редактора и издателя «Амурской газеты» господина Кирхнера Александра Валерьяновича, – произнёс полицмейстер Батаревич, мгновение назад подошедший ко мне вместе с мужчиной лет сорока, одетым в косоворотку, пиджак и брюки, заправленные в сапоги. На голове у Кирхнера была фуражка с чиновничьей кокардой, из-под её козырька торчали очки, усы и борода, как у кота Базилио из фильма про Буратино, роль которого сыграл Ролан Быков.
– Приятно познакомиться, господин капитан, – вежливо произнёс Кирхнер, а потом затараторил: – Господа, это просто бесчеловечно! Как можно убивать своих сограждан без суда и следствия? Хорошо, что фотограф газеты заснял бесчинства ихэтуаней и маньчжурской военщины. Необходимо правду об этих событиях довести до международной общественности.
Я, стоявший у кромки берега полуострова в устье Зеи и наблюдавший, как продолжается избиение китайцев и маньчжуров, которых мы попытались переправить на их берег, аж вздрогнул от этих фраз. Настолько и тон, и содержание были похожи на визги правозащитников типа Новодворской и Ковалева в моём времени.
«Правду, конечно, надо донести, – подумал цинично я про себя, отключив слух от сыпавшего правдолюбскими лозунгами Кирхнера. – Только какую правду? Да, китайцы расстреляли плоты, рубят своим согражданам на том берегу головы. По моим прикидкам две трети состава сплавлявшихся уже заставили заняться проблемой переселения души, но и мы отличились. Не один десяток на тот свет отправили, пока не начали переправу на плотах. Да и сейчас на зазейском берегу народ резвится, загоняя назад в реку пытавшихся вернуться после такой встречи на наш берег китайцев. И как я рассмотрел через бинокль, в руках у казаков часто мелькали шашки, а не нагайки. Да и выстрелы с нашего берега раздавались. Озлобилось местное население на соседей через реку, после всего того, что они натворили. А лучший способ решения проблемы с китайцами на нашем берегу – «нет человека, нет проблемы». Вот такая вот она – правда! На полуострове моё присутствие, да Батаревича, не дало казакам и ополченцам разгуляться. Только поэтому чуть больше сотни китайских и маньчжурских пловцов сохнут на берегу, согнанные в тесную кучку, а не поплыли дальше по течению живыми или мертвыми тушками. Хотя и на зазейском берегу не все зверствуют. И там, вижу, начали формировать колонну из спасшихся китайцев».
Как потом выяснилось, на наш берег в районе устья Зеи выбралось в общей сложности около трехсот человек из сплавляемого конвоя. Вероятнее всего, ещё столько же или больше смогли выйти на берег дальше по Амуру, не доплывая до нашего первого поста. И это могло стать большой проблемой. Среди маньчжурских деревень на нашем берегу они могли найти укрытие, несмотря на то что основная масса жителей этих поселений ушла на китайский берег.
Для решения этой проблемы Грибский ранним утром четвертого июля направил к первому посту две сотни Амурского казачьего полка, сформированные из казаков-льготников. Но до этого вечером третьего числа наконец-то состоялась моя встреча с братами. Льготники второй очереди из Албазинского и Черняевского округов с большим трудом, но добрались до Благовещенска, где по берегу, где на различных плавсредствах. Амур в верховьях обмелел, поэтому путь вместо трех-четырех дней занял десять. Из них сформировали четвёртую сотню, которой командовал мой старый знакомый по юнкерскому училищу сотник Волков Леонид Петрович – поэт Приамурья. В неё попали все мои браты-казаки и Ромка Селиверстов, получивший наконец-то звание хорунжего. Дан, или хорунжий Данилов Пётр был субалтерн-офицером в пятой, которой командовал сотник Резунов Владимир Михайлович.
С братами удалось только обменяться кивками, когда сотня входила в город, а вот с Даном и Лисом вечером посидели за ужином дома у Таралы. Арсения не было, но его кухарка, готовившая для больницы, накрыла на стол и нам. Браты повзрослели, возмужали, правда Ромка так и остался шалопаем и сорвиголовой, а вот Пётр превратился в степенного, рассудительного молодого офицера.
Ужин долго не продлился, так как и мне, и братам надо было бежать по делам службы, но новостями удалось обменяться. Я рассказал о своих приключениях в Таку и Тяньцзине. Ромка тут же загорелся и дал клятву, что в этой войне также заслужит либо Георгия четвертой степени, либо Золотое оружие. Дана же больше интересовала обстановка, сложившаяся в Благовещенске и его окрестностях, а также планы командования. Потом настал их черёд рассказывать новости.
Из братов, кроме Ромки, Дана и Савина Женьки, все женились и стали уже отцами. Умерли старейшины – дед Давид Шохирев и дед Митрофан Савин. Старый дед Гусевский Ион, несмотря на свои семьдесят девять лет, скрипит потихоньку, ещё иногда приходит в станичную избу на собрания. В школе казачат всё отлично. Ещё бы, три выпускника стали офицерами. Её пришлось расширять. Руководит школой теперь Башуров Михаил, выигравший в своё время скачки при первом посещении Благовещенска цесаревичем Николаем. Три года назад его подстрелили хунхузы, после чего из-за ранения списали в запас. Дмитро Шохирев стал станичным атаманом, передаёт мне огромный привет.
Савины и Селивёрстовы наконец-то притерлись семьями между собой. Вместе ведут многие дела в станице: трактиры, гостиницы, магазины, пару канатных мастерских. Богатеют потихоньку. С прошлой осени подмяли под себя все перевозки от станицы до Зейского склада, торгуют лошадьми. Мой Беркут все ещё улучшает породу в табуне дядьки Петро. Анфиса и Семён подарили мне ещё племянника и племянницу, об этом я знал из писем. Но приятно было послушать рассказ Ромки о смешных эпизодах из их жизни. Тот тоже младших детей сестры увидел впервые за три года. До этого в станицу у Ромки не получалось вырваться – учеба, служба. Посидеть бы за столом подольше, но дела были у всех.
Ромка и Пётр уехали в расположение своих сотен, а я направился в резиденцию военного губернатора. Поприсутствовал на вечернем совещании, узнал, что завтра пришедшие сотни при двух орудиях направятся к первому посту. По дороге уточнят обстановку в маньчжурских деревнях зазейского клина. Если возникнет необходимость, то зачистят его от вооруженных хунхузов. Спасшихся китайцев – чуть больше трех сотен – вновь разместили на лесопилке. Их решили использовать на городских работах, как военнопленных. Пристрелка орудий была проведена, и завтра с утра артиллеристы попытаются нанести эффективный ответный удар по Сахаляну.
Грибский с полковником Печёнкиным, который должен был возглавить поход двух сотен, меня не отпустил, оставив помогать военному коменданту в городе. С Иваном Николаевичем Печёнкиным у меня были сложные отношения. В своё время он как бы присвоил себе смерть убитого мною хунхузского главаря Золотого Лю, стал через это войсковым старшиной. Шесть лет назад получил полковника и принял под командование Амурский казачий полк.
Мы с ним пересекались несколько раз, когда я со своей конвойной сотней и пулемётными командами гонял хунхузов по Приамурью в девяносто четвертом – девяносто пятом годах. В общем, служить под его началом мне бы не хотелось, но если получится, своих братов я под своё командование у него как-нибудь выцарапаю.
После совещания направился в больницу. Кое-как удалось вытащить Бутягиных и Машу в дом Касьянова, где они смогли привести себя в порядок, переодеться, нормально поужинать. После этого они вернулись в больницу, а я – на позиции на набережной, куда уже прибыли мои пулемётные расчеты. Возможности ночного десанта с китайского берега никто не отменял, поэтому лучше быть поближе к прогнозируемым событиям. От Хохлова узнал, что якуты пополнили свои счета, но не так эффективно, как с утра. Потери научили китайцев прятаться в траншеях. К охоте за ними присоединилось ещё несколько метких стрелков. Особенно отличился черкес из охраны Амурского пароходства. Тот за несколько часов записал на себя около десятка убитых на том берегу и хочет переговорить со мной о возможности награды в виде винтовки. Сказав денщику, чтобы тот с утра привёл ко мне этого черкеса, я завалился на свою лежанку в траншее в надежде, что китайцы ночью не сунутся и можно будет выспаться. Отрубился мгновенно.
Утро четвёртого числа началось весело. Не дожидаясь, пока на той стороне закончится завтрак, дружно дали залп наши пушки. За первым залпом последовал следующий. Потом орудия уже стреляли вразнобой, видимо, с учетом корректировки огня. В бинокль было видно, что в Сахаляне загорелось несколько зданий. Учитывая, какая последние дни стояла жара, можно было ожидать распространения пожара на другие строения. После этого орудийный огонь был перенесён на берег, в результате чего все лодки и несколько джонок у причалов были потоплены.
– Ваше высокоблагородие, я черкеса привёл, как вы просили, – услышал я в грохоте выстрелов голос денщика.
Опустив бинокль на грудь, повернулся и увидел рядом с Хохловым яркого представителя горских народов Кавказа. Черная черкеска с газырницами, из которых виднелись серебряные головки газырей, алый бешмет, черные штаны, заправленные не в ноговицы, а в хорошие кавалерийские сапоги. На поясе висел кинжал в богатой отделке серебром. На голове горца невысокая папаха белого цвета, которая оттеняла смуглое лицо, заросшее иссиня-черной бородой с усами. В руках черкес держал старенькую винтовку Бердана.