В общем, меня радовало, что отвращение на лице Клина во время допросов пробивается сквозь маску невозмутимости ещё чаще, чем вспухает мутными желваками в моей собственной душе. Хорошие инстинкты: моему ученику активно не нравится именно то, что ему не следует делать.
Никогда.
Гедор ир Лайге чувствовал себя, как в кошмаре. Давно ему не приходилось пропускать сквозь душу такое количество грязи. Это ведь только со стороны кажется, что менталисту ничего не стоит приказать другому человеку что-то сделать. Стоит, ещё как стоит! Особенно если объект увешан амулетами и сопротивляется… а те мерзавцы, которые чередой возникали перед ним, как в затянувшемся кошмаре, противились допросу все до единого. Противились отчаянно, яростно. Ещё бы! При тех-то откровениях, которыми они начинали сыпать, будучи окончательно скручены и выстроены. И за которые им полагалась, самое малое, медленная варка в кипящем масле.
Где-то на третьем или четвёртом допрашиваемом Луч понял, что вскоре сломается. Он уже не мог следить, куда и какими дорогами его ведут; от перегрузки он вошёл в туннельный транс, при котором объекты материального мира воспринимаются с изрядной долей условности. Он не вспоминал, что послан в Белую Крепость по следам неизвестной организации некромантов, устроившей налёт на Юхмарскую тюрьму, забыл, что ему нужно всячески скрывать этот факт от Иглы, очень и очень похожей на члена этой гипотетической законспирированной организации. Он отбросил всё, кроме конкретной, сиюминутно решаемой задачи. Потому что уже в начале первого допроса сам с обжигающей страстью захотел прижать двуногих тварей, по следам которых шёл и до глоток которых наконец дорвался Гамбит. Страсть эта могла сыграть с Лучом злую шутку, но…
От истощения и безумия его спасла та самая Игла. Он уже встал и закачался на грани, когда она каким-то образом ощутила его слабость, проникла через ставшие податливыми ментальные барьеры, а потом взяла на себя более половины нагрузки. В результате Гедор быстро вернул способности к отстранённой оценке ситуации, снова стал воспринимать реальность почти в обычном режиме. И ужаснулся тому, что ощутил.
Первый шок – там, в его номере "Лиловой Мантии", – не шёл с ЭТИМ ни в какое сравнение. В номере он всего-навсего налетел на мёртвую защиту, равномерно растянутую на всех троих гостей, и понял, что один из них – некромант высокой ступени. Много выше его собственной. Из-за этой защиты он даже не мог определить, кто из троицы гостей тот самый некромант.
Даже определить, нет ли среди них зомби, он бы не сумел. Он, менталист!
Мёртвый щит, и этим всё сказано.
Но теперь… ох! Теперь он знал: некромант – Игла. Теперь он видел, что она с немыслимой, невероятной щедростью предоставляет ему свою опору[18]. И её опора, которую испытывает на излом допрос очередного высокопоставленного мерзавца, держит тот самый, никуда не девшийся мёртвый щит, растянувшийся ещё больше, чтобы прикрыть его, Луча; держит простое, но совершенно независимое заклятье звукозаписи, фиксирующее на обработанном кристалле откровения допрашиваемого; держит канал, по которому Игла в постоянном режиме проверяет обстановку вокруг с помощью ясновидения. И всё это не мешает некроманту ни думать, ни реагировать, ни передвигаться с отработанной грацией бойца… ни – самое кошмарное, выходящее уже за любые рамки! – держать некоторое количество магической силы в резерве, на случай неожиданностей.
Нечеловеческая гибкость мышления. Просто нечеловеческая!
"Если она стоит во главе задумавших и осуществивших атаку на Юхмарскую тюрьму, её организацию не уничтожить. Потому что полностью уничтожить организацию можно только вместе с её верхушкой… а атаковать эту женщину способен лишь безумец.
Если же среди преступных некромантов есть другие такие же, как она…"
Игла бросила на Луча встревоженный взгляд – видимо, не понимая, откуда взялась вспышка ледяного ужаса, – и менталист почёл за благо резко оборвать опасную мысль.
– Всё нормально, – шепнул он. – Я просто понял, как близко стоял к краю. Спасибо!
На счастье эрта Лайге, Игла была некромантом. Ложь заставила бы её насторожиться, а вот полуправда – успокоила.
– Не стоит. Это я втравила вас во всё это… дерьмо, – худое, резких очертаний, по-своему привлекательное и на удивление молодое лицо скривилось в искреннем отвращении.
– Но чего ради вы сами в это полезли?
– Ради справедливости, – был ответ. И Луч не ощутил в нём ни ноты фальши. – Ну и ещё потому, что Гамбит – мой друг. Я не могла допустить, чтобы его сожрали… эти.
В одно местоимение Игла вложила достаточно презрения, чтобы в нём утонула, не булькнув, парочка средних размеров королевств вместе со всеми своими жителями.
– Вам не нравятся преступники?
– Такие – нет! Я могу понять, когда нарушается буква закона, если того требует его дух. Но когда делают наоборот… Да, моя профессия состоит в причинении зла – но зла умеренного, оправданного и тщательно просчитанного. Того, которое обойдётся малой кровью и в конечном итоге пойдёт во благо. А эти паразиты… мы тут немного поспорили с Гамбитом. Он пообещал мне купить любой магический артефакт по моему выбору из тех, что продаются в Шинтордане, если после первого же допроса мне не захочется превратить допрашиваемого в зомби.
– И что? – против воли заинтересовался Луч.
– Если следовать букве договора, Гамбит проиграл. Будь я свободна в осуществлении своих желаний, эти… больные на голову уроды… закончили бы жизнь куда более замысловато.
Впрочем, настоящей ненависти в голосе Иглы не было. Только жутковатый азарт, да ещё сожаление о мечтах, которые навсегда останутся лишь мечтами.
"Госпожа магистр, а Душегубку ваш костяной дракон тоже штурмовал из чувства справедливости? Ради торжества духа закона над его мёртвой буквой и ради всеобщего блага?" Но Гедор ир Лайге вовремя прикусил язык. Предсказать реакцию Иглы на такой вопрос он бы не взялся. Ради самосохранения даже самые идейные борцы за справедливость порой творят совершеннейшую жуть. Луч уже такое видел… ох, ещё как видел!
С другой стороны – при чём тут самосохранение? Перед законами Шинтордана она чиста, как первый снег. Она с лёгкостью может признаться ему в лицо в чём угодно, даже в не совершённом. И что толку? Хотел бы Луч взглянуть на мага, способного принудить Иглу к возвращению под сень острасского правосудия силой!
Впрочем, нет. Не хотел бы.
Игла и сама по себе внушает трепет, а уж тот, кто будет могущественнее неё… брр!
Последним, уже ближе к утру, мы должны были допросить непосредственное начальство Гамбита. Капитана стражи по прозвищу Секач (ну, это в лицо, а заглазно его только Боровом и звали). К нему сходились липкие, но прочные нити паутины, опутавшей весь Южный сектор. Даже Толстяк Кирпичный оказался зависим от Секача-Борова. В малом, не как слуга, а скорее как союзник, блюдущий в первую очередь собственные интересы, но… с другой стороны, капитана можно было назвать зависимым от Кирпичного.
Оба они основательно запутались в сплетённой другим сети, но при этом каждый наверняка полагал, что именно он держит всё под контролем. Что не расправляется с конкурентом, потому что ему это выгодно.
Вот только чего-то в этой картине не хватало.
Занятая поддержанием сложной сети разноплановых заклятий и отслеживанием происходящего вокруг меня, я уже не могла как следует проанализировать добытые на допросах сведения. Только чувствовала неладное, и всё. Быть может, при иных обстоятельствах я предпочла бы остановиться и хоть немного подумать, но если можно сэкономить усилия, просто допросив Секача…
Лень – величайший из пороков!
– И как мы проберёмся внутрь?
Это спросил Луч. Всю дорогу до особняка капитана Гамбит расписывал, какая там охрана, да какие запоры, да какие ловушки, да каких тварей выпускают во двор по ночам, чтоб никто не лазал (целая стая вирр в заклятых ошейниках… и как только Секач не разорится на прокорме этой нечисти? или вправду им бросают отловленных бродяг, чтоб, привыкнув к человечине, на людей кидались злее?). А вот теперь мы пришли, посмотрели на все эти прелести, услышали голодный скулёж вирр, до озноба похожий на детский плач, и менталист, похоже, усомнился. Не в том, что мы сможем пройти внутрь, но в том, что можно сделать это тихо, никого не убив.
– Гамбит, а что там у капитана на крыше?
– Ну, Игла! Ты точно сумасшедшая! Но… знаешь, именно это может сработать. Что у Борова на крыше, я не знаю, но…
– При чём тут вообще крыша? – нахмурился Луч. По голосу чувствовалось, что он подозревает подвох, а я так попросту видела его гримасу, хотя ночь была темна почти как глубины пещер.
– Люди прривыкли думать в двух измеррениях, – раздался голос незаметно подплывшего гарпона. – А их ведь трри…
– Лурраст, на тебе Гамбит. Клин справится сам. А Луч… тебе придётся покрепче держаться за мои руки, соотечественник.
"Снова она меня удивляет. Так небрежно касаться ТАКИХ сил! И эти силы, не обрушив половину домов в округе и не расколов землю на глубину пары тысяч шагов, всего лишь медленно и аккуратно переносят её вместе со мной через высоченную каменную стену и широкий двор. Такой риск – только ради того, чтобы этого безумного полёта никто не заметил… риск десятикратный: ведь Игла не концентрируется на одном заклятии, она продолжает держать мёртвый щит для иных чувств и более того – выставила маскировку, обманку для ушей, носов и глаз. Казалось бы, кто может нас увидеть на фоне неба тёмной ночью за час до рассвета? Но и такой мелочи она не оставила на волю случая… впрочем, это именно мелочь. Интереснее не повиновение глубочайших сил мироздания, интереснее неожиданно открывшееся умение создавать иллюзии. Это же в чистом виде магия света! Некромант, сколь угодно могучий, просто НЕ ДОЛЖЕН уметь такое!
Но Игла умеет.
И её молчаливый ученик летит сам по себе, не пользуясь шумной классикой левитирующих заклятий… летит не так, как она, а так, как говорящий гарпон, слишком похожий на него ментально. Небрежно пользуясь врождёнными навыками чужого вида живых существ. Клянусь улыбкой Хэтаса, если с каждой минутой эта компания не кажется мне всё более странной!"