Поход за радугой — страница 27 из 72

ли тихо стервенеть. При этом каждый стервенел по-своему. Клин затеял тренировку, размахивая мечом и периодически, широким замахом снеся голову очередному воображаемому врагу, многозначительно поглядывал на меня. Ну а коллега-некромант сел спиной к огню и медитировал, время от времени выпуская в мою сторону языки сгущённой тьмы. Моих щитов эти языки не коснулись ни разу, но чем дальше, тем чаще они почти касались их.

– Ну, уважаемые, – объявила я, – хватайте миски и ложки. Готово.

– Наконец-то, – тихо буркнул Клин. Стилет просто молча встал и пошёл за указанным столовым инвентарём.

– Подождите, пока остынет, – сказала я, наливая похлёбку в собственную миску.

– Опять ждать? – Клин нахмурился. Впрочем, принюхавшись, он хмуриться перестал. – Пахнет завлекательно, – констатировал он. – Так ты и готовить умеешь?

– Как тебе сказать… если сравнивать с Шиан, то не умею…

– В сравнении с твоей поварихой все иные повара – неумехи!

– …но общие принципы знаю. Это как в алхимии: если даже я никогда лично не проводила какого-то синтеза, но имела возможность изучить записи того, кто его осуществлял…

– Постой! – возвращавшийся к костру Стилет с весёлым ужасом посмотрел сперва на меня, потом на котелок, потом снова на меня. – Сколько раз в жизни ты своими руками готовила ужин?

Я немного поразмыслила, вспоминая.

– Четыре. Включая вот этот.

– О боги!

– Да ладно вам! Сперва попробуйте, а потом уж критикуйте. О работе судят по результатам, не так ли?

На некоторое время разговоры возле костра прекратились. Затем:

– Понятия не имел, что с той жуткой солониной можно сотворить… такое. Всего-то час варки, а какой эффект!

– Полтора часа, Клин, – поправила я. – И немного водной магии.

– О, – сказал Стилет. – Тогда понятно.

Остальные комментарии были благополучно проглочены вместе с похлёбкой. Когда она (что произошло довольно быстро) кончилась, я спросила как бы невзначай:

– Хотите, я заварю шихем[7] к десерту?

– У нас есть десерт?

– Хочу!

– Тогда сполосните котелок. Он у нас, к сожалению, только один.

На словах "сполосните котелок" вскочили и Клин, и Стилет. Правда, Стилет тут же опустился обратно, немного сконфуженный, но для триумфа мне вполне хватило его первой реакции.

После того, как закипела вновь набранная вода, заварка шихема заняла всего четверть часа. В отличие от приготовления еды, в этом я могла считать себя опытной. Шиан, моя тральгимская кухарка, предпочитает классические рецепты, а я, пока была на севере, изучила несколько новых. Поэтому дома, в Тральгиме, когда я желала выпить чашку свежего шихема, мне приходилось заваривать его самостоятельно.

Если подумать, на севере я тоже заваривала его сама. Еду я брала из общего котла, но шихем для северян – дело особое. Это очень серьёзный шаг: предложить кому-то шихем, особенно сваренный своими руками. Только два человека и один ринт делали мне такое предложение, а я сама предлагала шихем единожды, ещё не вполне понимая, что к чему. Мне отказали.

Теперь я снова предлагаю свой шихем. И, предлагая, я не ждала отказа.

К Эрготру это всё. Магические ритуалы я ещё готова воспринимать с должной долей серьёзности, но человеческие? Нет, нет и нет. Жизнь без того бывает сложна.

– Ну, так что у нас на десерт?

– Ореховая смесь с изюмом.

– И ты молчала?!

– Хорошая хозяйка бережлива, – сказала я наставительно. Вернее, попыталась. Улыбка так и лезла наружу из-под маски постности, и, подумав немного, я выпустила её на свободу.

Праздник у нас или где?

Звёзды. Прогоревший до углей костёр. Шелест крон. Птицы передают друг другу партии ночного оркестра, журчит ручей, изредка вздыхают, переступая ногами, лошади.

Тишина и покой.

– Во время застолья, – начала я, – перед тем, как пригубить вино, принято выслушать тост. Есть мнение, что застолье должно прекращаться, когда ты уже не в состоянии разобраться в смысле очередного тоста… или когда уже никто из пирующих не может высказаться достаточно связно. Но шихем – не вино. Поскольку на севере принято считать, что вместе за чашкой шихема сидят только близкие и друзья, существует неписаное правило: осушив кружку, каждый должен рассказать что-то особенное. Рассказ может быть признанием, или сиюминутной откровенностью, а может быть какой-то удивительной историей. Или шуткой – если она не стара. Если человек пьёт шихем в одиночестве, он дарит рассказ миру. Говорят, что боги иногда слушают эти рассказы и даже действуют на основании услышанного.

– А ты в это веришь? – прищурился Клин.

– Я не суеверна. Но что-то в этом есть. Я точно знаю, что, даже независимо от воли богов, настоящая откровенность меняет человека… а когда человек меняется, он меняет мир вокруг себя. Потом уже мир меняет его, и так без конца. Когда цепочку изменений удаётся заметить и запомнить, об этом складывают легенды.

– Что же ты собираешься нам рассказать? – спросил Стилет.

Я предпочла не заметить язвительности в его голосе.

– Вы оба знаете, как я стала некромантом. Это произошло ещё до моего рождения. Кому-то достаётся абсолютный музыкальный слух; кто-то, ещё не начав бриться, уже поднимает коня вместе со всадником; а кто-то легко обгоняет помянутого всадника, посрамляя выносливостью четвероногих бегунов. Каждому своё. Не подумайте, что я жалуюсь! На мой взгляд, гораздо лучше быть некромантом, чем батраком, нищим бродяжкой или попросту пустым местом. Но до сих пор я была одна, если не брать в расчёт посмертных слуг, – и, говоря откровенно, ещё не преодолела привычку к одиночеству. А теперь у меня есть спутники: коллега, равный мне опытом и способностями, и ученик. Это ново. Это необычно. И я уже твёрдо уверена в том, что мне это нравится!

Мы помолчали. Неожиданно Клин закрыл глаза и продекламировал:


– Блажен, кто верует и ждёт,

Не утомляясь ожиданьем;

И ветер странствий, и полёт,

И очищение страданьем.

Блажен поэт, когда весна

Ему заглядывает в очи.

Блаженны дни, блаженны ночи,

Блаженны солнце и луна,

И небосклон, звездами полный,

И облака, и синий лес,

Соль на губах, седые волны,

И край несбыточных чудес.

Огонь, мерцающий в сосуде,

И свет на дне любимых глаз,

И эхо чьих-то мерных фраз,

И благосклонность вышних судий.

Блажен весь мир и страсти мира,

Орган и скрипка, горн и лира, –

Всё, что поёт в моей груди.

И краски, и прикосновенья,

Плоть памяти и пыль забвенья,

И нитка вечного пути.


Помолчали.

– Про "свет на дне любимых глаз" – это ты с расчётом на Эйрас? – спросил Стилет.

– Даже при самом тщательном вскрытии, – огрызнулся Клин, – ты не найдёшь в моей груди ни одного из перечисленных музыкальных инструментов.

– Я никого не хотел обидеть…

– Однако обидел!

– Правда? Что ж, – Стилет как-то странно изогнул угол рта, – тогда я, пожалуй, тоже порадую собравшихся… историей. Хотя всем известно, что некроманты появляются в мире непосредственно из пасти Эрготра (он, знаете ли, брезгует нас глотать и выплёвывает, когда мы попадаемся ему на зубок)… так вот, у меня тоже когда-то была семья. Странно, не правда ли? Мне и самому уже в это не верится. Более того: семья у меня была большая, одних только родных братьев и сестёр пять штук. Но интерес для нас сейчас представляет только одна моя сестра. Младшая. Та, которая тоже уродилась магом. Вот только ей достались силы света и воды. Я очень любил её и гордился её успехами, а она гордилась мной. Правда-правда. Мы, тёмные, отлично чувствуем ложь. Вот оттенки правды – дело иное… но когда сестра говорила, что любит меня, я ей верил. Когда она говорила, что желает мне только хорошего, я тоже не ощущал неправды. Она всегда была очень искренней, это подтвердил бы любой, кто её знал…

– И как кончилась идиллия?

Стилет одарил Клина таким взглядом, что у того рука сама собой дёрнулась к рукояти меча. Дёрнулась – и сжалась в кулак.

Казалось, Стилет этого не заметил.

– Кончилась? Проще простого. У нас дома жил кот. Старый, толстый и ленивый. Как-то раз он перестал дышать. Я увидел, как горько плачет над телом любимца моя светлая сестричка. И тогда я сделал так, что кот встал. Дышать ему, правда, было больше не нужно, и мурлыкать он уже не мог. У зомби плохо с проявлениями чувств. И никого бы он не смог согреть, устроившись на коленях, если только перед тем он не лежал какое-то время у камина. А мышей он и раньше не ловил. Зато мёртвый кот стал гораздо охотнее прибегать на зов. И команды понимал гораздо лучше. Включая такие, каким обычного кота не научишь даже за год. А я… не могу сказать, что я рассчитывал утешить сестру, подняв кота. Я вообще ни на что не рассчитывал. Глупо, не правда ли?

Некоторое время Стилет молчал. И мы тоже молчали.

– Да. Кот-зомби был первым камешком. Первой ступенькой. Хотя тогда сестра промолчала. Мои братья и другая сестра, а также племянники, племянницы и прочие родичи играли с котом, как с ожившей игрушкой. Радовались, что он стал такой умный, и огорчались, что он потерял аппетит. Но так как он при этом и не худел, никого это особенно не тревожило. Не играла с котом только та, ради слёз которой всё было затеяно… больше ни разу. За первой ступенькой последовало ещё несколько. Одно, другое… Я никого не анимировал, я просто делал вещи, вполне естественные для некроманта: спасал от окончательной порчи начинающие подгнивать овощи; вытягивал, превращая в энергию, боль от переломов и вывихов, за что пострадавшие искренне меня благодарили; усмирял рычащих собак, забирая их злость… Я старался держаться подальше, когда рубили головы курам, и убегал, когда кого-нибудь должны были начать сечь за провинности, но сестра всё реже говорила мне, что любит меня, и всё чаще – что желает мне добра. Когда к нам в дом явились стражи храма Карающего Меча и отец спросил, что им нужно, младшая именно так и сказала. Я, желая добра своему старшему брату, сказала она, позвала этих доблестных воинов, чтобы они привели его к алтарю Исирана для покаяния и отречения. Чтобы бог, прозванный Карающим Мечом, исцелил меня, как хирург исцеляет больного гангреной, чтобы я больше не творил тёмной магии в родном доме. Она говорила что-то ещё, но что именно, я не знаю. Потому что в тот же день и час я сбежал из дома. Банальная история, не правда ли, многоуважаемые?