Назаров бросил взводу:
— Все в порядке. Чтобы подобного больше не повторялось!
Сев в тачанку, он приказал вознице трогать и понесся обратно в полк.
На следующий день Партизанский дивизион выступил дальше. Стояло очень жаркое и сухое лето. Каждый день разведка сообщала один и тот же результат: противник отходит на запад и находится приблизительно в 40–50 верстах. Каждое утро в безлюдной ровной степи расходились дозоры, вытягивались по проселочной дороге головные конные части 42-го полка. Хлеб кое-где был уже скошен. В других местах расстилались еще несжатые кукурузные поля, дозревающие бахчи.
Мы прошли какое-то богатое пустое имение, где нашли штаб нашей бригады. Потом опять открылись со всех сторон необозримые пространства Херсонской степи…
На одной из остановок поздно вечером меня вызвали по списку.
— Ты назначаешься в глубокую разведку, — сообщил мне вахмистр Ашуркин.
В полной темноте назначенная в разведку группа партизан собралась на окраине деревни. При свете потайного фонаря начальник разъезда прочитал поставленную нам задачу. Она сводилась к тому, чтобы во что бы то ни стало догнать отступающего противника, войти в боевое соприкосновение с ним и этим выяснить его силы.
Мы тронулись в путь. Разговаривать и курить было строжайше запрещено. До рассвета разъезд шел очень осторожно, с сильно подтянутыми дозорами, но, как только начало светать, дозоры продвинулись далеко вперед и в стороны, а колонна пошла переменным аллюром.
Около полудня слева от дороги показались постройки кирпичного завода отца Троцкого. Часам к двум под палящим безветренным небом отряд добрался до деревушки немецких колонистов, вытянувшейся вдоль большого шляха, который уходил прямо на юг. Немцы спокойно приняли нас, сами занялись нашими лошадьми и потом кормили партизан сытным завтраком. Они сказали, что накануне здесь прошел небольшой отряд большевиков. Награбив у них всякого добра, красные сейчас же ушли дальше на запад. Большевики могли быть в данный момент в соседней большой слободе. До нее оставалось еще немного более пяти верст. Начальник разъезда прикинул время и, несмотря на утомленность лошадей и людей, решил идти дальше. Когда мы выезжали из деревни, на юге, далеко над горизонтом, наметился большой высокий столб пыли. Немец-колонист беспокойно поглядел на него и сказал:
— Кто-то идет сюда… Много людей, а кто они? Ваших тут нет. Уходите, пока вас не заметили… — и объяснил дорогу к слободе.
За деревней расстилалось довольно большое болото. Через него была положена длинная шаткая гать. Пройдя ее, мы свернули с дороги и пошли рысью по открытому полю.
Солнце спускалось низко над горизонтом, когда разъезд остановился. Перед нами лежала широкая лощина, за нею, верстах в полутора от нас, — большая слобода, утопавшая в зелени садов.
Начальник разъезда, рассмотрев подступы к ней, вызвал трех охотников и приказал им въехать в слободу с разных направлений. Выяснив от жителей, где находятся в данный момент большевики, партизаны должны были немедленно присоединиться к отряду.
Два партизана начали разъезжаться, спускаясь по склону лощины. Третий немного задержался, и, когда он собрался ехать, разглядывавший в бинокль местность юнкер обратил наше внимание на какого-то конного в защитной форме, стоявшего в полуверсте от нас в открытом поле. Он не замечал нас и продолжал разговаривать с какой-то бабой. Мы указали конного нашему третьему охотнику, и тот, сбросив винтовку, сразу пошел к конному. Тот долго не замечал нашего партизана, и только тогда, когда последний выстрелил на скаку в него и перешел в карьер, красноармеец поднял свою лошадь и помчался к слободе. Оба всадника исчезли в зелени ее садов.
Наступила полная тишина. Мы ждали продолжения, всматриваясь в окраины деревни.
Вдруг в нескольких местах послышались беспорядочные выстрелы, перешедшие вскоре в настоящую перестрелку. Она вспыхивала с промежутками несколько раз. Где-то в глубине деревни заработал пулемет. Стрельба отдалялась, потом стихла совсем. Наступило томительное долгое молчание. Наши партизаны не появлялись обратно. Все становилось возможным: может быть, все они трое были перебиты в деревне.
Несколько партизан вызвались ехать в слободу узнать, в чем дело, но в это время на окраине ее один за другим показались наши разведчики.
Они рассказали, что в слободе они нарвались на группу большевиков, грузивших какое-то имущество на подводы. Красные открыли огонь и бросились уходить в сторону полустанка Трикраты. От местных жителей партизаны узнали, что большевики отходят на город Вознесенск, где много красных. До Вознесенска оставалось верст десять. Встреченный в слободе отряд большевиков насчитывал человек пятьдесят. Конный же, обнаруженный в поле, успел уйти от нашего партизана благодаря большой резвости его лошади.
Задача была выполнена. Сейчас же наш отряд повернул обратно и пошел бодрым ходом на соединение с полком. Уже в темноте мы прошли болото и прибыли в немецкую деревушку, так гостеприимно встретившую нас днем. Жители сообщили нам, что не больше часа тому назад здесь прошла на север большая колонна красных. Это от нее поднимался в степи высокий столб пыли, замеченный нами раньше. Таким образом, наш отряд необыкновенно удачно прошел туда и обратно: только что проследовавшая колонна большевиков и не подозревала о нашем присутствии в ее тылу. Мы шли всю ночь переменным аллюром, с очень короткими остановками, и только на следующий день, мертвые от усталости, от покрытых почти ста верст пути, присоединились к полку.
Пока мы отдыхали, по всем сотням шла быстрая и спокойная подготовка к предстоящим операциям. Немного погодя полк выступил. Проходя одну из деревень, населенную исключительно евреями, мы очень развеселились: вдоль дороги, в каждом дворе, стояли смирно, отдавая честь, все обитатели — старики, бабы и дети. Рядом с ними были приготовлены ведра с водой. Поднесший воду моему коню старик оказался в большом затруднении: у него не хватало сил держать ведро одной рукой и отдавать честь другой, не отрывая ее от ермолки… Этот забавный парад был подготовлен, конечно, вахмистром Ашуркиным, проехавшим здесь до нас с группой квартирьеров.
Еще дальше я сам вызвался ехать квартирьером с тем же Ашуркиным и несколькими партизанами. В степи мы заметили около самой дороги небольшую кучку людей: у развалин какой-то постройки стояло человек шесть казаков и заседланных лошадей. Один из них, держа лошадей, флегматично крутил папироску. Другие казаки держались полукругом и молчали. За ними, у стены, лицом к нам, стояли четыре каких-то человека, одетых не по-крестьянски, и перед ними два пожилых казака. Я прислушался. Один из старых казаков, пощипывая свою бородку, спрашивал:
— Так, значит, ты говоришь, что ты — не жид?
Создавшаяся в это время обстановка на фронте представлялась следующим образом: Одесса только что была взята восставшими офицерами. Под натиском Добровольческой армии большевики отступали с боями на север, вдоль единственной железнодорожной линии, ведшей на Бирзулу. Среди красноармейских частей были полки, сформированные целиком из матросов Черноморского флота, отличавшиеся особенным мужеством и жестокостью в бою. Отступление большевиков поддерживалось десятком бронепоездов, которые были вооружены и легкими, и тяжелыми морскими орудиями. В массе отступавших где-то был и Раковский, вывозивший с собою все денежные запасы ограбленных одесских банков.
Бригаде генерала Склярова была поручена задача перерезать красным путь отступления, захватив и удерживая Вознесенск с его большим мостом через Буг и важными железнодорожными депо.
Назаров подтвердил по сотням, что по установленным в его полку правилам треть всей добычи, захваченной в бою, отойдет взявшим ее, будь то золотые запасы города Одессы или что-нибудь иное.
Мы недолго отдыхали в слободе. После полудня раздалась команда и сотни стали вытягиваться по проселочной дороге, обходя идущие справа подводы с пехотой 42-го полка, среди которых, в черной старомодной карете, ехал Назаров. В хвосте этой длинной колонны тянулись две трехдюймовые пушки назаровцев. Чувствовалось, что происходит что-то важное. Партизанские сотни пошли рысью вперед.
Ровная и открытая местность слегка повышалась. На близкой линии горизонта намечалось несколько низких холмов. Туда галопом проскакал Назаров, обогнав нас. 2-я конная Партизанская пошла вправо. Командир сотни назначил меня коноводом, и я принял пять лошадей партизан моего взвода. Сотня спешилась и, рассыпаясь в цепь, пошла вперед. Партизаны вскоре исчезли за перегибом местности. Немного погодя везший донесение казак сообщил, что невдалеке виден полустанок Трикраты и к нему со стороны Вознесенска подходит бронепоезд.
Вдруг впереди послышалась ружейная стрельба. Потом над полем грянуло с треском несколько низких разрывов шрапнели. Следующая очередь покрыла лошадей и коноводов, другие разрывы наметились около холма, где находился Назаров. Беглым артиллерийским огнем бронепоезд обстреливал весь участок 42-го полка. В грохоте шрапнелей и гранат по степи потянулся к нам крик:
— Коноводов!..
На горизонте появились быстро отходившие назад партизаны. Они разобрали лошадей. Сотня села и, рассыпаясь в лаву, пошла вперед.
С перегиба местности открылась картина: впереди полого снижающиеся поля несжатой кукурузы и приблизительно в одной версте от нас постройки полустанка Трикраты; немного вправо, у проселочной дороги, пересекавшей железнодорожную линию, поднятый шлагбаум. Дорога эта поднималась и, извиваясь лентой в степи, вела на запад в сторону Буга. Влево, за поворотом железнодорожного пути, виднелись дымки паровозов, дома Вознесенска, небольшое светлое пятно Буга. Только что прошедший бронепоезд красных, перенося огонь на разные участки нашего расположения, быстро уходил на север. Сотни, не получая приказаний, стояли под огнем. Наконец, командир сотни, вынув шашку, крикнул:
— Сотня, за мною… марш!..