План действий, предложенный князем Данилой Холмским и Федором Давыдовичем, вполне облегчал новгородцам решение задачи разгрома псковичей. Отход к Демону, уже начатый было воеводами, подставлял псковичей под удар главных сил новгородцев.
В этих условиях директива великого князя, отданная им в Ставке на оз. Коломно 9 июля, имела решающее значение. Она придавала событиям совсем другой ход — войска были направлены не на второстепенный, а на главный объект, и перед ними была поставлена важнейшая стратегическая задача — не допустить разгрома псковичей.[294] Так как в Ставке не могло быть точных данных о действиях псковичей, директива исходила из собственной оценки обстановки великим князем. Во всяком случае, директива от 9 июля отвечает наиболее существенному требованию военного искусства — видеть главную цель и к ней стремиться — и отражает высокий уровень стратегического мышления своего автора. Как три века спустя писал великий Румянцев, «искусство военное… состоит в одном том. чтобы держать всегда в виду главную причину (цель. — Ю. А.) войны… Полководец… в предмете имеет один главный пункт и к оному течет со всем устремлением, поелику одолением оного опровергает все другие, от того зависящие».[295]
Победа на Шелони — результат и итог всей стратегии Ивана III в кампании 1471 г.
Оценивая эту стратегию, А. К. Банов видит ее характерные черты:
— правильная оценка фактора внезапности;
— стремление к крайнему напряжению своих сил и к ослаблению сил противника;
— быстрая и правильная оценка обстановки;
— организация отрядов, соответствующая их назначению:
— обеспечение связи между частями армии;
— постановка частных задач, вытекающих из общей идеи;
— строгий расчет во времени и пространстве;
— быстрота и решительность действий.[296]
Если в стратегическом отношении воеводы князь Холмский и Федор Давыдович были далеко не безупречны, то на тактическом уровне действия воевод великого князя на Шелони заслуживают высокой оценки. Успешная переправа вброд через большую реку на виду у неприятеля делает честь их мужеству и глазомеру, а также боевым качествам их войска.
В бою проявились тактика, выработанная москвичами в бесконечных схватках на южном рубеже, и качественное превосходство московского служилого ополчения, состоявшего фактически из воинов-профессионалов, над наспех собранной новгородской ратью. Победа на Шелони — победа нового над старым, великокняжеского служилого ополчения над удельно-городским.
Военные действия продолжались. По словам Моск. летописи, «вой же князя великого и после боя того воевали много и по посады Новогородцкые и до Немецкого рубежи, по реку Нерову, и великое место зовомое Новое Село поплениша и пожгоша».[297] Речь идет, очевидно, о действиях великокняжеской конницы, рассыпавшейся по Новгородской земле, не встречая серьезного сопротивления после разгрома главных сил Новгорода.
Гораздо большее значение имела реализация результатов битвы на уровне главного командования.
«Воеводы великого князя мало отдохнув от того бою том и сождався с своими, послаша к великому князю Замятию с тою вестью, что поможе им Бог, рать Новгородцкую побили. Он же пригонил к великому князю в Яжелбицы, того же месяца Нуля 18 день, и бысть радость князю великому и братии его, и всему воинству их бе бо тогда у великого князя и царевич Даниар и братия его, благоверный князи Юрьи и Андреи и Борис, и бояре их, и все воинство их».[298]
Это известие основано, очевидно, на походном дневнике. Ставка переехала из Коломно в Яжелбицы примерно на 100 верст на северо-запад, ближе к театру военных действий. Из сообщения летописи видно, что удельные князья и царевич Даньяр не шли со своими полками, а находились в Ставке, под рукой великого князя. Их полками командовали воеводы — под началом соответствующих воевод великого князя. 150 верст (по карте) от места Шелонской битвы (устья Мшаги) до Яжелбиц гонец покрыл за три дня (если он был отправлен на следующий день после битвы). Реальная скорость его передвижения составляла, вероятно, не менее 60 верст в день, так как он ехал не по прямой.
Ставка следовала за войсками первого эшелона, находясь от них в 3–4 конных переходах. Это расстояние следует считать максимально допустимым (если не чрезмерным) для оперативного управления войсками.
«А в ту же пору был у великого князя из Новагорода от нареченного архиепископа и всего Новагорода Лука Клементиев о опасе».
Получив известие о Шелонской битве, новгородские власти немедленно запросили мир. Новгородская господа рассчитывала, вероятно, как и зимой 1456 г. после своего разгрома у Русы, купить мир.
«Князь же великий дастъ им опас и отпусти того с селищ противу Демона». Ставка, очевидно, переехала из Яжелбиц на 50 верст к юго-западу к Демону, который, согласно директиве от 9 июля, осаждали войска верейско-белозерских князей.
«А князю Михаилу Андреевичю и сыну его князю Василью воеводы Новогородские, кои сидели в городке в Демону, добили челом и предашися на том, что их головами выпустит, а о ином ни о чем не стояти, а з города дали окупа 100 рублев Новогородских».
Капитуляция Демона была вызвана полной бесперспективностью дальнейшего сопротивления. Разгром главных сил новгородского войска предопределил судьбу всех новгородских крепостей, на ход событий это уже почти не влияло.
«А от Пскович прииде к великому князю в Ыгнатичи с Кузьмою Коробьиным посадник Микита с тем, что Псковичи со всею землею своею пошли на его службу…»[299] Это известие было получено уже после Шелонской битвы. Директива от 9 июля была дана, когда еще псковичи не выступили в поход. Направление на Шелонь на соединение с псковичами было указано исходя из наиболее целесообразного варианта действий псковичей, которому сами псковичи отнюдь не следовали.
«Князь же великий посла к ним Савастьяна Кушелева да первого посла их Василья с ними с Полы реки».
«Месяца того же 24 день на память святых великомученик Бориса и Глеба прииде князь велики в Русу и туго повеле казнити главною казнью Новгородских посадников за их измену за отступление… а иных многих послал на Москву, да велел их вметати в тюрму. А мелких людей велел отпусти к Новугороду… А сам поиде оттуда ко Илмерю озеру на устъ Шолоны. И прииде ту на место завомое Межуберег и Коростынь 27 в субботу».
Походный дневник здесь прерывается вставкой: «А в той же день бой был воеводам великого князя с Двиняны». Это известие основано на донесении воевод, полученном, естественно, значительно позже самого события. Вставка о бое на Двине свидетельствует о позднейшей летописной обработке походного дневника.
Сам же дневник продолжает свое изложение: «А в той же день (т. е. в день прихода великого князя на Ильмень. — Ю. А.) прииде к великому князю на усть Шолоны в судех озером Илмерем нареченный Феофил с посадники и с тысяцкими и з житьими людьми со всех конецъ». Начались мирные переговоры.
Ход переговоров излагается протокольно — вполне официальным языком.
Последняя сентенция — не дневниковая запись: «А земля их вся пленена и пожжена и до моря. Не токмо бо те толко были, кои с великим князем и з братьею его, но и изо всех земль их пешею ратью ходили на них. А Псковская вся земля от себе их же воевали. Не бывала на них такова воина и как земля их стала».
Эмоциональный характер этой записи резко отличает ее от выдержек из походного дневника с их деловым фактологическим стилем.
Несмотря на свою повышенную эмоциональность, запись о разорении Новгородской земли отражает определенные реалии. Сакральный характер, приданный походу в защиту православия, оборачивается своей жестокой, темной стороной. С жителями Новгородской земли поступают, как когда-то Филипп Август с еретиками-альбигойцами. Диссонанс в этой картине — повеление взятых в плен на Шелони «мелких людей… отпущати к Новугороду». Только здесь можно увидеть сознание единства Руси, понимание того, что новгородцы — хоть и мятежники, но свои, русские, православные люди. Однако эту гуманную акцию породило не только христианское милосердие, но и трезвый политический расчет — стремление противопоставить рядовых новгородцев мятежному боярству, учет социальных противоречий в новгородской городской общине.
Заслуживает внимания известие о пешей рати «изо всех земель их». Вероятно, здесь имеется в виду земское ополчение пригородов, тянущих к Новгороду, но выступивших против него. Тяжелый политический кризис привел к распаду прежних традиционных связей, к росту антиновгородских настроений у жителей подвластных земель.
В условиях кризиса начался тотальный распад всей социально-политической системы Господина Великого Новгорода — и внутри городской общины, и за ее пределами.
«А что послал князь великий Севастиана Кушелева противу Псковичъ, и тот сретил их за Порховым, а они идут от своего городка от Дупково, взяв из него 6 пушек, к Порхову. Севастьян же сказал им великого князя здоровье да и победу над Новгородци, а им велел князь великий борзее поити к Новугороду. Псковичи же из Порхова отпустиша Севастьяна к великому князю, а с ним послы своя… Севастьян с теми послы псковскими… приидоша к великому князю на усть же Шолоны нуля в 31 день, на заговенье Оспожного».[300]
От Порхова до устья Шелони Кушелев мог доехать не более чем за два дня, следовательно, 29 июля псковичи были еще в Порхове. Тридцать верст от взятого ими Вышгорода до Порхова псковичи шли две недели. Фактически они стояли на месте, разоряя окрестности. Понятно нетерпение и понукание со стороны великого князя.
Получив директиву идти к Новгороду, псковичи, наконец, пошли «борзее». «И не дошед Новагорода за 20 верст, стали у Спаса на Милице». Не участвовавшее в боях и сохранившее все свои силы псковское войско могло быть использовано как средство давления на новгородцев на мирных переговорах.