— Летите, ежели угодно. Но я-то про что? За воротами через пяток миль будет развилка, и правая дорога поведет на север, к Серебрянке. По ней постоянно суда ходят — что вниз, что наверх, так вот вам наверх по течению и надо — в аккурат к рухуджийской границе доставят. Слыхал я, от лишней охраны купцы не отказываются, ибо места там суровые.
— Наш борода воды боится, — наябедничал Бинго незамедлительно. — Правда, постоянно сей страх укрощает, макаясь мордой во всякую лужицу… кстати, тебе не повредит еще разок помыться, друже, больно от тебя разит.
— Твоими стараниями.
— Ну извини, впредь ты будешь с магами толковать, а я по злачным кварталам бегать, приключаться да экспу стричь.
— Чего стричь? Опять по-эльфийски?
— Нет-нет, это как раз чисто наше, гоблинское. «Прирастать пузом» значит.
— Ты скажи лучше, плавал ли на кораблях речных? Не выйдет ли впрямь преимущества в скорости?
— Корабли неспешны, к тому же против течения им пробиваться не всегда в радость. Но с другого конца ежели глянуть, они плывут круглый день, а еще им останавливаться не приходится — ни на обед, ни на подраться… все на плаву, попутно продвижению. Я б сказал, что идея хороша, аж неожиданно от хуманса при исполнении ее дождаться. А что, ты оборол свою робость всяких струй и готов тонуть?
— Тонуть я не готов, а вот плавать, ежели на пользу концессии, — как-нибудь прикушу себе бороду. Благодарим тебя, сержант, за ценный совет, общее гостеприимство, славное пиво, замечательный меч и за то, что не посадил сразу в кутузку.
— И за синее небо, и за зеленую траву, и в особенности за правильный дом с красными фонарями. — Бинго мечтательно вздохнул. — О, а это никак нашего подрядчика Филиона волокут… да с каким видом — не иначе на смертную казнь нагрешил чем-то!
Посланный за щитом стражник и впрямь вернулся, таща за холку молодого художника. Вид Филион имел самый бледный, то ли с перепугу, то ли от бессонной ночи за трудами, ногами заплетался, ерошил волосы и бормотал что-то издалека неслышное.
— Час от часу не легче. — Сержант выдвинулся на передний край. — Что там стряслось? У нас и так мародеров полные камеры!
— Этот вот паскудник покушался на рыцарскую честь и сотворил непотребное, даже и рассказывать совестно, — отрапортовал стражник и встряхнул художника. — Ну ты, давай-ка, покажи сержанту свою мазню!
— Ваша честь! — На глаза Филиона навернулись крупные крокодильи слезы. — Это ж я не по умыслу, то есть не по своему умыслу! Вон тот сударь заказать изволили, я возражал, что надобно иными образами, но они настаивали, бить лицо грозились за отклонения от диздока, а также сапогом иные области обхаживать…
— Ну уж будто бы. — Бинго словно даже и смутился. — Не так уж я и страшен, скажи им, борода? Я шутил. Я веселый!
— Показывай, — велел сержант устало. — Недосуг мне с вами.
— Пусть уж сударь посмотрит и признает, что согласно его заказу исполнено!
— Смотри сюда, сударь. — Гилберт поманил гоблина пальцем и, выдернув из тряских рук художника завешенный тканью щит, резко сдернул с него обертку.
На полминуты повисла глухая тишина, в которой слышно стало, как вредоносный жук грызет дерево ворот и зевает на стене форта дрыхнущая кошка.
— Это вот ты и заказывал? — осведомился сержант деревянным голосом.
— Точно это, — тихо, но твердо признал Бинго. — За буквицы не уверен, не разбираю, но, судя по тому, как твое должностное лицо наливается, парнище и тут не подвел.
— Чё просили, то и написал, и стыдно же теперь! — плаксиво возопил Филион, делая попытку бухнуться на колени. — Да кто ж из мэтров от живописи после такого меня в ученики возьмет?! Пойду теперь домой, свистульки до конца жизни вырезывать!
— А десяток плетей за хулиганство и оскорбление нравственности не хочешь?
— Да я чего? Это все они!
— Это вовсе не «все они», — сурово отрезал гоблин и отобрал у сержанта щит. — Они только заказали, а сделал ты. Так что давай, давай, не отлынивай. Денежку передали тебе?
— Денежку передали, а насчет плетей не договаривались!
— Вот и договаривайтесь, а мы поехали, не то свой корабель пропустим. — Бинго почтил собрание лучезарной ухмылкой и повернулся к дварфу: — Давай загружайся на ослика! Видел мой щит? Теперь я всамделишный лыцарь, с гербом и девизом.
Торгрим глянул и присоединился к общему оцепенению. На круглом Бингхамовом щите, покрытом стараниями Филиона серебряной эмалью, красовалась весьма достоверная массивная латная перчатка, сжатая в грозный кулак… с выразительно оттопыренным средним пальцем. На этом фоне девиз, начертанный на красной ленте по верхнему краю золотыми буквами, не бросился в глаза так уж сразу; а когда глаза дварфа на нем наконец остановились, в горле возник непреодолимый сухой ком.
— Это не девиз, — сообщил Торгрим сдавленно.
— А что же? — удивился Бинго.
— Это хамство.
— Да, но почему не девиз? То, что ты хам, тебе же дварфом быть не мешает?
— Девиз — это краткое изречение…
— Оно краткое! И оно изречение! Хочешь, изреку?
— Девиз отражает главную, руководящую идею…
— А это она!
— «Ты #@й» — это твоя главная идея?!
— Самая стойкая и безошибочная! Э, мужики, вы на свой счет не берите! Это ж щит, он к врагу обращен, вот пусть враг и знает, что я о нем думаю!
— А-а-а, — осторожно протянул сержант, прикинувшись понимающим.
— А-а-а, — с облегчением согласился с ним приведший Филиона стражник.
— А-а-а, — воскликнул и Филион, который свойственным креаторам чутьем уловил, что есть шанс отвертеться от плетей.
— Чего «а-а-а»? — возмутился Торгрим. — Ну понятно, не вам с ним ехать! Знаешь что, Бинго? Ты это… твой девиз!
— Я?! Сам мой девиз! Хы, смотри-ка, старина, какая нежданная удача — мы теперя можем друг на друга ругаться в самом приличном обществе, и никто не догадается!
— Тряпицу возьми, — напомнил сержант и, гадливо отворачиваясь, протянул Бингхаму ветошку, которой щит доселе был укутан. — Хоть от приличных людей прикрывай. И чтоб в моем городе я этого… с позволения сказать, герба не видал, не то не посмотрю ни на какие прошлые заслуги — в магистрат передам, а там уж прояснят, какой ты рыцарь и по какому праву рисуешь себе… всякое.
— А как разобрать, какие люди приличные?
— От всех прикрывай! — Гилберт, похоже, достиг точки кипения, и тоненькие струйки пара с посвистом ударили из его ушей.
— Да ладно тебе, я прикрою! — Бинго попятился, укутывая щит тряпкой. — Слышь, борода, чего они вдруг окрысились? То тихие были, спокойные, и с колпаком этим, и пока с магом да куклой его разбирались, и пока город горел, а теперь вдруг нате-выньте!..
Торгрим уже влез на пони, уши его горели, смотреть в глаза честным стражникам было неловко. А ведь буквально полчаса назад сидел с ними за одной бочкой, пил одно пиво и болтал как с равными, и они в нем души не чаяли!
— Спасибо этому граду, — сорванным голосом изронил дварф и направил скотинку к открытым воротам форта.
— Готовьтесь к гей-параду, — неуместно и непонятно, зато в рифму закончил Бинго, кое-как нацепил на седло щит и свежеобретенный меч и втянулся следом сам. — Не поминай лихом, сержант, и если вдруг про нас станут спрашивать…
— Ты еще тут?
— Нет, я уже там. Удачи, служивые! Больших творческих успехов, Филион!
Рансер догнал пони уже за воротами форта, и Бинго указал на ближайший поворот.
— К западным воротам — это нам туда. Я все разведал, пока ты прохлаждался да пива гонял, и ты еще на меня дуться будешь! Да чё я сделал-то?
— Щит, — кратко и сдержанно ответствовал Торгрим, как раз старающийся мерно дышать через нос, дабы войти в восстановительную медитацию. Мешали втягивающиеся в ноздри разрозненные волоски из запущенных усов. Подстричь бы, да уж не Бингхама ли приглашать в цирюльники?
— А чего — щит? Ты же не возражал, когда я о гербе заикнулся.
— Я ведь не знал, какую похабель ты закажешь.
— А чего ж ты ждал? Ягодки-цветочки и девиз типа «Умом и благолепием»?
— Ну-у-у… — Дыхательная гимнастика и стальная воля делали свое дело — Торгрим помалу возвращался к великолепной невозмутимости, которая немало раз выводила его из самых страшных передряг, не позволяя потерять голову. — Мог бы придумать что-нибудь менее… откровенное. Скажем, «Зеленая сила» или «Не дубиной единой».
— Слишком сложно и далеко от этой… главной идеи. Частенько дубиной приходится…
— А с твоим хамством ни с одним приличным рыцарем не разъехаться, ибо очень они за свое достоинство трясутся.
— Да с приличным рыцарем и встретиться шанс невелик, не то что разъехаться.
Лошади, неспешно следуя из одной узкой улочки в другую, довольно быстро добрались до западных ворот. Крепкий восточный ветерок нес ощутимый гаревой дух с выгоревшего центра города. Насколько Торгрим успел узнать от стражников, несколько зданий сгорели полностью, в частности, буквально на пепелище остался бывший владелец «Ресторацио» — хотя заведение и находилось несколько поодаль от эпицентра пожара и соседние с ним здания (даже конюшня, одним боком пристроенная к постоялому двору) почти не пострадали. Почему-то спрашивать Бинго, не проходил ли он мимо и не заметил ли чего подозрительного, Торгриму очень не хотелось.
— Эй, дон Бингуан, должок привез?
Из окна над всадниками высунулась румяная деваха с декольте настолько глубоким и содержимым его настолько обильным, что Торгрим на миг представил, как все эти украшения высыпаются ему на голову, погребая его вместе с пони. Вышло страшненько, но не сказать, что лишено некоторой пикантности.
— Дон Бингуан? — уточнил дварф на всякий случай.
— Артист обязан переодеваться, — уклончиво ответствовал Бинго. — Позволь тебе представить, Мариса, старого ворчливого Командгрима. У него наша партийная касса.
— Так заходите, — пригласила Мариса радушно, одаряя Торгрима хищной щучьей улыбкой. — Мы там, дон Бингуан, после вашего ухода еще бочонок пива заказали, его как раз прикатили!