{183}. Ко времени моего знакомства с ним он уже служил в 4-й батарее нашей бригады. Батареей командовал полковник Изенбек. В настоящее время Голбань живет в Испании, где во время Гражданской войны он служил в испанском иностранном легионе, вместе с тоже бывшим марковцем-артиллеристом, георгиевским кавалером 1-й Великой войны, капитаном Кривошеем{184}, бывшим воспитанником 2-го курса Константиновского артиллерийского училища в Петрограде. Оба здравствуют и поныне. В Испании в Гражданской войне погибли: Марковской артиллерийской бригады 8-й гаубичной батареи штабс-капитан Полухин{185} и генерал-артиллерист Фок{186}.
Я вернусь опять к описанию нашей жизни в городе Белгороде в 1919 году летом. В Белгороде было представительство известной норвежской нефтяной фирмы «Нобель». На дворе фирмы была огромная цистерна.
Подполковник Стадницкий-Колен до и я познакомились со служащим фирмы и его семьей. В семье была взрослая незамужняя дочь, с которой мы катались верхом на лошадях батареи. К нам присоединился какой-то корнет. В Белгороде был недостаток продуктов питания, и жители помогали себе тем, что сажали за городом картофель. Для охраны этих посевов, по просьбе жителей, стоявшие в городе части высылали ночью патрули. В таком патрулировании, по приказанию командира батареи, принимал участие и я, вместе с двумя конными разведчиками батареи.
После сравнительно короткой передышки для войск в городе Белгороде наступление на север продолжалось, и части уходили на фронт. Между тем офицерский и солдатский состав 3-й батареи полковника Лепилина Марковской артиллерийской бригады наслаждался полным отдыхом. Кони батареи набирали тело. Никакое начальство батарею не беспокоило. Так прошел почти месяц. Части Марковской дивизии где-то воевали, а 3-я батарея сидела в Белгороде. Командир батареи полковник Лепилин заболел, и командование принял подполковник Стадницкий-Колендо.
Однажды ночью офицеры батареи, возвращаясь вместе с подполковником Стадницким-Колен до с какой-то вечеринки, встретили едущий им навстречу экипаж. Экипаж остановился, и из него вышел не кто иной, как командир Марковской артиллерийской бригады полковник Машин.
— Полковник Стадницкий-Колендо, что вы здесь делаете и почему вы не на фронте? — спросил полковник Машин.
— Нахожусь здесь, господин полковник, с батареей, — был ответ.
— Как так?
Командир бригады тотчас пригласил полковника Стадницкого-Колендо в управление бригады. Явился адъютант поручик Канищев, в прошлом фельдфебель 2-й батареи 2-го курса Константиновского артиллерийского училища, явились писаря, и выяснилось, что действительно в течение месяца 3-й батарее никаких приказаний не посылалось. Оказалось, что забыли целую батарею: четыре орудия, десять офицеров и двести солдат. Той же ночью наша батарея выступила на фронт.
По выступлении из Белгорода батарея разделилась и начала работать с пехотными частями уже повзводно. 1-й взвод батареи, временно находившейся под командой подполковника Стадницкого-Колендо, первое время работал с Марковским батальоном. Позже, уже после войны, я встретился в Праге, в Чехословакии, с адъютантом этого батальона капитаном Белецким{187}. Последний был в Праге студентом Университета имени короля Карла (Карловский университет). В разговоре с ним мы вспомнили, как в одном бою девятнадцатого года некоторые солдаты батальона, недавно взятые в плен и поставленные в строй, в ряды белых, красноармейцы, наступали в цепи босиком по сжатому полю.
Несколько дней спустя после выхода из Белгорода у нас была дневка, и я был командирован обратно в Белгород, чтобы получить запасные части для наших английских пушек. Также моей задачей было приобрести где-либо вино. Я взял батарейный тарантас и один поехал на перекладных в город. На следующий день добрался до Белгорода. Здесь встретился опять с поручиком Сергеем Сергиевским. Немного поухаживал за одной милой девицей. Получил запасные части для пушек, но вина не добыл. На второй день выехал обратно к батарее.
По дороге едва избежал красного плена. Когда в каком-то селе я вторично менял крестьянских лошадей в тарантасе, мне дали кучером и проводником парнишку лет пятнадцати. Последний утверждал, что знает дорогу. Отправились, начался дождь, и мы медленно потянулись по какой-то проселочной дороге. Стало темнеть. Долго ехали. Дорога не показалась незнакомой, и я опять выспрашивал моего кучера о дороге. Тот, закутанный в рогожу, только утвердительно мычал. Настала темная ночь. Дождь усилился. Мы все плетемся и плетемся. Никакой деревни. По моим расчетам, мы уже должны были добраться до села, где стоял наш взвод. Застучали бревна, перебираемся через мост какой-то разбухшей речки, которую по дороге в Белгород я не переезжал.
Не решаясь ехать дальше в неизвестное, я остановил тарантас на мосту. Рассмотрелся. Оказалось, что от середины моста налево и направо был пологий спуск. Мост проходил через небольшой остров. Сильный дождь продолжался. Мы вдвоем выпрягли коней, привязали их к тарантасу, вместе залезли в него, покрывшись сеном и рядном, и, несмотря на промозглость и сырость, быстро дружно уснули. Наш сон ничем не был нарушен.
Проснувшись на рассвете, я начал осматриваться. Налево, откуда мы приехали, стоял лесок; направо был большой подъем. Каких-либо строений не было видно. Дождь перестал, и надо было ехать далее. Запрягли, выехали опять на мост и двинулись направо, на подъем. Парнишка, как видно, здесь никогда не бывал и потому местности не знал. Ехали медленно, шажком. Дорога то слегка поднималась, то слегка опускалась. Когда прошли с версту, откуда-то крупной рысью в нашем направлении пошел конный разъезд в четыре коня. Нас окружили. У меня были золотые погоны поручика. Оказалось, что это была казачья разведка и что мы прошли ночью, в ливень, с нашим тарантасом далеко за линию передовых постов. Быстро повернули и зарысили обратно к мосту и через мост. Наши передовые посты лежали в леску налево, который я видел с острова. Эту ночь мы, парнишка и я, провели на стороне противника. Вероятно, из-за непогоды посты красных залезли куда-нибудь в сухое место и поэтому нас не заметили. К вечеру я благополучно добрался до своей батареи.
В дальнейшем продвижении со взводом, в каком-то селе, получил от «благодарного населения» великолепного жеребца. Наш конский состав нуждался в ремонте. К моему искреннему сожалению, хозяйственная часть нашей батареи настояла на том, чтобы жеребец был возвращен его хозяину.
Вскоре наш первый взвод 3-й Марковской батареи был временно придан батальону алексеевской пехоты. С алексеевцами мы проделали все наступление до города Верховья Орловской губернии, где также захватили ряд сел севернее этого города. Вместе с алексеевцами проделали и трагическое отступление на юг. При продвижении на север в 1919 году по широкой Московской дороге батареи Марковской артиллерийской бригады работали как со своей Марковской пехотной дивизией, так и с Корниловской ударной дивизией и с батальоном алексеевской пехоты. Сколько мне известно, все корниловские батареи, за исключением одной, стояли в этот период на Черноморском побережье, где-то южнее Туапсе.
«Цветной корпус» наступал в следующем порядке частей. В районе железной дороги на город Курск — Орел шла Корниловская ударная дивизия. На западе, левее ее, продвигалась Дроздовская стрелковая дивизия. Правее Корниловской дивизии была Марковская пехотная дивизия. Еще правее марковцев шли батальоны алексеевской пехоты. За ними, на восток, на правом фланге корпуса был Офицерский конный полк. Направление этого полка были города Старый Оскол и Новый Оскол. Одно время с ним работала пушка 3-й Марковской батареи.
Из всех сотен деревень и сел, пройденных за время наступления и отступления, одно село в особенности осталось в памяти, а именно из-за его географического положения и из-за характера боев, обусловленных этими географическими особенностями села. В пересеченной местности поселения выбирают себе большей частью ложбинки, но данное село выбрало себе особенную ложбинку. Оно тянулось узкой длинной полосой, имея на юг и на север сравнительно узкие выходы горловины. Направо и налево, то есть на восток и запад, село было ограничено сплошными крутыми склонами. Вот это-то положение села и портило настроение командира батальона полковника Дьяконова. Полковник носил бороду, и мы иногда за глаза называли его «борода».
Задачей отряда было только занять село и оборонять его, но не продвигаться дальше. Пехота отряда с помощью нашего взвода сбила противника на буграх на востоке и на западе села и отогнала его. Все, что было советского в селе, дабы не быть отрезанными, стремглав вылетело из северной горловины. Бугры вокруг села были непроходимыми для артиллерии, и взвод в свою очередь быстрым темпом проскакал село, чтобы, пройдя северную горловину, поддержать огнем наступление своей пехоты.
Через пару дней противник, собравшись с силами, повел наступление, сбил нашу пехоту на буграх и начал обход села. Взвод артиллерии стрелял до последней возможности, потом мчался по селу в южном направлении, дабы проскочить южную горловину. Такая свистопляска продолжалась несколько раз, и это «туда-сюда» определенно не нравилось командиру батальона полковнику Дьяконову. Видимо, он опасался потерять артиллерию и, как некоторую меру предосторожности, предложил вывести взвод батареи из села. Командующий батареи подполковник Стадницкий-Колен до это отклонил, главным образом из-за водопоя и кормежки коней.
Но прав был старый опытный полковник, командир батальона. Однажды на рассвете противник сбил наши заставы и почти закрыл южную горловину, а в селе взвод батареи стоял незапряженным. Взвод с трудом выбрался из села. Спас положение командир команды разведчиков батареи штабс-капитан Леонтьев Александр Михайлович. Он со своей командой конных разведчиков задержал противника. Вскоре общее наступление армии продолжалось, и село осталось позади.