— Выходи, дерьмовая голова! — заорал Торгрим во всеуслышание и успел даже испугаться, что на такой призыв много кто может откликнуться — как бы и не любезный друг Бингхам, но секунды утекали, а не выходил к нему никто, кроме высунувшегося из соседнего проулка стража с вислыми усами и престарелой матроны, появившейся в окне над дварфом и плеснувшей в него помоями.
Помои оказались полужидкими, полутеплыми и полностью противными и настроения охотнику на големов не улучшили.
— Вы ладугуэрски неправы, мадам! — сдавленно высказался дварф и утерся рукавом.
— Сам дерьмовая голова! — отрезала старуха и вслед за содержимым ведра отправила самое ведро, но нахмуренный дварф небрежно отмахнулся секирой, и на землю под его ногами брякнулись уже две ведерные половинки. Старуху это впечатлило, и она существенно смягчилась: — Я говорю, кончай орать, горлопан, моего старика нету дома!
— Где ж его носит? — удивился Торгрим машинально. — Ночь на дворе. По другим старушкам шляется?
— Козлище сивобородое! — рявкнула старуха и захлопнула ставни.
— И правда, что это я не в свои дела лезу? — растерянно поинтересовался Торгрим у стража. — Опять Бингхамово влияние! Куда та дерьмокуча побежала?
— Мне-то откуда знать? Я за тобой бежал, думал, ты знаешь.
— О Бессмертный Камень!.. Так чего стоишь? Беги, ищи!
— Так это… а если найду?
— Зови подмогу и бей со всей дури! Ты вообще стражник или кто?
— Как есть стражник, а вовсе не самоубивец. Эту гадость алебарда не берет, а ею свиная туша напополам разрубается!
Торгрим в сердцах плюнул знатоку под ноги.
— Недосуг мне тут с каждым рассуждателем лясы точить! Кто прижмет дерьмочудище, если не мы, оружный люд?
Стражник призадумался, ущипнул свой длинный ус.
— Может, боги какие? — предположил он с надеждой по итогам краткого раздумья. — Или это, пущай королевский эмиссар приедет и буллу зачтет о запрещении подобного.
— Вот из-за таких, как ты…
Торгрим искренне полагал, что из-за таких, как этот трусоватый стражник, происходит много разного, но очень мало хорошего, и в запале готов был начать перечисление, но тут в небольшом отдалении раздались вопли и звуки побоища, так что лекцию пришлось отменить, а лектор, плечом снеся аудиторию, со всех ног помчался на эту приманку.
Бежать пришлось совсем недолго — оказалось, что буквально через три дома цепь облавщиков настигла голема, и он охотно принял бой. Обломки пик разлетелись во все стороны, зазвенели о неподатливую плоть магического создания мечи, Торгрим насилу сумел уклониться от стражника, мощным ударом запущенного в переулок. Только теперь дварф разглядел карикатурную морду чудища — грубо вылепленную, с обломанной под корень морковью в середине и с ярко блестящими серебром, словно бы живыми глазами. Похоже, глаза эти были не для красоты, ибо стоило им выхватить из темноты набегающего Торгрима, как голем развернулся и опять пустился наутек. На пути его попался очередной домик — дешевая глинобитная мазанка, и монстр, не мудрствуя лукаво, побежал прямо сквозь него. В первой же стене образовалась неопрятная дыра по форме промчавшегося навозного тела, внутри завизжала женщина, почти сразу же сухо хряснуло в глубине, и голем, прорвавшийся через вторую стену, продолжил удирать уже по следующему проулку. Дварф, кляня на чем свет стоит магические выкрутасы, покатился следом. Вот где пригодился бы Бинго с его спринтерскими талантами! А впрочем, хорошо, что без него обошлось — в протараненной мазанке, как Торгрим заметил краем глаза, обитала голая дама таких достоинств, что гоблина отсюда было бы двумя таранами не выставить. Дварфоторпеду она поприветствовала таким же визгом, что и предыдущего посетителя, а задерживаться и объясняться было не с руки, так что Торгрим подавил исступленный рык и вложился, как мог, в скорость бега.
Голем несся с прытью, от грубо слепленной фигуры неожиданной, к тому же нахально игнорировал любые препятствия на пути, попросту прошибая в них дыры, и на скорости его это не сказывалось. От быстроногого человека он, может, и не имел шанса оторваться, но дварфов природа, щедро одарив в других областях, скоростью бега все же обделила. Расстояние между целью и преследователем помаленьку возрастало, и, к великому своему неудовольствию, Торгрим заметил, что дома вокруг начали попадаться крашеные, а то и с добротной отделкой, что значит — трущобы кончились и загнал он чудище в те самые кварталы, куда его было не велено пускать. Как назло, и стражи не было видно ни вокруг, ни даже на хвосте; и совсем несложно угадать (сказал кто-то в Торгримовой голове вкрадчивым голосом старины Бинго), кого обозначат ответственным за причиненные дерьмоголемом жертвы и разрушения.
— Все сюда-а-а! — завопил Торгрим срывающимся голосом, сообразив внезапно, что, покуда они топают в молчании, их никто и не обнаружит, а потом, чтобы уж хоть гол престижа забить, прежде чем голем совсем от него уйдет, метнул секиру в удачно подвернувшийся на пути перед големом столб. Топор перегнал монстра, врубился в дерево и без труда его рассек, а надрубленный столб немедленно завалился в сторону, и голем, запнувшись о него и каким-то чудом не сломав, грянулся оземь. Этого дварфу хватило, чтобы его настичь, и, не думая особо, что делать дальше, да и вариантов не имея, Торгрим сиганул на голема сверху, вцепился как клещ и опять принялся отламывать голову.
Дальнейшее в угаре боевой ярости мало запомнилось дварфу — смутно он помнил, как барахтался в пыли с чудищем, сверху оказывался то один, то другой, и при каждой возможности оба бесстеснительно лупили телом оппонента в ближайшую стену дома. Больше всех от этого страдала, собственно, сама стена, но и в дварфийском теле то и дело остро мелькали всполохи боли. Голем, похоже, оказался в наименьшем проигрыше, и даже появление Гилберта с парой запыхавшихся подручных мало что изменило в картине боя: когда Торгрим оказывался внизу, они бодро принимались лупить мечами по навозной массе, высекая красивые, но бессильные искры. И когда от битья головой о стену и землю у Торгрима поплыли перед глазами разноцветные круги, он не сразу осознал, что руки его внезапно продавили каменно-твердую массу, словно… словно обычный навоз, и вместо неподатливой барахтающейся туши на него осыпается все та же дурнопахнущая и охотно расползающаяся мерзкая масса.
— Эт-то еще что за… — только и смог просипеть Торгрим, прежде чем руки его, додавив то, что недавно было несокрушимой големской шеей, сомкнулись.
— Ты ж гляди! — благоговейно ахнул сержант Гилберт. — Задавил, как есть задавил гада! Ну, дварф, ну, герой!
— Да, мы такие. — Торгрим уронил чудовищно потяжелевшую голову на землю. — Фу, мразь какая… Сержант, не в службу, а в дружбу — ты б не мог меня из дерьма выкопать?
Сержант ухватил его за запястья и с надсадным кряканьем проволок несколько шагов, вытащив из бесформенной кучи големовых останков.
— Чем могу, дружище, но для особой дружбы сейчас, извиняй, времени нету — мир как с цепи сорвался, служба поджимает. Слышишь этот набат? Город горит!
Торгрим застонал. Набат действительно гудел где-то неподалеку — он-то сгоряча подумал, что это кровь в ушах стучит. Ну да, как же, пожар… с чего бы?.. и кого это совсем недавно видели с факелом в руках?.. И какой проклятый, тупоумный, недостойный сын Морадина подначил этого «кого-то» за сей факел взяться?!
— Ты лежи, лежи, — успокоил его сержант. — Ты у нас и так народный герой ноне, а на пожаре с твоим-то ростом делать особо нечего, только бороду попалишь. Как встанешь, иди в Форт Стражи, тебе всяк покажет, — уж там мы, чем можем, проставимся, вот только разберемся со всеми этими безобразиями.
«Разберетесь вы, как же, покуда мы за ворота не выберемся», — обреченно помыслил дварф. Вот интересно, если позволить Бингхаму тут задержаться на недельку-другую, чем это кончится? Стены осыплются? Произойдет потоп, хотя бы и при окружающей засухе? Из обширных прилегающих лесов выйдет приблудное гзурское воинство и возьмет Прузен лихой кавалерийской атакой?
Сержант отрывисто скомандовал своим прихлебателям не отставать и убыл, а Торгрим долго еще лежал, вяло смахивая с себя навозно-помойное изобилие и пытаясь постичь волю Камня, без которой, как известно, ничего на свете не свершается. Если уж в чем-то он, Торгрим Даймондштихель, Десница Клангеддина, капитально сбился с пути, можно было его, например, убить, благо случаев было много… но зачем же так надругаться? Подобных испытаний и самый просвещенный оллам не припомнит. Прибить гоблина совсем в надежде, что с его смертью и «забурления» прекратятся? А ну как на самого перескочат, как частенько бывает с проклятиями? Да и не дело это, не праведный путь — лишать жизни невиновного, ибо воистину при всей своей паскудности Бинго существует отдельно и терпеть его можно, пусть и скрипя зубами; а забурления его — тема совершенно отдельная. Терпеть дальше? У хумансов это распространенный теологический тезис — «Господь терпел и нам велел», но, даже не будучи записным дварфийским боговедом, Торгрим был твердо уверен, что Морадин никогда не терпел подобного сам и уж подавно не стал бы требовать этого от своих чад, ведь даже у лучших из них труба много ниже и дым много жиже.
Навскидку осталось два выхода — либо пытаться как-то постичь суть забурлений, для чего придется, вероятно, копаться в пыльных книгах и вытрясать правду из раздражающе заумных мудрецов, либо попросту не мешкать на пути, поскорее выполнить задание сэра Малкольма и отвязаться от вредоносного гоблюка, пока весь окружающий мир не рассыпался вдребезги. А учитывая обстоятельства, первый вариант пришлось отмести как нереальный — ни фолиантам, ни мудрецам губительного Бингхамова присутствия было бы не перенести. Что ж, единственный выход хорош хотя бы тем, что позволяет не задумываться о мелочах — правильный ли он, куда ведет, не заперт ли. Давний гордый девиз подгорного племени — «Ломящийся да проломится» — никогда еще не подводил Торгрима[10]