{121}Прошлое обязывает{122}
Вечная слава и вечный покой бойцам 10-й роты 3-го Корниловского Ударного полка, погибшим в борьбе за Россию, и братский привет всем оставшимся в живых и сохранившим на чужбине безграничную любовь к родному полку, выраженную следующими словами державным поэтом К. Р.:
Наш полк, заветное чарующее слово
Для тех, кто смолоду и всей душой в строю.
Иным оно старо, для нас все так же ново
И знаменует нам и братство, и семью…
Вместе с родными корниловцами 3-го полка хочу вспомнить прекрасное прошлое, безгранично дорогое, особенно сегодня, в том возрасте, когда все чаще и неотвратимее возвращаешься к щемящим и сладостным воспоминаниям своих юных лет. Хочу вспомнить то полное надежд время 1919 года, когда русский богатырь, Вождь Добровольческой армии генерал Деникин отдал свой исторический приказ: «На Москву!» — и, выйдя на ее прямую и широкую дорогу, шли к Белокаменной бойцы-добровольцы вновь сформированного 3-го Ударного полка под командой одного из лучших корниловцев есаула Милеева, офицера 6-го Оренбургского казачьего атамана Нагого полка.
Николай Васильевич Милеев — кадровый офицер Оренбургского казачьего войска, человек с высшим образованием, умный и чрезвычайно храбрый, в бою всегда спокойный и решительный, весьма честный и заботливый в отношении своих подчиненных.
После напутственного молебна в Змиевских казармах прогремел Корниловский гимн, затрубили трубачи, и стройными рядами, весело и бодро двинулся полк Ударный по улицам еще спавшего Харькова. Лихо шагала 10-я рота. Образцовое равнение штыков, радостные и горделивые улыбки на молодых здоровых лицах и щемящие сердце прощальные взоры в сторону окон —
…а там, чуть подняв занавеску,
лишь пара голубеньких глаз…
Сколько уютного, прекрасного, чистого и непорочного осталось позади…
Старые песни… Мотивы забытые,
Снова звучите вы силой былой, —
Милого прошлого дни пережитые
Вы воскрешаете вместе с собой.
Пусть эта жизнь лишь мираж сновидений,
Пусть безвозвратно проходят года;
Счастья былого живые мгновенья
Живы в тебе и твои навсегда…
(К. Д. Кульнев)
Твердо отбивая ногу, весело пели добровольцы: «…За Русь Святую, мы, как один, умрем за дорогую»… И не случайно сложилась эта песня добровольческая. Корниловцы знают и свято хранят завещанное им их Вождем и Шефом: «Только смерть может освободить русского солдата от борьбы за честь и славу Родины!» — и такими были все корниловцы тогда, в 1919 году, такими остались и когда унесли с собой Пушкинскую Россию, такими были в Болгарии, Чехии, Югославии, Австрии и Германии, а голые и сухие страшные цифры тому подтверждение: убитыми и ранеными корниловцы потеряли 48 002 человека.
На Харьковском вокзале были уже поданы эшелоны… Погрузились и, быстро минуя станцию за станцией, по украинским бескрайним степям, мимо украинских сел с их белыми вымазанными хатами приближались к фронту. Из соседнего вагона доносилась чудная мелодия, кто-то исполнял ее на гитаре, и невольно вспомнил я, как незабвенный Роман Филиппович часто в Кубанском походе напевал под гитару печальную нежно-трогательную украинскую песенку:
Бабуся ридненька, ты всим помагаешь,
Яке в мене горе, ты, може, вгдаешьь…
Теперь его уже нет среди нас, доблестного из достойнейших корниловца полковника Пуха Р. Ф.{123}, он спит вечным сном в земле люксембургской…
У всех тогда было одно желание, одно стремление — скорее встретиться с врагом, закалить новых бойцов в огне, влиться в общую фронтовую группу Цветной Дивизии, про которую была сложена песня:
С Иртыша, Кубани, Дона,
С Волги-матушки реки,
Развернув свои знамена,
На Москву идут полки.
Впереди на правом фланге
Красных шапок виден ряд:
То Корниловцы лихие,
То Корниловский отряд.
А у них на правом фланге
Черно-белый цвет видать:
Это их родные братья,
Это Марковцы спешат…
В Сумах разместились в здании Сумского кадетского корпуса. Отсюда полк получает первое боевое сложное задание. В боевую линию полк влился. Большевики в это время, оправившись после нанесенных им ударов, значительно пополнившись, направили свой главный удар в направлении Сум. Первая серьезная встреча с врагом, первый встречный бой…
— Корниловцы, вперед! — подал команду есаул Милеев, любимый всеми командир.
И, ощетинив штыки, корниловцы бросились вперед и обратили в бегство колонну большевистских солдат. Настроение бодрое и радостное.
Десятая рота выдвинута вперед. Идем на деревню Саевщину, Харьковской губернии. По дороге, на марше, я был вызван к командиру полка и получил приказание занять село. Подошли совсем в сумерках, и приблизительно верстах в трех от села я расположил роту биваком, решив атаковать деревню ночью.
Обрадовались добровольцы ночному набегу. В то же время такая ночная операция, впервые с непроверенными солдатами, не была лишена риска за верность солдатской массы: ряды полка, при формировании его, были пополнены по мобилизации, частью бывшими пленными красноармейцами с Колчаковского фронта. Часто в роте во время словесных занятий офицеры старались простым языком разъяснять солдатам, почему мы вступили в борьбу с коммунистами, что они враги России и русского народа, что мы боремся за нашу Родину-Мать, за великую и свободную Россию. «И мы, корниловцы, считаем, — говорили мы, — что и у вас, бывших солдат Красной армии, бьется такое же русское сердце, как и у солдата-„кадета“, корниловца. Вы все наши братья, русские люди, мы против братоубийственной войны, мы идем вместе с вами, рука об руку с русским народом, и вы поможете нам изгнать из стен Белокаменной и Златоглавой Москвы засевших там врагов России, иностранных ставленников». Но несмотря на все это, все же какое-то смутное опасение за тех, кто только «сегодня» нацепил черно-красный погон, было!
Около полуночи тихой прекрасной августовской ночью я поднял солдат и направился к деревне. Чудесно было вокруг: пряный, особенный аромат созревших, местами еще не скошенных хлебов, далекое, едва слышное кукование кукушки — все это уносило далеко от действительности, в далекое детство, кода я гимназистом приезжал с родителями в Малороссию, недалеко отсюда.
Выслав вперед разведку, я приказал им подойти к окраине села, по возможности не ввязываясь в перестрелку, и, выяснив силы противника, захватить с собой проводника.
Ко времени подхода роты офицер, посланный с командой разведчиков (фамилии не помню), вышел из села мне навстречу и доложил, что с вечера село занято 4-м Лебединским пехотным полком, штаб полка расположен в здании волостного управления, обоз тут же на площади.
В полной тишине продвигалась рота, войдя в мирно спавшее село, вдоль плетня по обе стороны типично сельской украинской дороги, ведущей к Волостной площади. Не обнаруживая себя, мы подошли шагов на 150. Уже был виден в беспорядке размещенный обоз на большой площади, причем некоторые повозки стояли в упряжке, что говорило о готовящемся выступлении красных. Суетились солдаты вокруг костра, входили и выходили группами из здания волости. Трудно уже было сдерживать добровольцев, рвались вперед. Наконец я подал команду, и рота бросилась вперед, устремляясь к зданию волости… Штаб 4-го Лебединского полка был захвачен, также много пленных и часть обоза. Захваченные врасплох большевики бежали, скрываясь в темноте.
Экзамен ротой был выдержан блестяще — ни одного из «новых корниловцев» не пришлось записать в графу «без вести пропавших».
В селе был назначен отдых до следующего дня. Наутро новый поход, преследование бегущего противника. Долго не расходились корниловцы 10-й роты по отведенным квартирам, радостнее было поделиться впечатлениями лихого ночного набега и радостными переживаниями от полученной похвалы любимого командира. Кто захватил адъютанта полка, кто тянул комиссара, кто складывал на повозки захваченные винтовки и патроны, а кто заботливо суетился по части баранов, и уже через полчаса свежее мясо кипело в ротной кухне. А кто-то из молодых с более нежной душой, оставшись небольшой группой у догорающего костра, нежно напевал:
Повий, витре, на Вкраину,
Де спокинув я дивчину,
Де покинув кари очи —
Повий, витре, у пивночи…
На другой день наступление на деревню Речки. Красные не выдерживают стремительного марша корниловцев, идущих во весь рост на их губительный пулеметный и ружейный огонь, и после упорного боя корниловцы захватили деревню, взяв богатую добычу. Помню, кому-то из офицеров, если память не изменила, капитану Буракевичу, сентиментальному блондину, командиру 2-й роты, достался мотоциклет, с которым он долго потом возился, прежде чем сделать пробег «Речки — Москва».
Отсюда полк разделился на три группы: каждый батальон получал самостоятельную задачу, указывались разные участки и разные направления движений. Есаул Милеев оставался с нами, с 3-м батальоном.
Опомнившиеся большевики, подтянув значительные резервы — бригаду пехоты и бригаду Кубанской Черноморской красной конницы, — повели упорное наступление на Речки. Геройски отбивался 3-й батальон, но, видя превосходство красных, есаул Милеев решил оставить деревню, и мы вышли в поле для более выгодного маневрирования. Местность была весьма пересеченной. Большевики нас окружали. Нужно было пробиться к железной дороге и занять Белополье, где предполагалось соединение с 1-м и 2-м батальонами, которые были заняты ликвидацией другой группы красных.