Сказался основной недостаток подготовки Волжской рати — она не была ориентирована на длительную, упорную борьбу за Казань. Расчет строился, очевидно, на быстром решительном двустороннем ударе, и запасы имелись только в ограниченном количестве.
«И поиде Костянтин со всеми вой с Ирыхова к Новугороду к Нижнему вверх». Этим обозначилась полная неудача похода Волжской судовой рати и фактически неудача всей кампании.
Сколько же простояла русская рать под Казанью?
Появившись 21 мая, она до 28-го стояла под самым городом. С 28-го — на Ирыхове острове. Через какое-то время появился воевода Беззубцев и стоял здесь то ли З½, то ли дважды три с половиной, т. е. всего семь недель. Бели считать, что Беззубцев прибыл через неделю после отхода к Ирыхову острову, т. е. 5 нюня (допущение совершенно произвольное, основанное только на предположении, что Беззубцев не мог надолго терять из виду свои войска, ушедшие к Казани), то срок появления вятчан был назначен на 1 июля. Если он простоял на Ирыхове два таких срока («другую пол четверти недели»»), то отход начался примерно 25 июля. Если так, то «стояние» под Казанью длилось два месяца. Если же считать, что отход начался после истечения первого срока, назначенного вятчанами, то это событие произошло в первых числах июля, и срок «стояния» на Ирыхове соответственно сокращается в два раза.
Все, что мы знаем об этом «стоянии» — из рассказа очевидца-участника, который не приводит ни цифр, ни точных дат (за исключением даты подхода к Казани и ее атаки). Ничего не известно о каких-либо действиях русских и татар в течение месяца или двух «стояния» у Ирыхова. Само отсутствие известий в рассказе участника может косвенно свидетельствовать о том, что крупных событий (вроде повторной атаки казанцев на судовую рать или попытки новой атаки на Казань со стороны русских) за это время не было. Собранная у Ирыхова судовая рать фактически бездействовала, и положение ее неуклонно ухудшалось. Никаких дальнейших перспектив не было видно. В этих условиях решение воеводы Беззубцева об отходе к Нижнему Новгороду следует считать единственно правильным, соответствующим сложившейся обстановке. Как и осенью 1467 г., после неудачной атаки царевича Касыма, приходилось отступать под давлением непреодолимых обстоятельств и по собственному решению воеводы.
«Гребшим же день той и на утрее до полутора, и ту срете их царица Касимова, Казанского царя мати Обреимова». «… и начат говорите воеводам великого князя: "князь великий отпустил меня к моему сыну со всем добром и с честью, то уже не будет никоего же лиха межи их, но все добро будет"».
Речь царицы была либо умышленной ложью, либо неумышленным заблуждением. Из ее слов можно было заключить, что между Москвой и Казанью достигнуто соглашение и военные действия прекращены. Следует еще раз обратить внимание на полное отсутствие связи между Москвой и судовой ратью: воеводы не имели никакого представления о том, что делалось в Москве. В этих условиях дезинформация могла иметь определенное значение.
«И поплы мимо их, а ини вверх поидоша. И приишед на Звенич, ночеваша ту с субботы на неделю».
По данным Тип. летописи, Звенич Бор — в 40 верстах от Казани.[226] Грести приходилось против сильного течения Волги, и до Звенича Бора добрались только к вечеру второго дня.
«Ив пол утра повелеша в неделю себе обедню служити сущим с ними священником, а ести на себя чинити. Отслуша обедню, хотеша сести ести, а у иных церквей еще не успеша и обедни отслужити».
В судовой рати была не одна походная церковь.
«И в то время приидоша на них Казаньстии Татарове, вси князи и вся земля их, судовою ратью и конною по берегу».
Вероятно, татары следовали за судовой ратью Беззубцева по пятам, отстав от нее на два дневных перехода. В отличие от русских, татары имели не только судовую рать, т. е. пехоту, но и конную. Нападение татар было, видимо, неожиданным. Конница шла, очевидно, по левому берегу Волги.
«Видевше же то, воеводы великого князя и вси воя его поидоша в суда свои и погребоша противу судовой рати Татарские и начата битися с ними».
Бой происходит в данном случае на воде, суда сражаются с судами.
«И одолеша христиане Татаром, они же бежали к берегу, иде же конная рать их бяше. Коннии же татарове начата з брега наших стреляти, и они отступиша от них к своему берегу: А судовые Татарове опять воротишася за ними, си же обращяшася про го ниша их к своим».
Бой шел с переменным успехом. Преимущество в судовой рати было у русских, но конная рать татар играла роль второго эшелона и не давала возможности развить успех боя на реке.
«И тако бишася весь день той и до самые ночи, и раззидошася кииждо на свой берег начевати».
Бой фактически закончился вничью. В условиях действий на реке, хотя и широкой, наличие у одной из сторон конной рати давало ей неоспоримое преимущество. Отбив все атаки татар, русские могли рассчитывать только на возможность дальнейшего движения вверх по Волге, т. е. отступления, находясь при этом в невыгодных условиях из-за владения одним из берегов татарской конницей.
На этом рассказ очевидца, полаженный в основу летописного известия, прерывается. Далее — киноварный заголовок «Знамение» и рассказ о событиях апреля 1470 г. («Месяца Апреля в 15 день…»).[227]
С точки зрения истории летописания представляет интерес разрыв в известиях, на который обычно не обращают внимания.[228] Этот разрыв — во всех летописях, где есть рассказ участника похода Волжской рати.[229]
Итак, рассказ великокняжеской летописи о летней кампании 1469 г. представляет собой соединение двух известий: о походе Северной рати князя Данилы Васильевича Ярославского и о доходе Волжской рати Константина Александровича Беззубцева. Основное внимание великокняжеская летопись уделяет именно ему. Рассказ великокняжеской летописи конца XV в. по Уваровскому списку об этом походе без существенных изменений вошел в другие летописи великокняжеского цикла.
Оригинальный рассказ приводит Уст. летопись.
«Мая 6970, на пятой неделе по Пасце, женился князь Андрей Васильевич…».
Известие не на месте. Оно относится к 1470 (6978) г. Взято из великокняжеской летописи и сюда искусственно вставлено.
«Тое же весны князь великий Иван послал рать судовую на Казань.
А братью свою, князя Юрия да князя Андрея Большого, послал берегом с конною силою, да с ними воеводы и князи, и Двор великого князя.
А судовая рать наперед пришла под Казань Майя в 10 д в неделю пятидесятую.
А воеводы судовые рати нелюбья держат промеж себя, друг под другом ити не хочет.
И передумав, да поставили себе воеводу от середних бояр Ивана Дмитриевича Руна.
И приидоша под город Казань, в неделю пятидесятую утре, на ранней заре, безвестно; и сторожи Татарские не слыхали.
И взяти им было Казань; татарове спят, а рать судовая о стену пришла.
И поноровил татаром Иван Руно, отбил рать от ворот го родных прочь и сам велел трубити во многие трубы.
И татарове, заслышаша, нарядилися».[230]
Уст. летопись проявляет зависимость от великокняжеской. Ряд известий ее опущен. Дата прихода под Казань перепутана, но рассказ содержит важные реалии, отсутствующие в великокняжеской летописи. Первая из них — известие об одновременной отправке в мае 1469 г. судовой и конной ратей является, по-видимому, ошибочным: оно не находит подтверждения ни в других источниках, ни — главное — в последующих событиях. Второе известие — об обстоятельствах выбора на должность воеводы Ивана Руна — представляет интерес. Оно, по-видимому, взято из рассказа участника событий. Не поддержанное другими источниками, это известие не может быть безоговорочно принято, но не лишено правдоподобия — не противоречит известным фактам.
Зато третье известие — об измене Руна, «поноровившего» татарам и тем самым спасшим Казань от взятия, представляется досужим вымыслом, явно недостоверным, что уже отмечалось исследователями.[231]
Значительно больший интерес представляют известия Уст. летописи о походе северной рати.
«А вторую рать послал князь великий на Казань — князя Данила Александровича Пенка, да Никиту Константиновича, да Петра Плещеева, и иных многих, с ними Устюжане да Вятчане».[232]
Известие — местного устюжского происхождения. Имена воевод даны неточно: князь Данило Ярославский — не «Александрович Пенко», а Васильевич,[233] как и написано в великокняжеской летописи. Плещеев — не «Петр», а Тимофей Юрло,[234] что также написано в великокняжеской летописи. Эти ошибки свидетельствуют о невысоком ранге автора рассказа, не знавшего точно имена воевод.
«А пошла рать мимо Устюга и Вятки. И пришли на Каму реку, и увидели Татарина на берегу, и начата спрашивать: "Где рать великого князя стоит?" Он же сказал им: "Была рать у города да царь с князем Юрием мир взял и рать пошла прочь"».
«И князь Данило Александрович с воеводами и со всеми ратью пошел мимо Казань к Новогороду Нижнему.
А царь Абреим скопил много силы на Волзе в судех, а иных на конех по берегу, и доспел переем на рать. А князь Данило того не ведал».
Это известие представляет большой интерес. В основе его — рассказ очевидца-участника. Идя по Каме, судовая рать спустилась в Волгу, тут-то и произошла встреча с татарином, давшим ложную информацию. Судя по этому рассказу, рать князя Данилы Ярославского должна была выйти к Казани и соединиться с войсками великого князя, т. е. с ратью, шедшей по Волге от Нижнего. Показания татарина влекли русских в западню.