— Гость в дом — радость в дом, — возвестил он с порога, скидывая и прислоняя к стене свой гороподобный рюкзак. — Я вас, кстати, не разбудил? И второй пункт повестки дня: есть ли у вас какой-нибудь завтрак для бедного скитальца-богомольца, который так спешил на свидание… о-о, с вами, благородная леди, — это он увидел выходящую с кухни Марию со сковородкой в руке, — что не успел перехватить даже хлебной корочки…
— У нас есть омлет — вот что значит женская рука в доме! Иди сюда, богомолец, и помни, что суесловие сокращает нам отпущенный жизненный срок.
— Нам и нашим близким, — уточнила Мария, и на лице ее ясно отразилось отчаяние при мысли, что теперь ей от Марка целый месяц будет некуда деться.
Зазвонил телефон. Мария почему-то дернулась и закусила губу. Аллен, внутренне сжавшись, взял трубку — и почувствовал горячий беспричинный прилив радости: это была Клара. По ее голосу можно было решить, что у нее сгорел дом или что началась мировая война.
— Халло… Я не помешала? Слушай, Аллен, тут такая проблема — у меня нет рюкзака, и в магазин я вчера не успела… Может, у вас найдется запасной?..
— Ну конечно, — небрежно сказал Аллен, втайне ликуя оттого, что в прошлом году ему подарили новый рюкзак. — Что-нибудь найдется, приходи скорее.
— И еще… скажи, пожалуйста, что нужно брать с собой? Теплую одежду, посуду, полотенце — правильно? У меня нет… спального мешка, но я возьму одеяло — это подойдет?
— Нет, конечно, — пораженно отозвался Аллен, никогда еще не видевший человека старше себя, не имеющего спального мешка. — У нас есть Робертов старый спальник, он, правда, тоненький, но в нем могу спать я, а тебе отдам свой… Ну как это — что брать? Ну что обычно берут в поход, из расчета на месяц… Особенно холодно быть не должно, а котлы уже взял Марк, так что запасайся посудой только на себя…
Клара помолчала в трубку, а потом извиняющимся тоном объяснила:
— Понимаешь, я никогда раньше не ходила в поход… не ночевала в лесу.
Аллен просто опешил и не нашел что сказать, кроме «Ничего себе… Как же так получилось?».
— Да вот… так уж получилось. Я потом расскажу. Еще… мне, к сожалению, нельзя носить вещи.
В первый миг Аллену пришла нелепая мысль, что ей по уставу нельзя носить никакой одежды, кроме послушнического балахона, в котором она в первый же день — чума побери — погибнет в лесу под рюкзаком; но Клара в следующий миг пояснила:
— То есть я имею в виду тяжести больше пяти килограммов.
— Пустяки, — героически заявил Аллен, у которого гора с плеч свалилась, — мы все за тебя донесем, ты только до нас доберись наконец.
— Ладно, тогда я скоро выхожу. — И повеселевшая Клара положила трубку.
Вскоре явился Йосеф. Походная одежда его состояла из мешковатой штормовки, явно у кого-то одолженной, из-под которой выглядывал воротник-стоечка, столь характерный для мирской одежды священников. Черные вполне приличные джинсы и новенькие горные ботинки-«бульдозеры» довершали ансамбль.
Мужчины начали распределять по рюкзакам продукты, а после Роберт приподнимал поклажу каждого из них, следя, чтобы все было по справедливости. Дойдя до рюкзака Йосефа, Роберт ухватился за лямки — и… едва смог оторвать рюкзак от пола.
— Ого! Йосеф, да что у тебя там такое? Кирпичи?
Йосеф улыбнулся. Удивительно, как этот человек, такой величественный в церкви, где даже сами его движения казались отточенными, как у воина, в домашней обстановке производил полудетское и какое-то недотепистое впечатление! Он даже двигался слегка неловко, периодически задевая и роняя разные вещи. Хотя под словом «ребенок» в его случае вовсе не скрывался enfant terrible, как это подчас бывало с Алленом, — скорее слишком наивный, открытый и в то же время ненавязчивый подросток, который без всякой боязни разговаривает со страшенным разбойником, и не предполагая, что его жизни может хоть что-нибудь угрожать. «И этого милого, нескладного парня я когда-то боялся до судорог», — внезапно подумал Аллен и чуть не рассмеялся.
— Зачем нам кирпичи? Там просто всякие части облачения, если в дороге вдруг понадобится служить мессу. Ризы, они довольно большие, да алтарные покровы, потир и чаша для гостий… Служебные книги, опять же, бревиарий, миссал… Ну и Библия, но она совсем маленькая и ничего не весит. А остальное, кажется, просто личные вещи. Ничего особенно тяжелого.
Роберт вздохнул и с безапелляционным выражением лица стал рассовывать Йосефову долю продуктов по рюкзакам остальных.
Наконец явилась Клара, немало поразив всех своим видом, хотя от нее и ожидали чего-то подобного. Никто из друзей не видел ее в иной одежде, кроме как в послушнической черно-белой, с покрытой головой; теперь же она предстала перед граалеискателями в синих джинсах и клетчатой рубашке, с волосами, закрученными в пучок на затылке. Согласившись выпить чаю, в ожидании она присела на диван и принялась что-то менять в своей прическе, вынув из нее шпильки, — и Аллен восхитился красотой ее черных блестящих волос, которые, как оказалось, падали ниже пояса, завиваясь кольцами на концах.
— Слушай, почему тебе нельзя носить тяжести? — спросил неромантично настроенный Роберт, ставя перед ней исходящую паром чашку. — Ты чем-нибудь серьезным болеешь? Не хочется тебя вынуждать говорить, но лучше нам это узнать сейчас, а не в походе, когда с тобой уже случится что-нибудь скверное.
— Именно так, — поддержала его Мария, на которую как на главного медика в компании легла ответственность за походную аптечку.
— Ну… да, болею, — неохотно призналась Клара. — С раннего детства, меня родители поэтому и не пускали никуда… Не то что в поход — мне и во дворе бегать с ребятами запрещалось. Это называется «железодефицитная анемия».
Мария присвистнула, но так как свистеть она не умела, получилось нечто вроде шипения. Все как по команде посмотрели на нее.
— Дрянь нешуточная, — пояснила та, взволнованно качая головой. — Такая штука с кровью, когда в ней недостает железа, и от этого происходят всякие неприятности. Например, кровь плохо сворачивается. То есть от малейшей ранки может произойти серьезная потеря крови: если ничего не предпринять, будет течь, течь, течь… Пока вся не вытечет. Переутомляться, кстати, тоже нельзя — могут начаться кровотечения.
— Откуда? — глупо спросил Аллен, сам не свой от всех этих ужасов, и тут же пожалел о своем вопросе. Но Мария серьезно ответила:
— Да откуда угодно, из носа, например. Или из горла. В случае серьезного приступа помогает только переливание крови.
«И кровь свою отдать не жаль», — без всякой связи вспомнил Аллен. Да разве ему было бы жаль отдать всю кровь, если бы это потребовалось для спасения Клары?.. Вот почему она такая бледная, что даже светится в темноте…
— Все вовсе не так ужасно, — попыталась разредить атмосферу девушка, — я с этим уже двадцать два года живу, и ничего. У меня есть лекарства, их надо пить каждый день. Я с собой много захватила — на год хватит.
— Одно ясно наверняка, — подвел итог Роберт, вставая, — в нашем походе все ориентируемся по Кларе. Как только у нее появляется хоть малейший намек на усталость — останавливаемся и отдыхаем. Как только ей надоедает нести свои вещи — тут же у нее их берем. И еще — не подпускаем ее ни к чему острому, даже к консервному ножу.
— Ну что вы в самом деле, — досадливо поморщилась девушка, — делаете из меня какую-то… принцессу на горошине! Может, еще в паланкине меня понесете? Тогда мы и за год никуда не доберемся!
— Так точно, понесем, мэм, — живо среагировал притихший было Марк. — А если вы будете сапратывляцца, мы вас свяжем вэревками и панэсем насильна, патаму что шаху нэ нужен мертвый нэвеста, шаху нужен живой нэвеста, а наш шах такой чэловек, что шутить нэ любит…
Наконец чай был допит, вещи упакованы, чашки помыты, и шестеро друзей оставили основательно разгромленный в процессе сборов дом. Уже на лестничной клетке, когда Роберт только собрался запереть дверь, внезапно раздался телефонный звонок, и Роберт хотел было вернуться и взять трубку. Но Мария, внезапно побледнев, удержала его за руку, и пока между ними происходил молчаливый «поединок воль», телефон за дверью замолчал. Так никто и не узнал, был ли это в самом деле Эйхарт или же, как на то смутно надеялся Роберт, прекрасная Лара в порыве раскаяния после вчерашнего скандала, когда она обозвала своего любимого «граальщиком несчастным», который занимается чума знает чем вместо поисков нормальной работы и никогда не будет в состоянии обеспечить семью. Под конец она все-таки смилостивилась и даже поцеловала его на прощание, пожелав «не свернуть там где-нибудь шею», но неприятный осадок на сердце после этого разговора все же не давал Роберту покоя и, по его предположениям, не собирался исчезать весь будущий месяц.
Путь шестерых пока что лежал на вокзал, на дневную электричку до Дольска, родного городка Аллена. Возможность еще одну ночь поспать в постели радовала всех, Дольск располагался на нужном направлении, а кроме того, Аллен имел немалое желание навестить свою маму, и в том ничего предосудительного не было. Маршрут до Стеклянных островов, начерченный Робертом при некотором содействии Марии и Марка, дважды пересекал границу: один раз по земле, другой — по морю. Хорошего в этом было немного — переход границы стоил немалых денег, а общая касса отряда отнюдь не лопалась от количества марок. Больше всего денег — полторы тысячи — в нее внесла Мария, раздраконившая какие-то свои прежние сбережения; а меньше всех — тридцать марок плюс обещание питаться Духом Святым и не посягать на «общественные» продукты — вложил Марк. Предложение насчет Духа Святого было с негодованием отклонено.
— Ты нам нужен в качестве тягловой силы, — утешил друга Аллен, — вон ты какой здоровый, больше всех можешь нести… Брали же с собою в поход крестоносцы вьючную скотину — и денег с этих ослов и волов наверняка не требовали!
Сам он достал из своего заветного конвертика на полке давно отложенные деньги «на лето» в количестве трехсот марок и теперь чувствовал себя очень богатым и способным накормить и одеть весь мир.