[169] Поездка Ивана III по стране заняла в 1476 г. около трех месяцев (с конца сентября до конца декабря).[170]
Эти поездки не фиксируются летописью. Но февральский поход во Владимир имеет совсем другое значение. Это выступление войск, собранных со всего великого княжения, со своими князьями и воеводами. Великий князь с братьями и сыном шел во Владимир во главе служилого ополчения — главной силы Русской земли.
Летописная формула об атом событии носит чисто официальный характер, так мог начинаться походный дневник великого князя. Аналогичная формула встречается в великокняжеской летописи в 1445 г. в известии о походе великого князя Василия Васильевича на казанского царя Махмута.[171]
Представляет интерес порядок перечисления князей. На первом месте после великого князя — его брат Юрий, а сын, князь Иван, — только на третьем месте, позади Бориса. Десятилетний Иван еще не имеет официального статуса наследника и не носит политических функций, — первый человек после великого князя — старший из его братьев. Перечисление князей в этой формуле носит официальный характер.[172]
В поход идут не только воеводы великого князя с его служилыми людьми, но и его братья со своими воеводами. Собранное войско можно назвать княжеско-служилым ополчением.
«А князя Андрея Большого оставил князь великий на Москве, да и другого князя Андрея Меньшого».
Управление столицей было, надо полагать, в руках наместника (вероятно, кн. И. Ю. Патрикеева) и бояр великого князя. Был на Москве и митрополит Филипп. Выла и великая княгиня Мария Ярославна. Но упоминание князей, оставленных на Москве, может свидетельствовать об уровне доверительных отношений между братьями. Конфликты были еще впереди. Между братьями царило согласие — об этом косвенно говорит отсутствие каких-либо письменных докончаний между ними. Они жили по духовной отца.
«Тое же весны в Великое Говенье (т. е. после 27 февраля] пришел на Москву посол от короля Казимира, Якуб писарь да Ивашенец. И князь великий велел наехати ему себе в Переславле. А сам из Володимера с сыном иде к Переславлю, а братию и вся люди оставив в Володимере. И пришед к Переславлю посла отпусти, и възвратися опять к Володимерю».
Приезд королевского посла — важное событие. Там не менее великокняжеская летопись со времен Дмитрия Донского приезды послов не фиксирует, хотя с Литвой были оживленные дипломатические отношения (что видно, например, из наличия договорных грамот).
Посольство Якуба писаря зафиксировано, видимо, в походном дневнике, который велся во время «стояния» великого князя во Владимире. Наличие церковных дат может свидетельствовать о принадлежности к духовенству лица, ведущего походный дневник.
Великий князь придает такое значение своему пребыванию с войсками, что не едет для встречи с послом в Москву, а назначает ему аудиенцию в Переяславле.[173] Не считает возможным принять посла во Владимире — очевидно, не хочет показывать ему войска, собранные там.[174] Великий князь на встречу с послом берет с собой сына— и это едва ли не первое указание на особую политическую роль наследника.
Какую цель могло преследовать сосредоточение войска во Владимире? Известно, что в 1461 г. великий князь Василий Васильевич «поиде к Володимерю, хотя ити на Казаньского царя». В марте 1461 г. он был во Владимире «зарати бо ся тогда с царем Казанским».[175] Мы уже видели, что, по сведениям Тип. летописи, осенью 1467 г. великий князь Иван был во Владимире и именно оттуда послал в поход войска с царевичем Касымом.[176] Владимир — место сбора войск, передовая база, выдвинутая от Москвы к востоку, к казанскому рубежу.
Владимир — в 200 верстах от Москвы, на кратчайшем пути к Казани. Отсюда вниз по Клязьме в Оку, по Оке — к Волге или сухим путем. Владимир может быть исходной базой и для наступления, и дня обороны — противнику трудно его обойти.[177]
Мобилизация и сосредоточение княжеско-служилого ополчения должны были занять достаточно длительное время. Так, столетие спустя сборы в Полоцкий поход 1563 г. заняли два месяца (начались в конце сентября, а войска прибыли в Можайск к месту сбора в начале декабря).[178]
Подготовка к сбору войск для похода во Владимир могла начаться одновременно с отправкой войск к Галичу для похода Северной рати. Это значит, что мобилизация княжеско-служилого ополчения началась уже в ноябре 1467 г., непосредственно после похода Касыма. Не исключено, что в ходе мобилизации проводились смотры боеготовности служилых людей по уездам — о подобных смотрах впоследствии писал Герберштейн.[179] Эти смотры, сопровождавшиеся составлением десятен, хорошо известны в XVI в. в условиях развитой поместной системы. Но в своей первичной форме такие смотры могли появиться гораздо раньше — без них едва ли было возможно функционирование военно-служилой системы.
Длительное пребывание во Владимире могло быть использовало для проверки боеготовности войск, для росписи их по полкам (в 1562 г. в Можайске эта роспись заняла две недели). Главной целью было, вероятно, создание стратегического резерва для дальнейших действий.
Между тем военные действия продолжались. «А Татарове казанские тое же весны шед взята Кичменгу и зажгоша. Князь же великий посла переимати их».[180]
Кичменга — левый приток р. Юг, в устье ее — городок (примерно в 120 верстах к югу от Устюга), который, очевидно, и был сожжен казанцами. От Устюга до Владимира — не менее тысячи верст. Гонец мог покрыть это расстояние не менее чем за 10–15 суток, а на получение во Владимире известий о нападении на Кичменгу и передачу приказания должно было уйти несколько недель. Приказание могло иметь смысл как распоряжение нанести ответный удар по казанцам на этом направлении, т. е. к югу от Устюга, послать войска на Кичменгу и т. п. Важно то, что нападение казанцев вызвало какие-то ответные меры со стороны главного командования — оно старалось держать управление войсками в своих руках. Связь между войсками на театре Военных действий и главным командованием в тылу поддерживалась — об этом свидетельствует запись в походном дневнике «Владимирского стояния», которая, по-видимому, была последней: «Прииде князь великий на Москву в пятой великий вечер (15 апреля. — Ю. А.)».
Итак, во Владимире вместе с великим князем был его аппарат управления, через который и осуществлялось управление войсками. По-видимому, аппарат военного управления как таковой еще не оформился, как не было и особого аппарата для управления посольскими делами. Канцелярия великого князя еще не дифференцировалась. По крайней мере, в источниках нет явных признаков функциональной документации — ни военной, ни посольской.
Дошедшие до нас дневниковые записи (в их летописной интерпретации) отразили только часть работы Ставки — в нее стекались донесения, а из нее шли директивы, свидетельствующие о работе аппарата управления войсками.
Ближайший аналог дневниковых записей 1468 г. — записи 40–50-х гг. о походах великого князя Василия Васильевича. Эти записи сохранились за 1445, 1450, 1452, 1456 гг.[181] Общее в них — более или менее точная датировка движения великого князя и некоторых его распоряжений. Даты приводятся как по церковному, так и (реже) по светскому календарю (6 июля 1445 г., 27 января 1450 г.). В некоторых случаях дневниковые записи перемежаются с воспоминаниями участников событий (Суздальская битва, бой под Галичем). Таким образом, известный опыт ведения походного дневника и его отражения в великокняжеской летописи уже имелся.
Напротив, летописи Ерм., Тип. и Уст. не содержат никаких упоминаний о «Владимирском стоянии». Это объясняется, видимо, более или менее частным характером этих летописей, не связанных непосредственно с официальным великокняжеским летописанием и его источниками. Нет сведений о «Владимирском стоянии» и в сокращенных Сводах — вероятно, к 90-м гг. эти события потеряли свою значимость, с точки зрения составителей Сокращенных Сводов.
Рассказ великокняжеского свода о «Владимирском стоянии» без каких-либо изменений перешел в Вол.-Перм, Сп.-Прил., Увар., Никанор., и, что особенно важно, в Ник., что подчеркивает его официальный характер.
«Владимирское стояние» в глазах официозного летописца занимает центральное место в ряду событий зимы 1468 г. Прибытие великого князя во Владимир состоялось, когда результаты похода Северной рати князя Семена Романовича Ярославского были уже, вероятно, известны в Москве. Какие бы ни строились предположения о цели и задачах «Владимирского стояния», ясно одно — главные силы русских войск были собраны именно здесь и составляли фактически стратегический резерв для будущих операций.
Новый этап войны с Казанью начался с наступлением весны. Как мы видели, в глазах великокняжеского летописца первым актом новой кампании было нападение казанцев на Кичменгу, что вызвало соответствующие распоряжения великого князя, находившегося еще во Владимире.
Тип. летопись пишет о событиях весенней кампании гораздо подробнее.
«Тое же зимы на Вербной неделе (4–10 апреля. — Ю. А.) взяша Татарове Казанъскии две волости Костромских — Кусь и множество полону взяша, а иных изсекоша. Князь же Иван Васильевич Стрига Оболенский ходи за ними и до Унжи с Костромы, и не достиже их».[182]