Тут в XVI столетии образовалось любопытное вольное государство «Запорожской казачьей сечи». После покорения Крыма Екатерина II упразднила сечь и перевела казаков на Кубань. Кубанские «черноморские» казаки и есть потомки запорожцев.
Первая Кубанская конная дивизия состояла из полков: 1-го Кубанского (Корниловского), 1-го Екатеринодарского, 1-го Уманского и 1-го Запорожского. Казачьих конных батарей при них не было, оттого-то мы к ним и попали.
Мы прошли по селам: Васильевка, Балки, Белозерка, Лепетихи. Но боев не было. Тут нас застал приказ двигаться на Акимовку, маленькую станцию, чтобы грузиться. Поезд довез нас быстро, в одну ночь, до Феодосии.
(1–19 августа 1920 года) погрузка
Было начало августа 1920 года. Очень рано. Состав вагонов остановился на запасном пути около моря. Мы были в Феодосии.
Один солдат, из пленных, взятых в Таврии, был из Вятки и никогда моря не видел. Он выглянул из товарного вагона.
– Глядь, речка!
В голосе явное удивление из-за размеров этой речки. Голос из глубины вагона:
– Эх ты, деревня. Это море.
– Море?! – вотяк вылезает из вагона, идет к морю, долго стоит и возвращается. – Воды-то, воды! И вся порченая.
Мы выгрузились, и обе батареи пошли в центр города и там построились на площади. Генерал Врангель сказал нам речь и наградил наш дивизион серебряными трубами на Владимирской ленте. За хорошую работу. (Воображаю, как осеклась инспекция конной артиллерии, которая все время мечтала нас расформировать!) Серебряные трубы мы взяли в Ромнах, а Владимирская флюгарка была у нас спокон веков. Так что это было только подтверждение существующего. После этого мы пошли на пристань и стали грузиться на пароход. Грузились мы на тот же «Аю-Даг», который привез нас из Новороссийска. Но на этот раз на нем были только наши две батареи и лазарет, так что было просторно.
Очень любопытно грузят лошадей. Лебедка подхватывает лошадь широкой подпругой. С того момента как лошадь теряет почву под ногами, она висит неподвижно, и лебедка переносит ее в трюм. Меня послали с несколькими солдатами в трюм расставлять лошадей. Мы еще расставляли предыдущих, когда нам спустили еще одну. Ее остановили сантиметров на двадцать от пола и она раскачивалась на тросе лебедки. Эта летающая лошадь вызвала враждебность всех лошадей, и, когда, раскачиваясь, она приблизилась к одному ряду лошадей, все как по команде заложили уши и дружно ударили задом. Бедная лошадь отлетела к противоположному ряду, который таким же манером отослал ее обратно. Получилась игра в футбол. Несчастная лошадь летала во всех направлениях, а мы бегали, стараясь ее избегнуть. Наконец догадались крикнуть наверх: «вира». Лошадь приподняли. Она продолжала беспокоить других лошадей, но была вне досягаемости.
К вечеру все было погружено. Мы трое: брат, Александров и я – пошли ночевать к тете Соне и спали в беседке в саду. Тетя Соня Тучкова объявила нам, что решилась ехать в Москву. Она чувствовала себя одинокой. Как мы ее ни отговаривали, она уехала. До Москвы, конечно, не доехала и умерла в тюрьме в Рязани.
Она пошла нас провожать на пристань. К нам подошел полковник Шапиловский. Мы его представили тете.
– Тучкова? Из тех самых?
– Да, из тех самых, бородинских.
Было очевидно, что Шапиловскому это импонировало. Брат этим воспользовался. Он попросился остаться, не идти в десант.
– А как же ваше орудие?
– Вот брат будет им командовать.
– Ну ладно…
Видимо, Шапиловский согласился только из-за присутствия тети Сони. Я был искренне рад за брата. Десант отвратная вещь. Никогда не знаешь, вернешься ли.
С тяжелым сердцем мы простились с тетей Соней, зная, что она идет на верную смерть. Потом с Александровым мы взошли на пароход, и «Аю-Даг» отошел от пристани.
Десант на Кубань был, конечно, тайной. Но все эту тайну знали и о ней говорили. Само собой разумеется, что и красные знали о десанте, и они навезли в Кубань массы войск. Единственное, что удалось сохранить в тайне, – это место высадки.
Вечером «Аю-Даг» пошел на юг в открытое Черное море. Когда совсем стемнело, мы присоединились к десятку пароходов, которые стояли на одном месте с потушенными огнями. Это был сборный пункт. Сюда шли пароходы из разных портов. В полночь, когда все собрались, пароходы выстроились в кильватерную колонну и пошли на север.
– Не курить и не разговаривать.
Тамань ведь была занята красными, и там, конечно, сидели наблюдатели, а ширина пролива всего восемь верст.
Ночь была темная, безлунная. Пароходы шли очень близко друг за другом. Красные не заметили нашего перехода в Азовское море. Шли мы всю ночь и часть дня и встали на якоре как раз посередине Азовского моря, так что наши суда нельзя было увидать ни с какого берега. Во время похода мы занимались стиркой белья упрощенным способом: белье привязывали на канате и волокли за пароходом. Через десять минут белье было сравнительно чисто и все вши погибали. Но некоторые плохо привязывали и теряли все белье.
Наш флот остановился посреди Азовского моря с потушенными котлами, чтобы дымом не выдать своего присутствия. Стояли весь день. Было жарко, и мы стали купаться. Я чуть не утонул по собственной глупости. В разговоре я как-то заявил, что люди прыгают в воду неправильно. Нужно прыгать вниз головой, тогда нельзя разбиться. Мои слова подхватили и обязали меня прыгнуть со шканцев «Аю-Дага», то есть самого высокого борта. Я по глупости согласился, но когда взглянул вниз со шканцев – дух захватило. Хоть «Аю-Даг» был маленьким пароходом, но на шканцах высота была трехэтажная или даже больше. Кругом собралась публика и даже сестры милосердия. Отказаться было нельзя, и я прыгнул. В воздухе я почувствовал, что меня заносит, и сделал движение поясницей, чтобы выправиться. В это время упал на воду грудью и почувствовал, как в хребте что-то хрустнуло. Я вытянул в воде руки, ожидая, что меня вынесет на поверхность, но поверхности что-то не было. Я открыл глаза. Желтый свет, но поверхности не видно. Очевидно, ушел глубоко. Не попасть бы под пароход. Я заработал руками и, когда воздуха уже больше не было, выскочил на поверхность среди наших купающихся. Но грудь сдавило, как обручем, и я не мог ни вздохнуть, ни позвать на помощь. Я стал медленно погружаться.
– Молодец, все же прыгнул. А небось боязно было? – говорили наши, не замечая, что я тону.
«Как глупо утонуть среди купающихся», – подумал я.
Вдруг я услыхал с радостью, что поручик Ладутко обратил внимание.
– Что с ним? Ему плохо?
Он подхватил меня под руку и подтащил к веревочной лестнице. Как только я за нее схватился, грудь отпустило и я мог вздохнуть всей грудью. Спасен. Но влезть по лестнице я не мог, ноги не действовали. Малая волна меня шлепала о подводный борт, покрытый ракушками, и я весь изрезался о них. Кто-то обратил внимание на кровь. Веревочную лестницу спустили, я поставил на нее ноги, и меня втянули наверх. Пришел доктор, помазал йодом и сказал, что легкий вывих позвонка. Не болело, но было трудно садиться в седло. Однако я был молод, и организм вскоре все наладил. Ночью мы снялись с якоря и пошли куда-то. Рано утром в тумане мы услыхали отдаленную стрельбу. Наши высадились в Приморско-Ахтарской и оттеснили красных. Берег был очень мелкий, и высаживались при помощи мелкосидящих железных барж с мотором. Нас забыли выгрузить, и мы не протестовали, потому что жизнь на «Аю-Даге» была приятная. Но лошади стали страдать от жары и недостатка воды. Тогда генерал Колзаков устроил тарарам, и нас сейчас же выгрузили.
Все воинские части пошли уже вперед, но станица была переполнена обозами, беженцами и даже женщинами и детьми. Бог знает, как они сюда попали. Какая глупость – брать беженцев в десант! Они только нас связывали и подвергались напрасно опасности.
Наши обе батареи тотчас по выгрузке запрягли, и они пошли искать Кубанскую дивизию. А меня и нескольких офицеров и солдат оставили, для того чтобы мы нашли повозки, погрузили снаряды и следовали за батареями.
Еще вечером все пароходы и два миноносца, которые нас охраняли, снялись и ушли в Крым. Было тягостное ощущение, что мосты сожжены и отступление нам отрезано.
Утром мы были разбужены взрывами снарядов крупного калибра. Один дом около нас обрушился. Как и следовало ожидать, после ухода миноносцев красный буксир притащил баржу, на которой стояло крупное орудие. Еще было счастье, что у красных не было военного флота. Этот обстрел вызвал панику среди обозов. Никаких войск в Приморско-Ахтарской не осталось. Но мы вспомнили, что при выгрузке видели английское орудие на пристани. Очевидно, оно было привезено именно для такого случая – прихода красных с моря. Несколько офицеров побежали на пристань. В передке были снаряды. На горизонте виден был буксир и баржа. Английская система была нам незнакома, но в принципе все орудия похожи друг на дружку. Мы поставили орудие и направили его, вкопали сошник, открыли затвор и зарядили. А вот произвести выстрел не сумели. Стали дергать за все, что имело вид спуска. Выстрел произошел внезапно: кто-то дернул за настоящий спуск. Первый снаряд был большим недолетом. Пользоваться прицелом мы не умели и потому просто стали поднимать ствол, чтобы увеличить дистанцию. Вскоре так наловчились, что наши гранаты стали падать вокруг баржи, и противники решили уйти от греха. Отмечу, что английская пушка стреляет дальше нашей и для морского боя вполне подходит.
Очень гордые отражением морского нападения, мы вернулись в станицу и нашли ее пустой. Все удрали. Мы едва смогли найти наши повозки, погрузили снаряды и под вечер отправились искать батареи.
Мы были очень неспокойны. Ехали мы маленькой группой на враждебной территории, не зная, куда ехать и где наши, и все время озираясь кругом, нет ли где красного разъезда.
Какие части участвовали в десанте, точно не знаю. Но думаю, что не ошибусь, назвав тех, с которыми мы встречались. Это была конная дивизия генерала Бабиева, четыре полка, и наши две батареи, числом около двух-двух с половиной тысяч шашек, и Константиновское пехотное училище в пятьсот – шестьсот штыков. Это было все. Совершенно недостаточно, чтобы завоевать всю Кубань. Врангель рассчитывал на поголовное восстание казаков, но оно не произошло, так как красные навезли массы войск. Но отношение казаков было к нам доброжелательное, и много добровольцев пополняли ряды наших полков. Командовал десантом генерал Улагай, а фактически генерал Бабиев. Говорили еще про «главные силы генерала Улагая», которые будто бы пошли вправо и находились в районе станицы Ново-Николаевской. Но это был миф. Никаких главных сил не было, и генерал Улагай спокойно сидел в Крыму. Но «идти к главным силам» было условным кодом и значило: отступать в случае неудачи в плавни через станицу Ново-Нижне-Стеблеевскую. Ведь нельзя было этого сказать просто – красные заняли бы станицу и отрезали нам отступление. Эта тайна была известна одному только Бабиеву, и он ее сохранил. Кроме того, миф о главных силах сослужил нам службу: во-первых, мы сами в них верили, чувствовали, что мы не одни. Главные силы поднимали наш дух. Во-вторых, красные тоже в них поверили и особенно боялись, не находя их нигде и ожидая всюду. Это связывало их действия. Видимо, они были убеждены, что наш десант имеет целью отвлечь их силы, а главны