ати идет один из ярославских князей. Его родственник князь Семен Романович возглавлял зимний поход в Черемисскую землю в 1467/68 г.[218] Переход ярославских князей на службу великому князю Московскому — характерное явление, связанное с распадом прежней ярославской княжеской системы и включением Ярославской земли в состав великого княжества. При этом ярославские князья возглавляют именно Северные рати, набранные из жителей земель, близких к Ярославлю.
«И пришед на Устюг, поидоша в судех к Вятке, а Устюжане с ними же».
По всем имеющимся данным, служилое землевладение на Вологде и на Устюге было слабо развито, и надо полагать, что в судовой рати участвовали не только и не столько служилые люди, но и земское (городовое) ополчение, привычное к речным походам. Шли волоком из Устюга в бассейн Вятки, по уже не раз испытанным (в том числе и год назад) путям.
«И прииде к Вятке, и начата Вятчанам глаголати речью великого князя, чтобы пошли с ними на Казанского царя». Очевидно, воевода князь Данило Васильевич Ярославский имел полномочия обратиться к вятчанам от имени великого князя.
Поход судовой рати 1469 г. имеет общие черты с походом предыдущего года. Войска собираются к открытию навигации к Вологде и Устюгу, судовая рать идет в Вятскую землю. Но на этот раз из Москвы идут не казаки-добровольцы во главе с Иваном Руно, а дворовые дети боярские во главе с воеводой — лицом высшего ранга, облеченным полномочиями от великого князя. Уровень командования на ступень выше; надо думать, что и численность войск больше, и задачи более ответственны. Самое главное — поход северной судовой рати на этот раз дополнен походом Главных сил к Нижнему Новгороду с очевидной дальнейшей задачей движения на Казань.
Необходимым или, во всяком случае, крайне желательным условием успешности похода северной рати было участие вятчан, которое должно было не только усилить состав самой рати, но и обеспечить ее тылы и связи с Москвой.
Но на предложение-предписание великого князя, сделанное от его имени воеводами судовой рати, вятчане «рекоша к ним: изневолил нас царь, и право свое дали есмя ему, что нам не помогати ни царю на великого князя, ни великому князю на царя».
Отказ вятчан от участия в походе носил официальный характер, имел существенно важное значение и фактически в большой мере подрывал саму стратегическую идею удара с двух направлений. Нельзя не отметить крупный успех казанской политики и стратегии — успешного для казанцев похода на Вятку в 1468 г., приведшего к таким важным результатам.[219] Можно отметить и другое — слабость политических связей Москвы и Вятки, недостаточность московского влияния на вятчан.
Но пребывание северной рати в Вятской земле имело еще более важные последствия.
«А в ту пору был на Вятке посол Казанского царя, и тот послал весть к Казани, что и отселе идет от Вяткы рать великого князя судовая, но не во мнозе».[220] Таким образом, и маршрут движения, и состав судовой рати оказались раскрытыми для противника. В таких условиях трудно было рассчитывать на успех. Отметим, что, по оценке казанского посла-разведчика, судовая рать идет «не во мнозе». Перед ней, по-видимому, стояла задача нанесения сковывающего (отвлекающего) удара для облегчения действий главных сил, собиравшихся в Нижнем Новгороде.
Описание похода северной судовой рати носит в какой-то мере документальный, официальный характер — в источнике могли быть официальные сведения, наказы и донесения, включенные в летопись в переработанном виде.
Рассказав о первом этапе похода северной рати, великокняжеский летописец возвращается к рати Константина Александровича Беззубцева.
«А Константин Беззубцев со всеми предписанными вой совокупився стояше в Новегороде в Нижнем. И прислал к нему князь великий грамоту свою, веля ему самому стояти в Новегороде, а которые под ним дети боарьские и вси прочий вой восхотят, тех повеле ему отпускати воевати мест Казанских».[221]
Великий князь осуществляет одну из функций главного командования — шлет директиву в форме грамоты воеводе, стоявшему с собранными войсками. Смысл этого письменного предписания заключается, видимо, в том, чтобы, сохраняя основное ядро войск в Нижнем, частью сил нанести удар по казанским местам — с обычной целью грабежа и опустошения, а также, может быть, отвлечения внимания от северного направления.
Главные силы, собранные в Нижнем, должны оставаться под непосредственным командованием своего воеводы — в готовности к походу на Казань.[222] Вероятнее всего, рать Беззубцева должна была двинуться в поход после получения известий об успешных действиях северной рати, наносившей сковывающий, вспомогательный удар.
Обращает на себя внимание предоставление широкой инициативы воеводе — численность войск, отпускаемых под Казань, он должен определить сам, опираясь на желание тех, «кто восхотят».
«Он же, прочет грамоту и разосла по всех сущих под ним. Сшедшим же ся к нему всем князем и воеводам и сказа им, что прислал к нему князь великий грамоту, а велел всем вам, кто въсхочет идти воевати Казаньские места по обе стороны Волгы, а мне велел здесе быти в Новегороде. И вы пойдете, а к городу к Казани не ходите». Устное распоряжение Беззубцева основано на директиве великого князя. Не ясно только, содержалось ли в директиве запрещение добровольцам идти к Казани, или оно было сделано воеводой по собственной инициативе. В любом случае оно соответствовало идее рейда ограниченными силами без участия основной массы войск, собранных в Нижнем Новгороде. Основная масса судовой рати, собранной со всех городов великого княжества, должна была оставаться в Нижнем Новгороде под командованием своего воеводы.
«То же слышавше вой князя великого рекоша воеводе своему Костянтину: "Все хотим на окаянных Татар за святые церкви и за своего государя великого князя Ивана и за православное христианство". И поидоша вси, и Костянтин остася в Новегороде».
Неопределенно поставленная задача привела к неожиданным результатам. Судя по летописному известию, прошло нечто вроде вечевой сходки. Импровизированное волеизъявление «всех воев» не соответствовало ни директиве великого князя, ни распоряжению самого воеводы. Замысел всей операции был коренным образом нарушен.
Выражения «вси вой» не значит, конечно, что «все поголовно», но, во всяком случае, основная, большая часть войска изъявила желание «идти воевати казанские места».
Воевода Беззубцев, оказавшись перед фактом столь массового волеизъявления, не стал противиться ему и отпустил «всех воев», полностью нарушив тем самым полученную им директиву великого князя. По существу своему такое действие (вернее, бездействие) воеводы, поставленного во главе всей судовой рати Русской земли, не может расцениваться иначе как серьезнейшее должностное преступление с самыми тяжелыми последствиями.[223] Воевода-главнокомандующий нарушил данную ему директиву, потерял управление войсками и существенно ослабил вверенную ему рать. Это событие свидетельствует о низком уровне дисциплины высшего командного состава русского войска.
То, что произошло в Нижнем Новгороде, имеет своей основной причиной, надо полагать, не злой умысел воеводы или его личные недостатки как командующего, а сохранение в общественном сознании старых, не изжитых еще традиций общинно-вечевых времен, допускавших и даже предполагавших широкую, фактически неограниченную инициативу частных начальников и самих воинов. Поход «на Казанские места» отвечал идеалам лихой, удалой вольницы, соответствовал общепринятым представлениям о борьбе против «окаянных», а кроме того, сулил богатую добычу. Необходимо отметить, что исходное зерно этого проявления старых традиций заключалось в самой грамоте великого князя с ее достаточно неопределенной постановкой задачи. Видимо, и в ставке не были еще преодолены привычные, освященные веками представления об организации управления войсками.
Так или иначе, с этого момента начинается новый этап всей кампании-этап самостоятельных действий судовой рати на Волге. Меняется и характер изложения.
«И поидоша из Окы под Новъгород под старой, сташа под Николою на Бечеве, и вышед из суд идоша в город к старой церкве Преображения Господня, и повелеша ту идущим священником молебны совершати за великого князя и за вой его».
«И отоля шед, такоже и у святого Николы молебнаа створиша, милостыню даша кождо их противу силе». В этих известиях, лишенных всяких признаков официальности, чувствуется рассказ очевидца-участника событий.
«По сих же совокупишеся вси за едино и начата мыслити себе, кого поставити воеводою, чтобы единого всем слушати. И много думав, избраша себе по своей воле Ивана Руна».
Вечевой, стихийный характер действий воев-добровольцев здесь проявляется в полной силе. Они сами избирают себе воеводу — вещь немыслимая в сколько-нибудь дисциплинированном войске, знающем субординацию. Воевода избирается общей сходкой «воев», вышедших из судов на берег, сохраняется и характерная терминология вечевых сходок — «много думав».
Избрание Ивана Руна объясняется, вероятно, исключительно его личными качествами. Он был известен, по-видимому, как смелый и опытный предводитель. Сам великий князь знал его и в предыдущую кампанию доверил ему посланных с Москвы на Север «казаков». Руно отличился и в бою с казанцами на Каме в 1468 г. Опыт прошлогоднего похода судовой рати во главе с Руном, очевидно, импонировал «воям», собравшимся в Нижнем Новгороде.
«И того же дан отплывше от Новагорода 60 верст, ночевали, и на утро обедали на Рознежи, и ночевали на Чебоксаре, и от Чебоксари шли весь день, да и ночь ту всю шли. И приидоша под Казань на ранней заре Майя 21, в неделю 50-ю».