Народ неименитый, народ несчитаемый /ни за что/, народ, поставляемый наравне с рабами, неизвестный, но получивший имя со времени похода против пас, незначительный, но получивший значение, уничижённый и бедный, но достигший блистательной высоты и несметного богатства, народ, где-то далеко от нас живущий, варварский, кочующий, гордящийся оружием, неожиданный, незамеченный, без военного искусства, так грозно и так быстро нахлынул на наши пределы, как морская волна, и истребил живущих на этой земле, как полевой зверь (Пс. 79:14) траву или тростник или жатву — о какое бедствие ниспослано нам от Бога! — не щадя ни человека, ни скота, не снисходя к немощи женщин, не жалея нежности детей, не уважая седины старцев, не смягчаясь ничем, от чего обыкновенно смягчаются люди, даже дошедшие до свойства зверей, но всякий возраст и пол поражая мечом. Можно было видеть, как младенцы, отторгаемые от сосцов, лишаемы были молока и самой жизни и готовым гробом были для них — увы! — те скалы, об которые они были разбиваемы, а матери жалостно рыдали и были закалаемы вместе с разрываемыми и трепещущими пред смертию младенцами; жалко было слышать, ещё жалостнее было смотреть и гораздо лучше молчать, нежели говорить об этом /варварстве/, заслуженным более совершавшими его, нежели потерпевшими.
Эта свирепость простиралась не только на человеческий род, но жестоко умерщвляла и всех бессловесных животных: волов и лошадей, птиц и прочих, какие только попадались; лежал вол и около него человек, дитя и лошадь получали общую могилу, женщины и птицы обагряли кровию друг друга. Всё было наполнено мёртвыми телами; в реках вода превращалась в кровь; источники и водоёмы одни нельзя было распознать оттого, что вместилища их были завалены мёртвыми телами, от других оставаясь совершенно неясные следы прежнего вида, потому что брошенное в них наполняло остальные их части; мёртвые тела загноили нивы, стеснили дороги; рощи одичали и сделались непроходимыми более от этих трупов, нежели от поростков и запустения; пещеры наполнились ими; горы и холмы, лощины и овраги нисколько не отличались от городских кладбищ. Таких страданий было исполнено это разрушение; так зараза этой войны, несомая на крыльях грехов наших, пролетала всюду, погубляя всё встречавшееся.
Никто не мог бы изобразить словом постигшую нас тогда илиаду бедствий! Кто же, видя это, не признал бы, что на нас излилась до дна та чаша, которую приготовил гнев Господа, воскипевший от наших грехов?.. О как все тогда расстроилось, и город едва, так сказать, не был поднят на копьё! Когда легко бы взять его, а жителям невозможно защищать, то, очевидно, от воли неприятелей зависело — пострадать ему или не пострадать; если же спасение города находилось в руках врагов и сохранение его зависело от их великодушия, то, по моему мнению, ...гораздо хуже было городу не сдаваться, нежели скорее сдаться... Помните ли вы тот трепет и те слёзы и рыдания, которым тогда предавался весь город в крайнем отчаянии? Помните ли ту мрачную и страшную ночь, когда жизнь всех нас готова была закатиться вместе с закатом солнца и свет нашего бытия поглощался глубоким мраком смерти? Помните ли тот час, невыносимо горестный, когда приплыли к нам варварские корабли, дышущие чем-то свирепым, диким и убийственным, — когда морс тихо и безмятежно расстилало хребет свой, доставляя им приятное и вожделенное плавание, а на нас воздымая свирепые волны брани, — когда они проходили пред городом, неся и выставляя пловцов, поднявших мечи и как бы угрожая городу смертию от меча, — когда всякая надежда человеческая оставила здешних людей и город держатся надеждою на единственное прибежище у Бога, — когда трепет и мрак объял умы и слух отверзатся только для одной вести: «варвары уже перелезли чрез стены и город уже взят врагами?» Ибо неожиданность события и нечаянность нашествия как бы заставляла всех воображать и слушать это; обыкновенно эта слабость в особенности бывает у людей и в других таких случаях: чего они слишком боятся, то по необдуманности считают действительным... Поистине тогда был плач и стон и горе (Иезек. 2:10)...
Когда же это совершалось у нас /т.е. раскаяние и т.д./... тогда избавились от несчастия, тогда сподобились отмены окруживших нас бед, тогда мы увидели рассеяние грозы и узрели отступление гнева Господня от нас; ибо мы увидели врагов наших удаляющимися и город, которому угрожало расхищение, избавившимся от разорения, тогда... Когда же? Когда мы, оставшись без всякой защиты и не имея помощи от людей, воодушевлялись на Матерь Слова и Бога нашего, Её просили умолить Сына и умилостивить за грехи наши, Ея дерзновение призывали во спасение, к Ея покрову прибегали как к стене нерушимой, умоляя Её сокрушить дерзость варваров, смирить гордость их, защитить отчаявшийся народ, побороть за собственную Ея паству.
Ея одеяние для отражения осаждающих и ограждения осаждаемых носил со мною весь город, и усердно мы возносили моления и совершали литии[171]; от того по неизреченному человеколюбию, при Матернем дерзновенном ходатайстве, и Бог преклонился, и гнев Его отступил, и помиловал Господь достояние Своё. Поистине эта прелестная риза есть одеяние Матери Божией; она кругом обтекала стены, и неприятели необъяснимым образом показывали тыл; она ограждала город, и ограда неприятелей разрушалась как бы по данному знаку; она облекала его, и неприятели обнажались от той надежды, которою окрылялись. Ибо как только эта девственная риза была обнесена по стене, варвары принялись снимать осаду города, а мы избавились от ожидаемого плена и сподобились неожиданного спасения...
Нечаянно было нашествие врагов, неожиданно совершилось и удаление их; чрезмерно негодование Божие, но неизреченна и милость; невыразим был страх от них, но презренно было и бегство их; в нападении на нас сопутствовал им гнев Божий, но мы сподобились человеколюбия Божия, отвратившего набег их...
ИЗ ЖИТИЯ ПАТРИАРХА ИГНАТИЯ[172]
Житие патриарха Игнатия (умер в 877 году) было написано его младшим современником и очевидцем описываемых им событий Никитой Пафлагонским около 880 года. Патриарх Игнатий — ярый противник патриарха Фотия — занимал патриаршью кафедру дважды: в 846—857 и 867—877 годах. В 857 году Игнатий был лишён сана и сослан на остров Теревинф, один из т.н. Принцевых островов в Мраморном море, недалеко от Константинополя; впоследствии Игнатия несколько раз переводили с места на место, но в феврале 860 года вновь вернули на остров Теревинф. где он, в сопровождении своих слуг, поселился в основанном им самим монастыре. Именно здесь опального патриарха и застало нашествие русов, о котором ярко, хотя и кратко, рассказывает Никита Пафлагонский.
В это время кровопийственный народ скифов, так называемые русские, прибыв по Чёрному морю в Стену[173] и разграбив все селения и монастыри, опустошил и близко лежащие к Константинополю острова[174], расхитив все сосуды и имущество, и предавал смерти взятых в плен людей. С варварской жадностью и яростью устремившись на патриаршие монастыри[175], они захватили все их достояние; двадцать два верных служителя их были изрублены мечами.
ИЗ «БРЮССЕЛЬСКОЙ ХРОНИКИ»[176]
«Брюссельская хроника» — условное название, данное историками византийскому компилятивному сочинению, дошедшему до нас в рукописи XIII века. В его состав входит так называемая «Хроника императоров» — перечень императоров, правивших Византией, с некоторыми дополнительными сведениями об их царствовании. «Заметка о Руси», читающаяся в «Хронике императоров», скорее всего составлена вскоре после смерти императора Михаила III, при императоре Василии I.
Михаил, сын Феофила, со своей матерью Феодорой [царствовал] четыре года, и один — десять лет, и с Василием — один год четыре месяца. В его царствование, 18 июня, в 8-й индикт, в лето 6368, на 5-й год его правления, пришла Русь на 200 кораблях, которая молитвами достославной Богородицы была побеждена христианами и по мере сил поражена и истреблена[177].
ИЗ «ОКРУЖНОГО ПОСЛАНИЯ» ПАТРИАРХА ФОТИЯ[178]
«Окружное послание», с которым патриарх Фотий обратился в начале 867 года к иерархам Восточной церкви, содержит исключительное по своей важности свидетельство о первом крещении руссов, случившемся спустя некоторое время после их нападения на Константинополь летом 860 года. Историки по-разному датируют это событие. Согласно наиболее распространённой точки зрения, крещение произошло не ранее сентября 865 года, поскольку 28 сентября 865 года римский папа Николай I в своём письме к императору Михаилу III называл врагов Византии, «умертвивших множество людей в окрестностях Константинополя» (то есть, надо понимать, руссов), закоренелыми язычниками. Так или иначе, но к началу 867 года по крайней мере часть руссов приняла крещение, как об этом сообщает в официальном документе Фотий. Правда, о том, какая часть руссов имеется в виду и относится ли свидетельство Фотия к киевским (поднепровским) руссам, историки спорят до сих пор.
...И не только этот народ[179] переменил прежнее нечестие на веру во Христа, но даже и многими и многократно прославленные и в жестокости и в скверноубийстве всех оставляющие за собою так называемые руссы[180], которые, поработив находящихся вокруг себя и отсюда чрезмерно возгордившись, подняли руки и против римской державы