Уст. летопись (Архангелогородский летописец) помещает известие о походе вятчан после рассказа о бое на Двине. «Того же лета ходили Вятчане ратью на Волгу. Воивода был у них Костя Юрьев. Да взяли Сарай и полону бесчисленная множество и княгинь сарайских».[320]
Ерм. летопись помещает краткое известие: «Того же лета Вятчане Сарай взяли».[321]
Перед нами — разные варианты известия о выдающемся военно-историческом событии. Нет основания подвергать сомнению достоверность летописных известий. Поход судовой рати вятчан, по-видимому, действительно имел место. Поход был совершен самими вятчанами, во главе с их собственным воеводой и, по-видимому, без какого-либо участия служилых людей. Это был скорее всего поход добровольцев — охочих людей, непосредственной целью которого была добыча. В этом смысле поход Кости Юрьева не отличался от походов удалых ушкуйников предыдущего века, державших в страхе все Поволжье. Но если в организационном и тактическом плане поход Кости Юрьева в принципе не отличается от набегов ушкуйников, то в политическом и стратегическом плане он представляет собой совершенно иное явление. Русские люди впервые нанесли удар по столице ордынского хана. Это главная характеристика похода вятчан. Судовая рать вятских охочих людей фактически выступила на стороне великого князя и совершила марш-маневр, как нельзя более отвечавший интересам великокняжеской политики. Остается открытым вопрос: был ли совершен этот поход по прямому указанию великого князя, с его ведома или совершенно самостоятельно, по инициативе самих вятчан? Независимо от ответа на этот вопрос объективные результаты похода не вызывают сомнения. Удар по Сараю ослабил державу хана Ахмата и показал уязвимость и относительную слабость этой державы, продолжавшей оставаться грозным противником складывавшегося Русского государства. Вполне вероятно, что набег на Сарай не дал Ахмату возможности привести в исполнение планы удара по Русской земле в союзе с королем Казимиром, во всяком случае — заставил на время отказаться от похода на Русь.
В чисто военном плане поход Кости Юрьева продемонстрировал боевые возможности судовой рати, возможности совершать глубокие рейды и преодолевать попытки «переимания» со стороны противника. Судовая рать как род войск сохраняла свое значение в условиях севера и востока, сохраняла значение и система комплектования этой рати, тесно связанная с общинными вечевыми порядками Вятской земли.
В отличие от удалого похода Кости Юрьева, поход и бой судовых ратей в Заволочье представляют картину смешанного земско-служилого ополчения, создаваемого по распоряжению великого князя, возглавляемого его воеводами и действующего по его указаниям в рамках общего плана кампании. В отличие от походов на Казань в 1468 и 1469 гг., когда судовым ратям не удалось добиться успеха без взаимодействия с конным служилым ополчением, кампания 1471 г. на Волге и на Севере может быть названа триумфом судовых ратей. Они сумели самостоятельно решить крупные оперативно-тактические и стратегические задачи и сыграть важную роль во всей кампании.
Общий итог кампании 1471 г. — полное поражение боярского Новгорода. Удельно-вечевой системе был нанесен решающий удар. Создание единого Русского государства стало реальностью, сложилась новая стратегическая и политическая ситуация, возникли новые задачи и перспективы.
Походы 1472 г.
1. Поход на Пермь князя Федора Пестрого
Зимне-весенний поход 1472 г. в Пермскую землю известен по двум основным источникам — великокняжеской летописи и местной Коми-Вым. летописи.[322]
Под 6980 (1471/72) годом великокняжеская летопись излагает события в основном в хронологическом порядке.
«Тое же месяца Декабря, по Рождестве Христове, явилася на небеси звезда велика…
Месяца же Генваря по Крещении другая звезда явилася…
Тоя же зимы послал князь великий на Великую Пермь князя Федора Пестрого воевати их за их неисправление…»[323]
Можно предположить, что отправка князя Федора Пестрого на Великую Пермь состоялась, скорее всего, после 6 января 1472 г.
Летописное известие о начале похода не содержит никаких подробностей — ни состава войск, ни имен воевод, ни маршрута.
Следующее упоминание о походе князя Федора относится уже к лету.»[324]
«Иуня 26, прииде весть великому князю из Перми, что воевода князь Федор Пестрой землю Пермскую взял. А пришел в землю ту на устъ Черные реки на Фоминой неделе в четверток (9 апреля. — Ю. А.) и отгуду поидех на плотех и с коньми и приплыв под город Анфаловской еьиде оттуда с плотов и поиде отгуду на коних на верхнюю землю к городку Искору. А Гаврила Нелидова отпустил на нижнюю землю, на Урос, на Чердыню да на Почку, на князя на Михаила, Князю же Федору не дошедшу еще городка Искора, и сретоша его Пермичи на Колве ратью, и бысть им бой меж собою. И одоле князь Федор, и поймал на том бою воеводу их Кача. И оттуду воевода князь Федор поиде таки ко Искору и взят его, и воеводы их поймал, Бурмота да Мичкина, а Зыран по опасу пришел к нему. Поймал же и иные городки и пожегл.
А Гаврила шед те места повоевал, на которые послан. И потом прииде князь Федор на устье Почки, где впала в Колву, и сождася тамо со всеми своими, а поиманых тех туто же приведе. Срубивше ту городок и седе в нем, и приведе всю землю ту за великого князя.
И оттуду послал князь Федор князя Михаила к великому князю, и тех Бурмота и Мичкина, и Кача, а сам остался тамо в городке Почке. А что имал у тех у Бурмота и Мичкина и Кача, и то послал к великому князю: 16 сороков соболей, да шубу соболью, да пол-30 поставов сукна, да 3 пансыри, да шелом, да две сабли булатные».[325]
Известие великокняжеской летописи представляет собой изложение (пересказ, вероятно, близкий к тексту) официального документа — донесения князя Федора Пестрого. Летописец отметил точную дату прибытия этого донесения в Москву — видимо, ему придавалось достаточно большое значение.
Другие летописи передают это известие в своих вариантах. В Ерм. летописи никаких подробностей похода нет, но дано отчество князя Федора (Федорович) и сказано, что он тех, «которые великому князю грубили, а тех всех к великому князю ведеть». Влияние великокняжеской летописи здесь несомненно, но видна и редакторская работа составителя Ерм.: он знает отчество князя Федора, он по-своему рассказываете его действиях. В Тип. и Вол.-Перм. летописях это известие отсутствует. В Уст. летописи князь Федор имеет отчество Давыдович, дата похода —26 июня, подробности отсутствуют, но сказано, что с князем Федором шла «рать устюжская»[326] и что после похода «рать вся цела».[327]
В основу сообщения Уст. летописи положено, очевидно, официальное великокняжеское известие, но местный летописец добавил важное сведение об участии в походе устюжан, и по своему усмотрению дал отчество руководителю похода.
Коми-Вым. летопись дает самостоятельную версию похода. Причиной похода было то, что «пермяки за Казанцев норовили, гостей казанским почести воздавали, людей торговым великого князя грубили». Князь Федор Пестрый шел в поход «с Устюжаны, Велозерцы, Вологжаны, Вычегжаны». После победы над пермяками великий князь «отпустил на Пермь княжити» взятого в плен местного князя Михайла.[328]
Известия Коми-Вым. летописи по существу не противоречат официальным великокняжеским известиям, но приводят ряд новых данных, которые выглядят правдоподобно. Причиной (или одной из причин) похода на Пермь действительно могли быть дружественные отношения пермяков к Казанскому ханству (вероятно, та или иная форма зависимости от него) и враждебность их к Москве (о «грубости» пермяков пишет и Ерм. летопись), вполне вероятно, действовали и мотивы торгового характера. Для нашей темы наибольший интерес представляет перечень сил, участвовавших в походе. Этот перечень тоже вполне правдоподобен. Об участии в походе устюжской рати пишет и Уст. летопись. Вполне естественно участие в походе представителей других северных русских земель, перечисляемых в Коми-Вым. летописи. Отправка на княжение пленного князя Михаила также вполне правдоподобна, она соответствовала обычной практике Ивана III возвращать на княжение пленных князей, приводя их предварительно к присяге, т. е. поставив в формально-юридическую зависимость. Коми-Вым. известие можно рассматривать как ценное дополнение к официальной великокняжеской летописи.
Материалы обеих летописей позволяют проследить основные черты похода.
Во главе похода 1472 г. — воевода князь Федор Пестрый, скорее всего, сын князя Федора Давыдовича Пестрого Стародубского, впервые упоминаемого в 1429 г. (в 1472 г. ему должно было быть около 70 лет, и в дальний поход он идти не мог), его второй бездетный сын, называемый в родословцах Пеструхой.[329] Тот факт, что поход возглавляет человек княжеского рода, сын известного воеводы, может свидетельствовать о большом значении, которое придавалось походу.
Поход на Пермь по своим масштабам значительно отличался от прежних речных походов устюжан и других северных ратей. В составе четырех земских ратей, перечисленных в Коми-Вым. летописи, наряду с пехотой идет и конница — по всей вероятности, белозерские и вологодские служилые люди. Время с января до апреля ушло на сборы и подготовку к большому походу и на выдвижение войск на подступы к будущему театру военных действий. По-видимому, войско первоначально шло по берегу Вычегды, поднимаясь вверх. Вышли в бассейн Камы — р. Черная впадает в Весляну, левый приток Камы; городок Усть-Черная существует и поныне. Отсюда начался поход по воде. Впервые мы имеем тут известие о перевозке коней на плотах. Двигаясь вниз по Весляне, войска вышли к Каме в районе Чердыни. Отряд младшего воеводы Гаврилы Нелидова пошел дальше на юг к Чердыни; главные силы — на север, к Искору. Согласно Книге Большому Чертежу, памятнику XVII в., Искор находился за Уральским хребтом. Но на карте XX в. населенный пункт Искор обозначен примерно в 6 км от левого берега Колвы, притока р. Вишеры, впадающей в Каму выше Чердыни примерно в 40 км к северу от нее.[330] Вероятно, князь Федор шел именно к этому пункту — нет сведений о переходе его войск через Средний Урал. Если марш-маневр к театру военных действий длился месяцами и проходил на протяжении многих сотен километров, то глубина самой операции в Пермской земле была, по-видимому, небольшой. Она измерялась несколькими днями пути по рекам или вдоль их берегов. В столкновении с местными племенами, вероятно, решающую роль сыграла конница. На расстоянии многих сотен верст реальное руководство походом из центра было невозможно. Роль главного командования, т. е. великого князя, сводилась, вероятно, к назначению воеводы и постановке общей стратегической и политической задачи похода, к мобилизации войск северных уездов.
Отсутствие какой-либо промежуточной документации между отправкой князя Федора и его донесением может свидетельствовать о том, что в походе он действовал достаточно самостоятельно, принимая решения на месте, по обстановке, руководствуясь самыми общими указаниями великого князя, полученными при отправлении в поход.
Важнейшее стратегическое значение похода 1472 г. — глубокий обход с севера Казанского ханства и тянущих к нему земель и выход России к Уральскому хребту — на порог дальнейшего пути в Сибирь.
В оперативно-тактическом отношении поход князя Федора показал умение войск покрывать большие расстояния, действовать в сложных условиях горно-лесистой местности на незнакомом или малознакомом театре и способность командования принимать и проводить в жизнь самостоятельные решения, соответствующие поставленной цели и конкретной обстановке.
По сравнению с походами судовых ратей 60-х гг. поход князя Федора — качественно новое явление. Новые черты проявляются, прежде всего, в масштабах и целях похода. Это не набег лихих речных ратей, а движение пехоты и конницы далеко в глубь чужой территории. Задачей является не грабеж и опустошение, а политическое подчинение Пермской земли, включение ее в орбиту власти великого князя Московского.
Важнейшей новой чертой является участие конницы, впервые совершавшей поход по рекам, и организация этого похода на плотах. Во всех этих отношениях поход князя Федора Пестрого означает важный рубеж между старым и новым, между самостийными действиями судовых ратей и походами по повелению великого князя во главе с его воеводами.
2. Победа на Оке
Рассказав о походе князя Федора Пестрого в Пермскую землю, великокняжеская летопись далее пишет: «Того же лета злочестивый царь Ординский Ахмут подвижеся на Русскую землю со многими силами, подговерен королем. Слышавше же то, князь великы посла воевод своих к Берегу со многими силами, преже всех Федора Давыдовича отпусти с Коломничи. А князя Данила да князя Ивана Стрига со многими людьми на Ризположение к Берегу посланы».[331]
Как уже говорилось, при изложении событий 1472 г. летопись придерживается хронологического порядка. Известие от князя Федора Пестрого о победе в Пермской земле было получено 26 июня. Князья Данило (Холмский) и Иван Стрига были посланы к Берегу на Ризположения, т. е. 2 июля. Отправка Федора Давыдовича с Коломничами «преже всех» состоялась еще раньше, т. е. после 26 июня и до 2 июля. Следовательно, известие о походе Ахмата было получено в самых последних числах июня.
О переговорах короля с ханом в Москве знали давно. Первая запись за 6979 г., т. е. относящаяся к осени 1470 г., гласит, что «король Казимир послал в Большую Орду к царю Ахмату татарина Кирея Кривого… Пришед же тот Кирей к царю начат многие речи и обговоры от короля на великого князя говорити, многие дары принеся к нему, также к князем его, к Темирю и протчим, от короля, и челом бья, глаголя, "чтобы вольный царь пожаловал, пошел на Московского на великого князя со всею Ордою своею, и яз отселе со всею землею своею…" А князь Темир и прочий по короли же побораху, подъущающе царя… Царь же тот год весь держал Кирея у себя, не бе бо ему с чем отпустити к королю его, иных ради зацепок своих».[332]
За 6980 г. запись между событиями 2 и 10 сентября сообщает: «Тое же осени пришел к королю из Орды Кирей со царевым послом, а король в ту пору заратился со иным королем, с Угорьским».[333]
Таким образом, к лету 1472 г. ожидать нашествия были достаточные основания.
Сторожа в Поле или агентурная разведка в самой Орде своевременно предупредили о движении Ахмата.
Первое известие о мерах, принятых для отражения нашествия, носит документальный, протокольный характер, напоминающий разрядные записи.[334] Можно предполагать, что Федор Давыдович возглавил Передовой полк, составленный из Коломничей, — силы, наиболее близко расположенные к Берегу. Воеводы князья Холмский и Стрига Оболенский пошли несколько позже и уже «со многими силами» — очевидно, были двинуты войска второго эшелона, составившие главные силы (Большой полк с двумя воеводами).
Далее следует запись о большом пожаре, произошедшем в Москве 20 июля. Никаких сведений о положении дел на Берегу до этого времени, видимо, не поступало — войска развертывались на оборонительной линии Оки, вероятно, на обычных направлениях ордынских нашествий, т. е. на кратчайших путях к Москве, по обе стороны Коломны — именно здесь в 1451 г. перешли через Оку войска царевича Мазовши.
Но «того же месяца [июля] 30 в четверток, на заговенье (Успенского поста. — Ю. А.), прииде весть к великому князю, что царь со всею Ордою идет к Олексину». Это означало, что Ахмат совершает глубокий обход русской оборонительной линии, выходя к Оке примерно в 120 верстах выше Коломны — западнее ее. Перейдя Оку у Алексина, татары оказывались примерно в двух конных переходах от Москвы (120 км). Такой ход событий был, по-видимому, для русского командования неожиданным.
«Князь же великий на втором часе дне того повеле пети обедню, и не вкусив ничто же, поиде вборзе к Коломне, а сыну за собою повеле в Ростов». Эта запись носит дневниковый характер; по-видимому, при великом князе велся дневник, фиксировавший основные события и действия великого князя.[335]
Объяснить поспешный отъезд великого князя к войскам можно желанием принять непосредственное руководство ими. Главные силы были, по-видимому, как обычно, собраны у Коломны. Объективно стояла задача рокировки к правому флангу для прикрытия пути на Москву от Алексина, при этом, однако, необходимо было и оборонять наиболее опасное Коломенское направление — нельзя было исключить возможность, что нападение на Алексин было только демонстрацией для отвлечения внимания от главного направления удара. Все это требовало присутствия главнокомандующего при войсках для принятия на месте решений, соответствующих обстановке. Оборона на широком фронте — одна из труднейших форм оборонительной операции. Во всех случаях необходимо было считаться с маневренными возможностями ордынской конницы, сохранявшей оперативную инициативу и выбиравшей место для удара. Нужно было считаться и с возможностью непосредственного прорыва татар у Алексина и выхода их в ближайшие дни на подступы к столице. Отсюда, вероятно, и распоряжение об отправке сына-наследника в более безопасный Ростов — в резиденцию бабки, великой княгини Марии Ярославны.
«А царь Ахмет, прииде со многими силами под град Олексин, а в нем людей мало бяше, ни пристроя городного, ни пушек, ни пищалей, ни самострелов, но одинако под ними много татар избита».
Алексин, таким образом, не был готов к обороне. Нашествие татар на этом направлении оказалось для русских действительно неожиданным. Обращает на себя внимание упоминание о пушках, пищалях и самострелах как необходимых средствах обороны города. Необходимо также отметить мужество гарнизона приграничного города, вступившего в борьбу с татарами, очевидно, только с холодным оружием.
«И потом же паки приступи ко граду с многими силами и тако… опалиша его, и что было людей в нем, все изгореша, и которые выбегоша из огня, тех изымаша».
По точному смыслу известия, гарнизон Алексина отразил первый штурм татар — атаку передового их отряда. Вторая атака последовала «многими силами»- на следующий день. Татары отказались от штурма, но, окружив город со всех сторон, зажгли его. Судьба города и его гарнизона была решена. Не поддержанный извне, он не мог удержаться при нападении «многих сил». Необходимость ликвидации Алексина для татар определялась их желанием переправиться через Оку именно в этом месте, по-видимому, удобном с точки зрения физико-географических условий.
Известие о нападении на Алексин было получено в Москве в четверг, 30 июля. Гонец с донесением мог покрыть расстояние от Алексина до Москвы за сутки (150 км). Если так, то нападение татарского авангарда было совершено 29 июля, в среду. Нападение главных сил и сожжение города последовало в пятницу, 31 июля. Таким образом, на овладение (уничтожение) Алексина татарам понадобилось два дня.
«Посем же паки Татарове поидоша вборзе на брег ко Оце с многою силою и вринушася в реку вси хотяще перейти на нашу сторону, понеже бе в том месте рати не были; приведены быша бо нашими бо на безлюдное место».
Это замечание носит не документальный, а нарративный (хотя, вероятно, официальный) характер. Выход татар к Алексину объясняется именно тем, что там, по их сведениям, было «безлюдное место», не занятое русскими войсками. Выясняется, что их привели сюда «наши», т. е. «наши» изменники, по той или иной причине оказавшиеся в стане врагов. Если русская разведка еще в конце июня сумела донести о выступлении Орды в поход, то татарские доброхоты, в свою очередь, смогли привести врагов на наиболее уязвимый участок русской оборонительной линии на Оке.
«Но толико стоял туго Петр Федорович да Семен Беклемишев с малыми зело людьми, а Татар многое множество побредоша к ним».
Место против Алексина было, таким образом, не совсем «безлюдным», но охранялось малыми силами. Здесь же были, по-видимому, броды, которыми и воспользовались татары («побредоша»).
Войска Петра Федоровича (очевидно, Челяднина) и Семена Беклемишева, соответственно первого и второго воевод полка, расположенного против Алексина (их имена могли быть взяты из разрядной записи), оказались в тяжелом положении.
«Они начата с ними стрелятися и много бишася с ними, уже и стрел мало бяше у них, и бежати помышляху».
Малочисленные русские войска, естественно, не могли вступить в рукопашный бой с «многими силами» противника, форсировавшего Оку вброд. Они пытались остановить или задержать переправу татар, осыпая их стрелами, что само по себе было, конечно, недостаточным.
Однако задержать переправу на какое-то время удалось.
«А в то время прииде к ним князь Василей Михайлович с полком своим, и посем приидоша полци княжи Юрьевы Васильевича в той же час, за ними и сам князь Юрий прииде, и тако начата одолети христиане Татаром. Татарове же, видевше множество полков христианских, побегоша за реку». В состав войск, выдвинутых на Оку, входили и полки удельных князей Московского дома. Судя по опыту кампании 1471 г., удельные князья шли со своими полками, подчиняясь главнокомандующему — великому князю. Возможно, что подтягивание войск к месту переправы у Алексина было не делом частной инициативы, а результатом целенаправленного распоряжения сверху. Во всяком случае, быстрое выдвижение войск к атакованному участку свидетельствует, во-первых, о достаточной плотности обороны, т. е. о наличии достаточных сил, во-вторых, о быстрой и правильной реакции на обстановку.
«А полци великого князя и всех князей приидоша к Берегу, и бысть многое множество их, тако же и царевича Даньяра».
Вслед за прибытием полков князя Василия и князя Юрия к Алексину стягиваются главные силы русских войск, в том числе и вассальная татарская конница.
«И се и сам царь прииде на Берег и видев многые полки великого князя, аки море колеблющися, доспеси же на них бяху чисты велыи, яко серебро блистающу, и въоружены зело, и начат от Брега отступати по малу в нощи той, страх и трепет нападе на нь, и побеже гоним гневом Божиим». Эта художественная вставка носит явно нарративный характер, но отражает вместе с тем реальный факт. Хан Ахмат не мог помешать русским войскам перегруппироваться к угрожаемому пункту, и на вторую попытку форсирования реки в виду большой массы русских войск благоразумно не решился. Отступление хана от Оки означало фактически победу русских войск — они заставили противника отойти без сражения. Таков главный смысл событий, развернувшихся в районе Алексина.
«А полков князя великого ни один человек не бывал к ним за реку понеже всемилостивый человеколюбец Бог, милуя род христианский, посла и смертоносную язву на Татар, начата бо напрасно умирати мнози в полце их, и убоявшася бегу яшася, яко в 6 дней к катунам своим бегоша, отсюда же все лето шли бяху».
Одной из важнейших причин поспешного отступления Ахмата стала смертоносная язва, открывшаяся в его войске. По той же причине русские войска не преследовали отступающих. Только после ухода татар «князь великы… начат многые люди свои отпущати за Татары по дорозе их, остальцов дела и полону ради христианского».
Шли, по-видимому, осторожно, не приближаясь к отступающей Орде.
«И как пришла весть к великому князю, что уже царь… ко зимовищу пошел, и тако благодарив Господа… распусти братию свою по своим отчинам, тако же и князи свои и воеводы, и вся воя своя; и разыдошася кийждо в свояси, благодаряще Господа Бога, подавшего им победа бес крове… А сам князь велики возвратися к Коломне, а с ним царевич Даньяр… и оттоле и того почтив отпусти в свои ему городок, а сам поиде к Москве и прииде в град в неделю месяца августа в 23 день». Это запись дневникового характера.
Заключительная часть рассказа содержит важные реалии. Велась разведка, от нее пришли сведения о передвижениях Ахмата. Как и в 1471 г., в походе участвовали полки братьев великого князя (не только Юрия). Видимо, как и в 1471 г., была проведена общая мобилизация великокняжеского служилого ополчения. Выясняется, что сам великий князь не стоял пассивно в Коломне, куда отправился 30 июля, а шел вместе с войсками, вероятнее всего, к тому же месту переправы против Алексина. Наконец, дается принципиальная оценка событий как «победы без крови».
Рассказ носит, несомненно, официальный характер. Особую ценность представляют данные, почерпнутые из документального источника. Этим источником могли быть походный дневник и разрядные записи. Дневник содержал точные даты передвижения великого князя, разрядные записи, имена воевод. Необходимо подчеркнуть, что оба предполагаемых нами документальных источника были использованы составителем рассказа лишь выборочно, в небольшой своей части. Зато он украсил свое повествование чисто нарративными художественными деталями, вроде доспехов «яко серебро блистающих». Таким образом, известный нам летописный рассказ — своего рода нарративная обработка документальных источников. Документальная основа дает возможность в общих чертах реконструировать реальный ход событий, а нарративная обработка отражает официальную оценку этих событий. Не исключено и использование частных источников — рассказов участников. К ним может относиться сведение о готовности воевод бежать под натиском татар — такое известие едва ли могло быть почерпнуто из официального донесения.
Тип. летопись приводит свой рассказ о событиях на Оке.[336]«Того же лета поиде безбожный царь Ахмет Ординский на великого князя Ивана Васильевича и на его братию и на всю Рускую землю с всеми князми и силами Ординьскими. Князь же великий отпусти к Берегу на реку на Оку противу ему свою братию, пръвие князя Юрья, по тому же дву Андреев и Бориса и своих воевод и всю силу Рускую, а сам еще остася на Москве. Братия же его, шедше, сташа у реки на брезе. Князь же Юрьи ста выше Серпухова на Оце же. Царь же поиде вверх по Дону, чая от короля себе помочи, свещався с королем Казимиром Литовским на великого князя… Но Бог и его Мати Пречистая Богородица разори и съветы и думы их, королю бо свои усобици быша в то время, и не посла царю помочи».
Таким образом, Тип. летопись подчеркивает, что Ахмат шел со всеми своими силами. Выдвижение русских войск к Берегу началось с отправки полка князя Юрия — очевидно, Дмитровского полка. Отправлены и полки всех других русских князей, т. е. произошла общая мобилизация княжеского служилого ополчения — «всей силы Русской». Упоминая о воеводах великого князя, Тип. летопись не называет их имен.
Князь Юрий стал выше Серпухова, т. е., очевидно, на крайнем правом фланге русского расположения.
Движение Ахмата с верховьев Дона определялось его расчетом на соединение с королем на основании предварительного сговора с ним.
«Царь же и Темирь, князь его больший, поидоша ко граду Олексину. Не дошед Олексина, сторожев великого князя разгони ша и иных поимаша».
Опять деталь, отсутствующая в Моск. летописи, но, несомненно, имевшая место.
«Олексинцы же затворишася во граде, Татарове же приидоша под Олексин в среду, порану, Июля 29, начата к граду приступали крепко».
Это известие, отсутствующее в Моек., не противоречит ее данным, а дополняет, подтверждает и уточняет их. Известие о подходе татар к Алексину, отправленное в среду, 29 июля, могло на следующий день, в четверг, достичь Москвы.
«Гражане же из града крепко с ними бьяхуся. Назавтрее, в четверток, татарове примет изметавше и зажгоша град. Гражане же одинако не предашася в руки иноплеменник, но изгореша вси с женами и с детин в граде том и множества Татар избита из града того».
«Прииде весть к великому князю на Москву, что Татарове под Олексиным, князь великий поиде с Москвы к Берегу вборзе в четверг июля 30. А татарове съжгоша и Олексин и начата перевозится на сю сторону реки Окы».
Это известие соответствует сообщению Моек., но опускает детали, связанные с конкретными действиями великого князя.
«В ту же пору прииде на них с верху реки князь Василий Михайлович Верейский с своим полком, а с низу рекы от Серпухова князь Юрьи Васильевич с своими полки и отнята у них берег. А которая Татарове перевезошася реку и тех пребита на ону сторону, а иных ту убита и суды у них поотнимаша, и начата чрез реку стрелятися».
Из слов Тип. летописи вытекает, что крайний правый фланг русского расположения занимал Верейский полк, который и прибыл первым на место сражения. Он располагался на Оке выше Алексина, т. е. между Калугой и Алексином. Полки князя Юрия были расположены в районе Серпухова — вотчинном владении этого князя по духовной его отца. От Серпухова до Алексина — около 50 верст, полки князя Юрия могли прибыть к месту боя на следующий день после получения известия о нападении на Алексин.
Быстрое прибытие этих полков не дало возможности татарам закрепиться на берегу, на который они уже высадились. Выясняется, что переправа делалась не только вброд, а с помощью судов, которые и были захвачены русскими. Теперь-то, когда татары были отброшены на свой берег, и началась перестрелка через реку.
Важное отличие Тип. летописи от Моск. — отсутствие упоминания о воеводах Петре Челяднине и Семене Беклемишеве. Эти имена были летописцу неизвестны, либо действия этих воевод не имели в его глазах существенного значения.
«Противу же субботы нощи, противу Спасова дни, егда воду крестятъ, отступиша Татарове от Берегу, и побеже царь Ахмат со всеми уланы, князми своими, и со всеми силами опять в Поле, к своей Орде. Назавтрее же, в субботу, на Спасов день, августа 1, побегоша и останок Татар от Берега. И побегоша вси Татарове никим же гонимы, но токмо гневом Божиим и Пречистыя его Матери милостию, и всех святых чюдотворцев Руских молитвою. Тако избави Бог Рускую землю от поганых».
«Князь же великий со братьею стояв на Брегу и возвратишяся на Москву, славяще Бога и его Пречистую Матерь. И возрадовашяся радостию великою вси, и распустиша вой своя кийждо восвояси. А князь великий и братья ехаша с Москвы к своей матери, великой княгини Марье в Ростов посещати немощи ея ради. А князь Юрьи разболеся ту на Москве, приехав з Берегу».
Таким образом, Тип. летопись содержит целостный, непротиворечивый рассказ о нашествии Ахмата. Она опирается, по-видимому, на какие-то источники официального или, скорее, полуофициального характера.
Другая версия рассказа о событиях 1472 г. приведена в Ерм. летописи,[337] а также в Соф. II и совпадающих с ней Сокращенных Сводах.[338]
«Того же лета царь Ахмут, Кичи-Ахметов сын, поиде из Орды со всеми силами своими на Русь. И поиде близ Руси. И остави у Цариц старых и больных и малых детей, и перебрався, и приде изгоном на великого князя не путма с проводники, и приведоша его проводники под Олексин городок с Литовского рубежа. А в градке том беша воевода Семен Васильевичъ Беклемишев.[339] И повеле ему князь великий осаду распустити, понеже не успеша доспеха запасти ничего же, чим с Татары битися».
До этого места текст Ерм. и Соф. II совпадает. Далее в Соф. II и в Сокращенных Сводах читается: «Он же захоте у них посула, и гражане даша ему 5 рублев, и захоте жене своей шестого рубля. И се ему глаголюша: "Приидоша татарове", и Семен побеже за Оку и с женою и с слугами, и Татарове за ним в реку». В Ерм.: «Семену же не успевшее распустить их. И прииде царь безвестно под Олексин, а Семен едва утече за реку от Татар, а Татарове за ним в реку, и побредоша на сю сторону». Далее продолжается общий текст с небольшими разночтениями. (Текст, заключенный в квадратные скобки, в Соф. II и Сокращенных Сводах отсутствует).
«И в ту пору приспе князь Василей Михайловичъ на Берег, и нача с Татары битися, и не пусти их за реку. И по мале времени прииде князья Юрьи Васильевичъ из Серпухова со (многими] вой [своими], и потом прииде князь Борис Васильевичъ, брат его, с Козлова броду [с двором своим], и [часа того князя великого][340] воевода Петр Федорович Челяднин приспе (со множеством вой, князя великого Двором].[341] И бе видети Татаром велми страшно, тако же и самому царю, множество вой Руского.
А случися тогды день солнечный, яко же море колеблющееся в синеющееся, доспех и в шеломы с аловци.
И немога царь ничтоже створити, и [повеле] к городу [приступати своим].[342] (Они же крепко начата битися с ними з города, и убиша у них много Татар под Олексином].[343] [И почаша изнемогати во граде людие, понеже нечем им битися, не бысть у них никаково же запаса, ни пушек, ни тюфяков, ни пищалей, ни стрел].[344]
И Татарове зажгоша град, и людие же градстии изволиши огнем згорети, нежели предатися [в руце поганых).[345] [Князи же и воеводы, видевше христианство погибает, и велми восплакахуся, зане][346] не бе им куды пособити великие ради реки Оки [непроходимые].
[Царь же и вси Татарове] видевше множество Руси, наипаче бояхуся князя Юрья Васильевича, понеже бо имени его трепетаху [и нелзе бе ступитися на бои, но чаяху Татарове и самого князя великого туто].[347]
И [начата кликати чрез реку наших Татар, и приехаша к ним на берег противу их, и вспрошаху про великого князя и про царевича Даниара, и о братии великого князя. Они же сказаша, яко][348] князь великий стоит под Ростиславлем [со многими силами], а царевич Даниар Касымович на Коломне стоит [своим двором[349] а с ним множество воев великого князя, воевод]. А князь Андрей [Васильевичъ]»[350] [да брат его князь Андрей Васильевичъ меньший] стоят в [Торусе][351] [з дворы своими и со иными многими силами]. Татарове же, удивлынеся множества воя Руского, и воспросиша: "А сей кто стоит против царя?" И рекоша наши: "А то князь Юрьи да князь Борис, братья великого князя, толко пришли с своими дворы». Татарове слышавши и сказаша [царю своему, царь же часа того][352] побеже прочь, и водя с собою посла великого князя, киличея Григория Волнина, и блюдучися того, егда князь великий пошлет князей и царевича на Орду его». Рассказ Брм. летописи содержит ряд оригинальных известий.
Первое из них — распоряжение великого князя воеводе Семену Беклемишеву «осаду распустити», т. е. эвакуировать не готовый к обороне Алексин. Трудно сказать, насколько достоверно это известие. Его, во всяком случае, нет в известных нам текстах, основанных на официальных документах.
Само по себе, однако, оно достаточно правдоподобно. Поэтому вполне возможно, что источником Ерм. летописи в данном случае могли быть какие-то местные известия, например рассказы очевидцев — участников событий. То же можно сказать и о поспешном отступлении (бегстве) Семена Беклемишева за реку. Этого известия нет в официальных источниках, но само по себе оно вполне соответствует реальной обстановке.
Быстрое подтягивание княжеских полков к переправе у Алексина в принципе совпадает с данными Моск. и Тип. летописей, но изложено своими словами и с подробностями, которых в официальных источниках нет. Только Ерм. летопись знает, что князь Борис со своим двором подошел от Козлова Брода.
Воевода Петр Федорович Челяднин оказывается во главе крупных сил Двора великого князя и подходит к полю сражения после полков князей Василия и Юрия, что опять-таки не соответствует официальному тексту, хотя сам по себе этот факт достаточно правдоподобен.
Сожжение Алексина происходит не до, а после попытки переправы татар, что противоречит данным Моск. и Тип. летописей. Лирические вставки о блистающих доспехах, о плаче воинов при виде горящего Алексина и о страхе татар перед князем Юрием выдают свое частное происхождение, что, однако, не противоречит их правдоподобию.
Представляет интерес рассказ о переговорах ордынских татар с «нашими» через Оку. Рассказ явно частного происхождения, но он основан, по-видимому, на реалиях, которые могли быть известны его составителю. Эти реалии заслуживают внимания: они позволяют представить себе систему расположения русских войск на Берегу — от Тарусы до Коломны.
Правдоподобная деталь: хан, отступая, вез с собою киличея, посланного к нему для каких-то переговоров. Составитель Брм. проявляет большую осведомленность. Правдоподобен и мотив отступления Ахмата — боязнь удара в тыл со стороны конницы царевича Даньяра, сосредоточенной на левом фланге русского расположения.
Автор Ерм. знал и о болезни великой княгини Марии Ярославны, и о внезапном заболевании князя Юрия.
Таким образом, рассказ Ерм., носящий в целом частный характер, включает некоторые важные реалии, известные хорошо осведомленному автору. Независимо от своего происхождения, эти реалии достаточно правдоподобны — они не противоречат другим сведениям. Сведения составителя Ерм. не могут игнорироваться при попытке реконструкции событий на Оке летом 1472 г.
Представляет интерес сопоставление реалий, содержащихся в четырех основных летописных рассказах о событиях лета 1472 г. (см. табл. 1).
Создается впечатление, что составитель Моск. был лучше знаком с дневниковыми и разрядными записями, а составитель Тип. был лучше осведомлен о действиях удельных князей и о событиях под самим Алексином и на поле боя за переправы. Но он не знал ни о моровой язве у татар, ни о том, за сколько дней они добежали до своих «катун», ни о распоряжениях великого князя, ни об отправке войск вслед за татарами. Зато он знал, что князь Юрий стоял у Серпухова, знал и о болезни князя Юрия Васильевича. Возможно, он пользовался каким-то источником в ближайшем окружении этого князя.
Особенностью Ерм. летописи является наилучшая осведомленность о событиях в районе Алексина, о действиях русских войск по обороне переправы, о расположении войск на Берегу. Эта летопись знает детали отступления Ахмата, знает о событиях в Ростове и Москве. Зато в Ерм. нет ни одной даты, не приводится ни одного из распоряжений великого князя, известных из официальных источников. Надо думать, что составитель Ерм. этими источниками не пользовался. Его основными источниками были рассказы участников событий. Имел он какие-то связи и в окружении князя Юрия, а может быть, и самого великого князя.
Рассказ Соф. II, очевидно, имеет общий с Ерм. фактологический источник. Трудно сказать, в каком из этих рассказов он лучше сохранился. В обоих случаях он подвергся литературной обработке в эмоциональном плане. Это и рассказ в Соф. II о корыстолюбии воеводы Беклемишева, и лирические вставки в Ерм. В реальном плане между Ерм. и Соф. II два расхождения — место расположения войск князя Андрея Большого (Серпухов или Таруса?) и присутствие (или отсутствие) Андрея Меньшого и Муртазы. Какой из двух вариантов рассказа отражает фактическую реальность, сказать затруднительно, но в пользу Ерм. косвенно свидетельствует, что в Серпухове стоял князь Юрий — более вероятно, что князь Андрей стоял в другом месте (например, в Тарусе).
Рассказ Соф. II отразился в Уст. летописях. Список Мацеевича помещает этот рассказ в сокращенном виде, заканчивая на сожжении Алексина («згоре Олексин и с людми») и отступлении Ахмата («царь же нача боятися князя Юрия и поиде к себе в Орду»).[353]
Архангелогородский летописец, основываясь на том же рассказе, приводит некоторые отсутствующие в нем подробности: «Олексенцы били челом великому князю: доспеху у них мало в городе». Тут-то и последовала грамота великого князя воеводе Беклемишеву «осаду распустити, доспеху добавити, чем с татары битися. Далее без изменений следует рассказ о корыстолюбии Беклемишева и о подтягивании русских войск к месту переправы, причем князь Василий Михайлович назван «Удалым». Дальнейшее изложение ближе к Ерм. — тут и золоченые доспехи, и плачущие воеводы — «пособити нельзя, глубины ради того места». Приведено и известие о переговорах между татарами через реку — в варианте Соф. II (т. е. с князем Андреем и Муртазой, стоящими в Серпухове).
Главное отличие рассказа Архангелогородского летописца от Ерм. и Соф. II — в заключительной части: «Ахмут побеже прочь, ведя с собой не много полону. И вопроси русина, что много у него били олексины, полону мало, а згорели мало. И русин запроси живота себе. Царь отпустити его об леща. Он же рече: "Боле 1000 голов забегло в тайник з добром". Царь был з 2 версты отошел, и воротися к городу на пожарище, и взя тайник и с людьми и з добром, и не избысть ни един, и прочь поиде. А тайник был выведен к реце, и поведавшего отпусти».[354]
Рассказ этот производит впечатление литературного вымысла (как, впрочем, и известие о рубле для жены Семена Беклемишева). Составитель Уст. самостоятельных источников не имел и находился в зависимости от Ерм. и Соф. II, сокращая и «приукрашивая» их рассказы.
Новг. IV летопись по списку Дубровского о событиях приводит краткую справку: «… безбожный царь Ахмат Кичи-Ахметовичъ с всею Ордою прииде на Русь. Приде к реке Оке под город Олексин с Литовского рубежа, и повеле приступите к городку, и много тогды Татар под городком побита, изнемогши с Татары битися. Татарове же град зажигаша, изволиша огнем згорети, неже Татаром предамся. Князь же великий со братьею и со многою силою поиде к Берегу. И слышав то, царь побеже прочь, блюдучися то, егда великого князя царевичи возмут царицы его».[355]
Текст Новг. IV обнаруживает полную зависимость от московских летописей и самостоятельного значения не имеет.
События лета 1472 г. отразились и в Пск. летописи. Псковичи отрядили своих послов к великому князю с челобитной. Послы приехали на Москву «месяца Августа в 1 день, аже князь великий весь посполу с братьею, и с князи, и с всею силою стоит у Коломны, а только до его за один день, в само заговенье вышел: пришел тогды на великого князя… царь ис Поля Махмут Кичиахмутов сын и стоял об Оке реке. И стояв царь ордынский день да нощь у Оке реки, и прочь поиде, убегом побеже, видев нечестивый Агарянин, что с князем великим прямо его стояху противу на полторустах верстах 100 000 и 80000 князя великого силы рускыя». Послы приехали на Коломну и там доложили псковское челобитье и «от великого князя поехали, а он еще на Коломне».[356]
Лапидарное псковское известие представляет большой интерес. Оно не имеет никакой связи ни с московской летописной традицией, ни с какими-либо московскими документальными источниками. Послы передавали то, что слышали. Это взгляд на события со стороны, глазами послов, случайно оказавшихся на Коломне в момент разгара событий. В этой относительной независимости известия — его главная ценность. Оно подтверждает основные реалии, приводимые в московских летописях, — о времени выступления великого князя, о пребывании его на Коломне, о сосредоточении на Оке «всей силы русской», о поспешном отступлении (бегстве) Ахмата. Наряду с этим оно содержит отсутствующие в других источниках сведения о ширине фронта и о количестве русских войск.
Насколько достоверны эти сведения?
Что касается ширины развертывания войск, то эти сведения вполне правдоподобны. Расстояние от Коломны до Алексина действительно составляет примерно 150 верст.
Сложнее обстоит дело с численностью развернутых войск. Прежде всего, надо иметь в виду два обстоятельства. Во-первых, псковские послы не могли иметь сколько-нибудь точной и достоверной информации о численности развернутых войск и должны были довольствоваться слухами. Во-вторых, известна склонность средневековых рассказчиков к преувеличению численности войск — достаточно вспомнить фантастические цифры, связанные с Куликовской битвой. Труднее всего определить, насколько эти цифры преувеличены.
Нет сомнения, что на Берегу были развернуты главные силы конного служилого ополчения великого князя и удельных князей Московского дома. Это и были полки Василия Верейского, Юрия Дмитровского, Бориса Волоцкого, Андрея Углицкого и Андрея Меньшого (принимая в последнем случае известие Ерм.). Войска самого великого князя вели его воеводы, из которых пять известны поименно. Именно конные полки имели возможность быстро рокироваться и выдвигаться из глубины и своевременно подтягиваться на угрожаемый участок линии обороны. Но они никак не могли составить основную массу войск, развернутых на Берегу, на фронте в 150 верст от Коломны до Алексина Девяносто лет спустя, при походе на Полоцк, общая численность служилого ополчения не будет превышать 30 тыс. человек.[357] А ведь в то время территория, занятая вотчинами и поместьями служилых людей, была, по крайней мере, втрое больше, чем во времена первого нашествия Ахмата (она включала в себя и Новгород, и Тверь, и Рязань). Численность служилого ополчения на Берегу в 1472 г. в самом лучшем случае не могла превышать и половины численности войск Ивана IV в Полоцком походе, т. е. 15–20 тыс. человек. По мобилизационным нормам середины XVI в. для обеспечения службы одного вооруженного всадника требовалось 100 четвертей земли, т. е. примерно 10 крестьянских дворов. Для развертывания 20 тыс. конного ополчения требовалось, таким образом, иметь 200 тыс. крестьянских дворов с населением 1–1,5 млн человек. Это фактически означало тотальную мобилизацию всех ресурсов великого княжества Московского.
Надо полагать, что основную (по численности) массу войск на Берегу составляла пехота — земское ополчение, то, что позднее называлось посохой. Исходя из псковских и новгородских норм второй половины XV — первой половины XVI в. один пеший ратник выставлялся с 3–5 дворов. Сделав произвольное, т. е. не достоверное, но более или менее правдоподобное предположение, что численность войск, развернутых на Берегу, была преувеличена рассказчиком в два раза, получим, что всего на Берегу было развернуто примерно 90 тыс. человек, из которых примерно четвертая или пятая часть — служилая конница, а остальное — земская пехота. Даже приняв такое предположение, приходим к выводу о крайнем напряжении всех мобилизационных возможностей — мобилизация должна была охватить многие сотни тысяч дворов.
Необходимо обратить внимание на наличие в составе русских войск татарских контингентов. Им придавалось особое значение. Конница вассальных татарских царевичей по своим боевым качествам была, вероятно, лучшей в русском войске. Отсюда и стремление великого князя приглашать на службу царевичей, наделяя их землями и оказывая им свое расположение, и вполне реальны опасения Ахмата относительно рейда этих царевичей на его тылы. При этом следует отметить, что прямого участия в боевых действиях царевичи не принимали — их держали в резерве либо на случай прорыва Ахмата через Оку, либо для его преследования в Поле.
Итак, наши источники рисуют в общем довольно непротиворечивую картину событий, связанных с первым нашествием Ахмата. Сопоставление данных этих источников дает возможность реконструировать реальный ход дел.
Осень 1470 г. В Москве стало известно о начале переговоров короля Казимира с ханом Ахматом о совместном нападении на Русскую землю. В Орду прибыл королевский посол.
Лето 1471 г. Главные силы русских войск проводят кампанию против новгородских сепаратистов. Однако судовая рать вятчан совершает нападение на Сарай и возвращается с трофеями.
Осень 1471 г. Становится известно об ответном посольстве хана к королю. Союз хана и короля приобретает реальные очертания.
Конец июня 1472 г. В Москве становится известно о выступлении хана в поход. Начинается выдвижение войск на оборонительную линию Оки, начиная с Коломенского направления.
Июль 2. В поход выступают главные силы во главе с лучшими воеводами.
Июль. Хан двигается со своими главными силами к русской границе не обычным путем, а значительно западнее, стремясь соединиться с королем. Русским сторожевым постам в Поле не удается установить маршрут движения Ахмата.
Июль 29. Орда выходит к Оке с литовского рубежа в район Алексина. Начинаются бои за Алексин.
Июль 30. В Москву приходит известие о штурме Алексина. Великий князь срочно отбывает к войскам. Начинается подтягивание войск к району Алексина на правый фланг русского расположения.
Июль 31. Пожар и гибель Алексина. Попытка форсирования Оки.
Бои за переправу. С русской стороны в бой вступают полки Верейский, Дмитровский и Волоцкий и часть войск великого князя. Татарам не удается закрепиться на левом берегу.
Август 1. К району напротив Алексина подошли крупные силы русских войск. Хан принимает решение о быстром отходе. Русские войска его не преследуют.
Август 1–6-е. Ахмат отходит к своим базам. Русские войска частично переходят Оку, захватывая отставших (освобождая полон).
Август после 6-го. Роспуск войск.
Август 23-е 1472 г. Окончание кампании. Возвращение великого князя в Москву.
Есть возможность сделать некоторые выводы о ходе кампании и о действиях главного командования русских войск.
Поскольку сведения о подготовке похода Ахмата были получены за несколько месяцев до его начала, стратегическая внезапность Ахматом достигнута не была. Мобилизация русских войск для развертывания на Берегу должна была начаться задолго до получения первых известий о походе, т. е. до конца июня 1472 г. В противном случае не было бы никакой возможности сосредоточить к началу августа на линии Коломна — Алексин несколько десятков тысяч человек. Мобилизация охватывала как служилое, так и земское ополчение.
Первоначально поход Ахмата имел успех оперативного значения — ему удалось обмануть бдительность русской сторожевой завесы (частично уничтожить ее) и выйти к Оке в неожиданном и уязвимом месте. Однако добиться дальнейших успехов Ахмату не удалось — два или три дня, потерянные татарами в боях за Алексин, были первым шагом к их поражению. Был потерян темп наступления.
Упорная оборона Алексина дала возможность подтянуться к месту боя полкам князей Василия и Юрия, а затем и главным силам великокняжеского войска. Это было возможно лишь при наличии разумной инициативы воевод, действенного оперативного руководства войсками и целесообразного их первоначального развертывания. Вместе с тем нельзя не отметить промах главного командования в отношении Алексина — он не был ни укреплен, ни своевременно эвакуирован. Мужество горожан в какой-то мере было искуплением этой ошибки, а их гибель — расплатой за нее.
В дальнейшем деятельность русских войск сводилась к обороне переправы без каких-либо попыток активных действий на правом берегу Оки. Кампания была краткосрочной и (если не считать гибели Алексина), с точки зрения русских войск, почти бескровной — стратегическая победа была достигнута без сражения (что особенно подчеркивает великокняжеский летописец). Оборонительная стратегия обернулась выдающимся успехом.
Чем объясняется отсутствие стремления к преследованию отступающего противника, уже признавшего свое поражение, к навязыванию ему своей воли, к полному его разгрому? Одной из причин этого могло быть опасение моровой язвы. Другой, может быть, еще более важной причиной могло быть нежелание вступать в сражение с Ордой в Поле, где превосходство татарской конницы могло сыграть роковую роль для русских. Русское главное командование не хотело идти на риск новой Куликовской битвы с ее огромными, трудно восполняемыми потерями, с победой, висевшей на волоске и купленной непомерно дорогой ценой. Необходимо было иметь в виду возможность военных действий на других направлениях (Литва, Орден), для чего нужно было беречь силы войск.
Итак, действия русского военно-политического руководства и главного командования в летней кампании 1472 г. сводились к:
— своевременной мобилизации;
— развертыванию войск на Берегу на широком фронте;
— умелому маневрированию войсками в целях обороны атакованного участка;
— отказу от преследования противника, довольствуясь его отходом.
Целесообразность той или иной линии поведения определяется, в конечном счете, ее результатами. Кампания 1472 г. показала правильность решения главного командования организации жесткой обороны Берега. Стратегия оказалась целесообразной. Она привела к крупнейшему успеху не только военного, но и политического масштаба— впервые за всю историю русско-орды некой борьбы хан не решился вступить в бой с русскими войсками и отступил, признав свое поражение.
При выработке решения о проведении оборонительной операции на Оке естественнее всего было, очевидно, опираться на опыт предыдущих кампаний по отражению ордынских нашествий. Каков же был этот опыт?
Значение Оки как оборонительного рубежа стало осознаваться, видимо, когда великое княжение Московское, перейдя от пассивной покорности к активной политике, начало борьбу с Ордой. Река Ока воспринималась как граница Русской земли. За Окой начиналось Дикое Поле, чужая враждебная земля, подстерегала опасность. Так, когда в 1371 г. великий князь Дмитрий ехал в Орду на переговоры с Мамаем, «преосвященный митрополит Алексей проводи его до Оки, и молитву сотвори о нем, и благослови»,[358] — великого князя провожали, как в боевой поход.
Первые известия о развертывании войск на Оке относятся также ко времени Дмитрия Донского. Когда в 1373 г. Мамай напал на Рязанскую землю и «грады пожгоша», великий князь Дмитрий «со всею силою своею стоял у реки Оки на брезе, а брат его… князь Владимир прииде к нему на брег по Оке реке… и Татар не пустиша, и все лето тамо стояша».[359] В 1376 г. великий князь Дмитрий «ходи за Оку ратию, стерегатися рати татарские от Мамая».[360] Таким образом, великий князь Дмитрий искал решения задачи не в пассивной обороне Берега, а в активных действиях за Окой. Это наиболее ярко проявилось в кампаниях 1378 и 1380 гг.
В 1378 г. Мамай «собрав воя многи и посла Бегича ратию на князя великого Дмитрия Ивановича и на всю землю Русскую». Внезапности достигнуть не удалось. Узнав о походе Бегича («се же слышав»), великий князь «собрав вой многи и поиде противу в силе тяжце и переехав за Оку вниде в землю Рязанскую и сретошася с Татары у реки у Вожи и стоаху промежу собою реку имущу». Переход татарами реки имел следствием их полный разгром — первую победу Руси над ордынцами.[361] Попытка нашествия Бегича была отражена путем встречного удара, противник не был допущен к Берегу. Карательная экспедиция Мамая обрушилась на Рязанскую землю, на правом берегу Оки.[362]
Наибольший интерес, естественно, представляет поход 1380 г., завершившийся знаменитой Куликовской битвой.
Наиболее раннее известное описание кампании 1380 г. читается в летописи Рог.-Сим.
В августе 1380 г. «приидоше от Орды вести… аже взвизается рать Татарская на Христианы». Получив эти известия, великий князь Дмитрий «собрав воя многи, поиде противу их». Перейдя Оку, он получил известие, что Мамай на Дону «собравшася в поле стояша и ждуща к себе Ягайла на помощь». Великий князь Дмитрий перешел через Дон, и на устье Непрядвы произошло сражение, закончившееся разгромом Мамая, но с большими потерями для русских.[363]
Моск. летописи описывают это сражение гораздо подробнее, с красочными деталями, некоторые из которых носят легендарный характер. Для нашей темы, однако, наибольшее значение имеют не подробности самого сражения, а обстоятельства похода за Оку — важнейшего стратегического решения, принятого великим князем Дмитрием.
Моск. летопись изображает это таким образом.
Узнав о намерениях Мамая, великий князь Дмитрий начал мобилизацию — он «посла по брата своего… и по все князи Русские и воеводы». (Приводится фантастическая численность собранных войск).
20 августа войска выступили из Коломны и, пройдя территорию великого княжества Московского, встали на Оке у устья Лопасны, т. е. прошли вверх по Оке по направлению к Серпухову, немного не дойдя до него. Здесь к войскам великого князя присоединились силы князя Владимира Андреевича «и вси вой остаточные, и нача возитися за Оку за неделю до Семена дни, в день недельный» (т. е. 26 августа). Сам великий князь со своим Двором перешел через Оку на следующий день, в понедельник (27 августа). За два дня до Рождества Богородицы (6 сентября) войска подошли к Дону. По этим данным, войска прошли 120 верст примерно за 10 дней. Такой темп движения может объясняться только тем, что основную массу войск составляло пешее земское ополчение.
На военном совете («много думавше») голоса разделились: «овии глаголаху: "поиде, княже, за Дон", а инии глаголаху: "не ходи, понеже умножишися врази наши, не токмо Татарове, но и Литва и Рязанцы"». Великий князь принял решение, не теряя времени, перейти Дон и дать сражение.[364]
Такова фактическая основа событий, содержащаяся в великокняжеской летописи. От первоначального варианта Рог.-Сим. ее отличают некоторые лирические и эмоциональные вставки, т. е. черты литературной обработки и фантастические цифры собранных войск: «100 000 и сто, опроче князей Русских и воевод местных… и всех ратей числом с полтораста тысящь или с двести тысящь». Происхождение этих цифр неясно, но их недостоверность очевидна. Такого количества войск невозможно было ни мобилизовать, ни сосредоточить в одном пункте у Коломны.[365] По подсчетам Е. А. Разина, численность русской рати могла составлять 50–60 тыс. человек: 20 тыс. конницы и 30 тыс. пехоты.
Моск. летопись включает и реалии — три точные даты, отсутствующие в Рог., но содержавшиеся, вероятно, в официальных дневниковых записях, известных московскому летописцу.
Вол.-Перм. летопись в статье «Побоище великому князю Дмитрию на Дону с Мамаем»[366] содержит ту же фактическую основу, но приводит множество новых подробностей, не всегда достоверных. Однако и здесь есть интересные реалии. Так, великий князь Дмитрий «всему войску повеле писати: да будете готовы все на Успение… на Коломне. И переберем полки, и дам воеводу коемуждо полку».[367] Здесь и новая правдоподобная дата сбора войск (15 августа), не противоречащая другим сведениям, и любопытное указание на сбор войска путем рассылки письменных распоряжений (грамот), и свидетельство о порядке назначения воевод при «перебирании» полков. Перечисляются и некоторые князья, участники похода (не все — в основном, северных городов).
Несмотря на расхождения в ряде деталей, наши основные источники рисуют в целом непротиворечивую и довольно правдоподобную картину кампании 1360 г. Ее основные черты:
— наличие сведений о подготовке Мамая к походу, добытых, очевидно, путем агентурной разведки;
— мобилизация всех сил Русской земли, подвластных великому князю Дмитрию (т. е. кроме Новгорода, Твери и Рязани);
— сосредоточение войск у Коломны к назначенному сроку;
— решение о наступательном образе действий, заранее принятое великим князем;
— марш-маневр к месту нахождения Орды Мамая, установленному по данным разведки;
— вероятное численное преобладание пешего земского ополчения, определившего низкий темп движения войска;
— решение дать сражение, не теряя времени, — наступательная тактика, соответствующая наступательной стратегии.
Судя по всем имеющимся данным, великий князь Дмитрий на всех этапах кампании держал управление войсками в своих руках, соединяя в своем лице функции политического главы и командующего войсками. Войска двигались по одному операционному направлению, стратегические и тактические функции главнокомандующего фактически были неразделимы. К числу этих функций относились:
— принятие стратегических решений;
— выбор операционного направления;
— распределение воевод по полкам;
— постановка общей задачи в канун сражения;
— личное участие в походе и бое.
В летней кампании 1380 г. наступательная стратегия великого князя Дмитрия полностью оправдала себя — была одержана одна из самых блестящих побед в истории России, что привело к далеко идущим последствиям.
Но победа далась дорогой ценой. По некоторым данным, одних «бояр» (т. е., очевидно, более или менее крупных военачальников) было убито более 400.[368] При всей приблизительности этой цифры, она дает общее представление об огромных потерях, естественных в рукопашном сражении такого масштаба. Такие потери не могли не отразиться на боеспособности войск, на их потенциальных возможностях к дальнейшим боевым действиям.
Основной политической предпосылкой активной стратегии великого князя Дмитрия был союз русских князей. Объединение сил Русской земли во главе с великим князем Дмитрием давало реальную возможность с оружием в руках противостоять нашествию Мамая. Насколько прочно было это объединение? Ответ на этот вопрос дают события 1382 г.
Первоначальный рассказ о нашествии Тохтамыша читается в Рог. летописце[369] и Сим. летописи. Разграбив русских купцов в Болгарах, хан «со всею силою своею… перевезеся Волгу, поиде изгоном на великого князя Дмитрия Ивановича и на всю землю Русскую». К нему присоединились русские изменники — суздальские князья и Олег Рязанский, который и «указа ему все броды на Оце».
«Князь же великий Дмитрий Иванович, то слышавше, что сам царь идеть на него… не ста на бой противу его, ни подня руки противу царя, но поеха в свой град Кострому».
Это имело решающее значение. Тохтамыш, по-видимому, беспрепятственно перешел Оку «и преже всех взя град Серпухов и огнем пожже», а оттуда пошел на Москву, громя все на своем пути. Организатором обороны Москвы оказался находившийся там князь Остей, внук Ольгерда. Тохтамыш выманил его обманом из города и убил, и на четвертый день осады взял Москву, несмотря на мужественное, но неорганизованное сопротивление горожан. Город подвергся разгрому, жители — уничтожению.
«А иную силу царь распусти по земле воевати, и иные ходиша к Звенигороду, а иные к Волоку и к Можайску, а иные к Дмитрову, а иные рать посла на Переяславль», который был взят и сожжен.
В это время князь Владимир Андреевич «собрав воя около себе и стояша ополчившеся близ Волока». На него-то и «наехаша неции Татарове, он же прогна их от себе», после чего они «прибегоша к Токтамышу пострашены и биты».
«Царь же слышав, что князь великий на Костроме, а князь Володимер у Волока, поблюдашеся, чая на себе наезда. Того ради не много дней стоявша у Москвы, но взем Москву вскоре отъиде». При отступлении хан взял Коломну и, перейдя Оку, разорил Рязанскую землю.
Таково первоначальное краткое повествование о нашествии Тохтамыша, отразившееся во всех летописных рассказах.
Рассказ Рог.-Сим. отличается краткостью и (за исключением красочного описания бедствий взятой противником Москвы) фактологичностью. Он содержит только две даты — 23 августа, когда хан подошел к Москве, и 26 августа «на память святого мученика Андреяна и Натальи», когда в 7 часов дня татары ворвались в Москву. Рог. летописец-памятник в целом тверского происхождения, но рассказ о Тохтамыше составлен с использованием московского источника, скорее всего, рассказов очевидцев — клириков и участников событий. Московский источник, вероятно, церковного происхождения, содержащий подробные рассказы об убийстве архимандритов и игуменов. Следов документальных источников в нем не видно.
По мнению летописеведов, дальнейшим развитием рассказов о нашествии Тохтамыша были известия Новг. IV и Соф. I.
Рассказ Новг. IV носит название «О пленении и прохождении Тохтамыша царя и о Московском взятии».[370] Он восходит к той же фактической основе, но содержит ряд подробностей и комментариев. Отказ великого князя Дмитрия «стати в лице самого царя» предваряется известием, что «слышав… како на него идет сам царь», Дмитрий «нача сбирати воя и совокупляти полки своя, и выеха из града Москвы, хотя ити противу Татар».
«И ту начата думу думати князь Дмитрии и с прочими князи Русскими, и с воеводами, и з думцами, и с вельможами, и з боярами старейшими». Тут-то и «обретеся раздно в князех и не хотяху пособляти друг другу». Именно после этого «познав и разумев и рассмотрев» это «неединачество по неимоверьству» (т. е. по отсутствии веры друг другу) великий князь и принял роковое решение об отказе «стати противу царя» и, оставив столицу, удалился в Кострому. Таким образок, по этой версии, отказ «стати противу царя» был вызван не благоговением перед ним, а реальными обстоятельствами — распадом союза князей.
Далее подробно и красочно рассказывается об осаде и взятии Москвы, как и в Рог. летописи, но с большей экспрессией и без каких-либо новых реалий. Допущена только путаница в датах. Татары подошла к Москве 22 августа, в понедельник, а взяли ее 26 августа, в четверг (на самом деле, 22 августа приходилось на пятницу, а 26 августа — на вторник). Рассказ о нападении на другие города дан как в Рог., во опять же с гораздо большей экспрессией и подробностями, а к числу городов, подвергшихся нападению, добавляются Владимир и Юрьев.
Моск. летопись содержит рассказ, близкий в Новг. IV, но в сокращенном виде. Как и в Новг., решение великого князя отказаться от битвы и уйти в Кострому объясняется «неодиначеством» князей.
Итак, в нашем распоряжении источники, дающие возможность в общих чертах реконструировать реальный ход событий.
Нападение Тохтамыша не было в полном смысле неожиданным — о нем были получены известия за некоторое время до его начала. Из двух версий, объясняющих причину отказа великого князя Дмитрия от борьбы с «царем», на мой взгляд, следует предпочесть ту, которая содержится в Новг. (а затем и в других летописях). Не благоговение перед «царем», а реально сложившаяся обстановка продиктовала поведение великого князя, коренным образом расходившееся с его же поведением за два года до этого. Великий князь, видимо, первоначально хотел повторить опыт кампании 1380 г. — собрав силы, ударить по противнику, не допуская его до русских пределов. Однако в князьях «обретеся разность… не хотяху помогати… бывшу же промеж ими неодиначьству и неимоверьству».
Как и в 1380 г, великий князь Дмитрий стремился, по-видимому, к активным действиям. Такой образ действий подсказывался объективными условиями. Достаточно прочную оборону на линии Оки можно было создать только при условии надежного обеспечения ее флангов, в частности левого (восточного). Но суздальско-нижегородские князья изменили, а Олег Рязанский, перейдя на сторону хана, «указа ему [хану] вся броды на реке Оце».
Отсутствие «одиначества» между князьями и невозможность создать прочную оборону на Оке делали неизбежным отход в глубь страны.
В этих условиях единственной возможностью было, как и в 1370 г., во время войны с Ольгердом, организовать стойкую оборону Москвы, опираясь на ее мощные укрепления, и тем самым сковать главные силы противника, а войска князя Владимира использовать для действий по флангам и тылам.[371] Если так и было задумано, то, во всяком случае, реализовать этот замысел не удалось: было потеряно управление войсками со стороны главного командования, т. е. отсутствовала какая-либо связь между отдельными силами, а главное звено этого возможного плана — оборона Москвы — оказалось непрочным. Нет никаких данных о воеводах, которым была поручена оборона столицы. В городе были «людие смущены, яко овца, не имуща пастыря».
Перед нами — факт крупного стратегического поражения великого князя Дмитрия. Его главной ошибкой было оставление Москвы без твердой организации ее обороны. Но глубинная причина катастрофы в кампании 1382 г. — не на стратегическом, а на политическом уровне. Союз князей, главная опора внешней политики великого князя Дмитрия, показал свою несостоятельность как форма политической организации Русской земли. Объективных условий для эффективного противодействия ордынским нашествиям еще не существовало — не было механизма для организации такого противодействия.
Под 6906 (1397/98) г. Рог. летописец помещает известие: «приходил Темир-Аксак Шарахманьский на Русскую землю, и князь великий Василей Дмитриевич ходил противу ратию и стоял на Оце. А князь Владимер Андреевич седел во граде Москве в осаде. Темирь Аксак, дошед Елча, возвратися всвояси, и бысть во граде Москве радость велика».[372]
В московских летописях известие о нашествии Тимура отнесено к 6903 (1395) г. и изложено совсем по-другому. В центре внимания — не само нашествие, а перенесение чудотворной иконы Божьей Матери из Владимира в Москву. О военных действиях сказано только, что, узнав о приближении Тимура, великий князь Василий «поиде с Москвы на Коломну и ста на брезе у реки Оки». Сам же Темир, разорив Елец, стоял две недели на одном и том же месте, но (в день прибытия в Москву иконы Божьей Матери) быстро ушел в степи.[373]
Моск. летопись не противоречит Рог., но и не совпадает с ней. Видны два расхождения: Моск. летопись ничего не говорит о князе Владимире Андреевиче, сидящем в Москве в осаде, но уточняет место расположения великокняжеских войск на Оке — это район Коломны, кратчайший путь от Оки к Москве. Ввиду отсутствия противоречий возможна компиляция обоих рассказов: князь Владимир мог сидеть в Москве в осаде, а великий князь с войсками — стоять на Оке у Коломны. Если принять эту компиляцию (конечно, достаточно гипотетическую), то в общих чертах вырисовывается схема обороны от нашествия. Она включает два основных элемента — защиту переправы через Оку и организацию обороны столицы, опираясь на ее укрепления. Это могло быть результатом осмысления неудачного опыта 1382 г.
В первом договоре великого князя Василия Дмитриевича с князем Владимиром Андреевичем (1390 г.) впервые устанавливается: «Оже ми, брате, самому сести в городе, а тобе ми послати из города, и тобе оставити свои княгини и свои дет, и свои бояре. А будет ми тобе оставит в городе, а самому exam из города, и мне, брате, оставите свою мати, и свою братью молодшюю, и свои бояре».[374] Это именно та схема, которая вырисовывается из известий Рог.-Сим.
Серьезным испытанием для системы обороны южного рубежа стало нашествие Едигея. По словам Моск. летописи, зимой 1408/09 г. «некоторый князь Ордынский, именем Едигей, повелением Булата царя прииде на Русскую землю, а с ним 4 цесаревича и мнози князи Татарьстии… се же слышав, князь великий Василий Дмитриевич не стал на бой противу татар, но отъеха вборзе на Кострому».[375]
1 декабря Едигей подошел к Москве и распустил свои войска «по всему великому княжению». «И не остася таково места, иде же не были Татарове».
«Град же Москва в печали велице бысть, вой обстоим, а людие в них затворишася. Посад же около его сами пожгоша, боящееся примета. В граде бо бяше затворился с ними князь Володимер Андреевичъ, братья великого князя, и мнози бояря, с ними и епискипы, и весь священический чин, и многое множество народа… от многих бо град и стран збегошася твердости ради градные».
По словам летописного рассказа, Едигей «хотя и зимовага туго, похваляшася град взят хотяше».
Однако в Орде произошли смуты, и царь Булат «в ужасе зело быв» потребовал от Едигея срочно вернуться в Орду. 20 декабря Едигей снял осаду и отступил, получив от Москвы откуп в 3 тыс. рублей.
Страна была разорена «от земли Рязанские и до Галича и до Белоозера, всех бо подвизашеся и вси смутишася». В числе взятых и разоренных городов летописец конкретно называет Переяславль, Ростов, Дмитров, Серпухов, Новгород Нижний и Городец.
Наиболее подробный рассказ об этом нашествии читается в Никон, летописи, соединившей в себе ряд более ранних рассказов.[376]
Едигей разжигал вражду между великим князем Василием и Вито-втом Литовским и, обещая Василию свою помощь, втайне подготовил нападение на него. Нападение было внезапным. «Князь великий… не успе ни мало воинства собрата, и тако град осади (т. е. подготовил Москву к осаде. — Ю. А.) и в нем остави дядю своего князя Володимера Андреевича… и братью свою… и воеводы, и многая множество народа, а сам с княгинею своею и з детми отьеха на Кострому». Едигей осадил Москву, но близко подойти не решился, «пристроения ради градного и стреляния со града». По словам летописца, при отступлении Едигей заявил своей дружине: «… вскоре отъидем во Орду, да не царства лишимся… а зде князь великий Василей собрався, нас победит, что створим тогда?»
Рассказ Никон, летописи отличается большей эмоциональностью (красочно описываются бедствия москвичей и т. п.), но фактически содержит те же реалии. Существенно важным является только описание обстоятельств начала нашествия — двуличие Едигея обеспечило ему внезапность, именно поэтому великий князь не успел собрать войска и был вынужден поспешно «отъехать» на Кострому.
Известные нам рассказы о нашествии Едигея носят в основном нарративный характер. В распоряжении летописца могли быть какие-то официальные данные о начале и конце нашествия, о плененных городах и т. п., но в его руках они подверглись сильной литературной обработке и свой документальный характер потеряли. Не видно следов ни дневниковых, ни разрядных записей. Перед нами — летописная повесть, основанная на некоторых реальных фактах. Тем не менее из этой повести можно сделать определенные выводы.
Между событиями 1408 и 1382 гг. много общего. Внезапность нападения, неготовность войск к отражению его, поспешный отъезд великого князя из столицы в далекую Кострому, разорение страны татарскими отрядами, не встречавшими, по-видимому, организованного сопротивления (это особенно подчеркивает Никон.). Ни в том, ни в другом случае оборона линии Оки не сыграла никакой роли и, по всей вероятности, просто не функционировала. Наряду с этим заметно и важное отличие. В 1408 г. Москва не была брошена на произвол судьбы, а приготовлена к обороне, во главе которой был поставлен опытный и авторитетный военачальник. Именно поэтому Едигею, в отличие от Тохтамыша, взять Москву не удалось.
Тем не менее кампания 1408 г. — крупное поражение великого княжества Московского, затормозившее его дальнейшее усиление и развитие.
В военном отношении кампания осени 1408 г. показала, что отсутствие обороны берега Оки если и не приводит к падению Москвы, то, во всяком случае, ведет к масштабному разорению всей страны на глубину в сотни километров. Из двух элементов обороны, наметившихся в начале великокняжения Василия Дмитриевича, на высоте оказался только один — оборона самой столицы, т. е. пассивная ее оборона, не поддержанная какими-либо силами извне. Каких-либо признаков существования главного командования, т. е. попыток организации взаимодействия сил, обороны отдельных городов и т. п., незаметно. Великий князь, покинув свои войска и свою столицу, теряет все нити управления и лишается какой-либо возможности влиять на ход событий.
Во всяком случае, можно констатировать, что достаточно надежной системы обороны на южном стратегическом, т. е. противоордынском, направлении в то время не существовало.
В реальных условиях начала XV в. в результате ослабления великого княжества Московского опасность грозила не только с юга, из Поля, но и с востока — на Нижегородско-Владимирском направлении, где располагалось враждебное Москве Нижегородское княжество.
Об этом свидетельствует факт дерзкого безнаказанного нападения совместного татарско-русского отряда царевича Талычи и нижегородского боярина Семена Карамышева на Владимир в июле 6918 (1410/11) г. Отряд в триста человек прошел «лесом безвестно» по Клязьме, захватил врасплох и разграбил формальную столицу Русской земли. Воеводы Щока в городе не было, не было ни дозорной службы, ни какого-либо сопротивления налетчикам.[377] Восточное стратегическое направление оказалось совершенно беззащитным. Об уязвимости восточного фронта свидетельствовали и позднейшие события. Так, в 1428 г., по данным Моск. летописи, татары напали на Галич, города не взяли, но землю разорили, в том же году они напали на Кострому, но были отбиты.[378] Уст. летопись сообщает также о нападении на Лух и Плесо.[379]
В 1431 г. нападению подвергся Нижний Новгород.[380] Эти нападения приносили материальный ущерб и создавали напряженную обстановку на всем восточном фронте шириною в сотни верст.
Обстановка на восточном направлении резко ухудшилась в конце 30-х гг., когда изгнанный из Большой Орды хан Улу-Мухаммед (Махмут в русских летописях) перенес свою ставку на русскую окраину. В декабре 1437 г. он разбил русских князей в бою под Белевом,[381] а через полтора года появился под стенами Москвы. Это было первое за тридцать лет после Едигея нападение на русскую столицу.
Нашествие это отражено в Моск. летописи чрезвычайно скупо.
«Месяца Июля в 3 в пяток прииде к Москве царь Махмут со многими силами безвестно. Князь же великий въехоте ити противу ему. Но не после събратися. Пошед же пакы и виде мало своих, и возвратися, и иде за Болту. А на Москве оставиша воеводу своего князя Юрия Патрикеевича с бесчисленным христиан множеством. Царь же пришед под Москву и стояв 10 дней и поиде прочь, граду не успев ничтоже. А зла много учини земли Русской и идучи назад, досталь Коломны пожегл (Коломна уже горела в апреле того же года. — Ю. А.) и людей множество плени, а иных изекл».[382]
Ерм. летопись добавляет: «Князь великий, совокупишася с братьею в Переславле и посади на Москве князя Дмитрея Меншего, а сам поживе в Переславле и в Ростове до зимы, бе бо посады пождьжены от Татар, и люди посечены, и смрад велик от них».
Основным фактом является внезапное нападение и неготовность великокняжеского войска к его отражению. Повторилась схема, уже испробованная при нашествии Едигея, — великий князь идет «за Волгу», и оборона Москвы возлагается на воеводу. Результаты были аналогичны: столицу удалось отстоять, но значительная часть страны была разорена. Все недостатки этой системы обороны полностью проявились: она не смогла предотвратить разорение страны. Основной причиной этого было, очевидно, отсутствие бое готовых войск — их не удалось собрать вследствие внезапности нашествия. А эта внезапность, в свою очередь, определялась отсутствием оперативной разведки, дозорной и сторожевой службы на вероятном направлении движения противника.
Мобилизация служилого ополчения занимала длительное время. Об этом свидетельствуют данные о кампании 1445 г. против сыновей Улу-Мухаммеда на Нижегородско-Суздальском направлении. Великий князь Василий двинулся из Москвы в поход 23 мая («заговев Петрово заговенье»). 29 июня он был еще в Юрьеве, в 150 верстая от Москвы. Такую медлительность можно объяснить только тем, что шел сбор войск, распущенных по домам после зимнего похода. Действительно, когда 6 июля в Суздале (45 верст от Юрьева к востоку) он сделал смотр своим войскам, их оказалось не более тысячи. В таких условиях решающее значение приобретали, во-первых, своевременная информация о движении противника к рубежам Русской земли, во-вторых, наличие ядра боеготовых войск на основном направлении.
Летом 1449 г. «скорые Татарове Седиахматовы (т. е. Большой Орды. — Ю. А.) догоняли до Пахры, и княгиню князя Василия Оболенского тогда взяли, и много зла учинили…». Ордынские татары перешли Оку и совершили глубокий рейд, вассальный татарский царевич Касым, «иде противу сех из Звенигорода», их «бил и полон отьимал, они же, видев то, бежаша назад».[383] В обороне южного рубежа впервые появился новый элемент — вассальная татарская конница с ее высокими маневренными и боевыми качествами. Однако линию Оки отстоять не удалось. В 1450 г., находясь в Коломне, великий князь Василий узнал, что к русскому рубежу идет с Поля ордынский улан Малым-Бердей и «иные с ним князи со многими Татары. Князь же великий посла противу их царевича своего с Татары, да с ним воеводу своего Константина Александровича Беззубцева с Коломничи». Малым-Бердей бежал в Поле и был разбит на Битюге (приток Дона). Это было знаменательным успехом совместных действий русской и татарской конницы, выехавшей в открытую степь далеко от русского рубежа. В событиях 1450 г. можно видеть своевременную и правильную реакцию великокняжеского командования на обстановку. Однако речь шла о сравнительно небольшом нападении. Более серьезные испытания были впереди.
Летом 1451 г. «прииде весть к великому князю, что идет на него рзгоном из Седи-Ахметовой Орды царевич Мазовша и поиде противу ему к Коломне, не успев събратися. Бывшу же ему близ Брашевы, и прииде весть ему, что уже Татарове близ Берега, и князь великий воротися к Москве, а что с ним людей было, тех всех отпусти к Берегу с воеводою князем Иваном Звенигородским, чтобы не толь борзо пере везлися реку Оку. Он же, убоявся, вернуся назад иным путем, а не за великим князем. Князь же великий взем Петров день на Москве, и град осадив, посади в нем матерь свою… да сына своего князь Юрья, и множество бояр и детей боярских… да сам изыде из Москвы и с сыном своим великим князем Иваномъ.
Не встречая никакого сопротивления на берегу Оки, татары утром 2 июля подошли к Москве, пожгли посады и фактически начали штурм города, «приступая ко всем вратам и где несть крепости камедные». Но ночью татары неожиданно сняли осаду и отступили.[384] Москва была спасена, но вся система и тактика обороны южного рубежа еще раз показали свою несостоятельность. Не только на Берегу, но и у великого князя не было боеготовых войск, оборона переправ возлагалась на войска, выдвигавшиеся из глубины и не готовые к серьезному столкновению с противником. По буквальному смыслу летописного известия, на эти войска была возложена задача только замедлить переправу татарских сил, т. е. задача, ограниченная по своему значению. В этих условиях прорыв к Москве и вглубь страны был неизбежен. Никаких данных об организации обороны в глубине страны нет, по всей вероятности, такой организации и не было. Ничего не слышно и о маневренных отрядах вассальной конницы, видимо, она еще не стала необходимым составным элементом обороны Берега. За 70 лет после нашествия Тохтамыша принципиальных изменений в обороне южного рубежа незаметно.
Горький опыт трех нашествий показал, что защита Берега — существенно важный элемент обороны южного направления. Неудержание Берега влечет за собой вторжение во внутренние уезды и разорение страны (1382, 1408, 1439, 1451 гг.).
Защита Москвы — второй важнейший элемент обороны. При нашествиях Едигея, Улу-Мухаммеда и Мазовши оборона Москвы оказалась достаточно стойкой, что позволило сохранить моральный, политический, экономический и культурный центр страны.
Организации обороны внутри страны — важнейшей функции главного командования — не видно ни в одной кампании. Отступление от Берега и оставление великим князем Москвы во всех случаях ведет к потере управления страной и войсками.
Оборона Берега возможна только при наличии боеготовых войск, заранее развернутых на позициях.
Во всех случаях необходима хорошо поставленная разведка — своевременное раскрытие замыслов противника.
Под 1455 (6963) гадом Моск. летопись сообщает о новом нападении ордынских татар. Они «перевезешася Оку ниже Коломны». Но великий князь послал «противу их князя Ивана Юрьевича со многими вой… и бысть им бой и одолеша христиане татаром».[385] Помешать переправе — защитить Берег в прямом смысле — не удалось, но перешедшие реку ордынцы были атакованы и разбиты, очевидно, конным отрядом.
В 1459 г. снова «татарове Седи-Ахметовы похвалився на Русь пошли». На этот раз великий князь Василий «отпустил противу их к Берегу сына своего великого князя Ивана со многими силами. Пришедшим же Татаром к Берегу, и не перепусти их князь великий, отбита от них, они же побегоша».
Это известие заслуживает внимания. По буквальному его смыслу, на этот раз, в отличие от 1449, 1450 и 1455 гг., татарам не удалось перейти Оку. Подобное событие зафиксировано источниками впервые. Удалось создать эффективную оборону на месте переправы ордынцев и своевременно выдвинуть сюда достаточно крупные силы. О масштабах этой операции свидетельствует, что во главе этих сил стоял сам великий князь — наследник-соправитель. О значении, которое придавалось победе над татарами, говорит тот факт, что по этому случаю митрополит Иона «поставил церковь камену Похвалы Богородицы» — придел Успенского собора в Кремле.[386] Первая успешная защита Берега, сопровождаемая победой над ордынцами, воспринималась как далеко не ординарное событие.
В следующем, 1460 году, новый хан Ахмат напал на Рязань, но был отражен горожанами.[387] Участие московских войск в этом событии не упоминается, но оно вполне возможно: с 1456 г. малолетний рязанский князь был под протекторатом Москвы, и великий князь Василий «на Рязань посла наместники свои и на прочая грады его и на власти».[388]
Следует обратить внимание на известие Соф. II летописи: рассказав о бегстве татар после поражения под Рязанью, она далее пишет: «… и князь великий Иван тогда стоял у Брега со многими людьми».
Известие уникально — оно встречается только в Воскресенском (писке Соф. II.[389] Эта вставка в оригинал Соф. II (Архивский список) не попала и в других летописях не отразилась. Но не исключено, что она упоминает о подлинном событии — сосредоточении московских войск на Берегу во главе с великим князем Иваном. В условиях нападения Ахмата на Рязань, в непосредственной близости от пределов великого княжения Московского (Рязань — всего в 70 верстах от Коломны, основного оборонительного пункта на Оке) такое сосредоточение войск было вполне возможным и целесообразным.
К этому же примерно времени (1455–1462 гг.) относится и первое в известных источниках упоминание о службе на Берегу как особой государственной повинности. Великий князь Василий Васильевич дал игумену Троице-Сергиева монастыря Вассиану грамоту на монастырские земли в Угличском уезде: «… которые люди от них вышли из их сел… сего лета, не хотя ехати на мою службу, великого князя, к Берегу, и яз, князь великий… велел… те люди вывести опять назад».[390]
Значение этого упоминания трудно переоценить. На береговую службу призывались крестьяне из привилегированных монастырских сея далекого от Оки Угличского уезда. Тем более, надо полагать, эта обязанность возлагалась на население более близких, приграничных уездов. Эта повинность была, видимо, новая, недавно введенная — она и входила в стандартный формуляр великокняжеских податей и поплин, перечисляемых в каждой жалованной грамоте.
Привлечение вассальных татарских царевичей к участию в отражении нашествия с юга, введение особой повинности для населения — по новые элементы в системе обороны Берега, впервые наметившиеся 150-х гг. (с этим связана и активизация системы обороны, особенно проявившаяся в кампании 1459 г.). Эти новые элементы нуждались в серьезной проверке. Такой проверкой стало первое нашествие Ахмата — первое со времен Тохтамыша нападение на Русскую землю главка сил Большой Орды.
Сравнение кампании 1472 г. на Оке с предыдущими попытками отражения ордынских нашествий позволяет сделать некоторые выводы.
Рассказ Моск. летописи о кампании 1472 г. основан на документальных источниках в значительно большей мере, чем рассказы о нашествиях Тохтамыша и Едигея. Эти источники — разрядные и дневниковые записи. Значительную роль играют источники частного происхождения-рассказы очевидцев и участников. Однако они накладываются на фактологическую сетку, позаимствованную из документальных источников.
Рост значения документальных (официальных) источников в летописном повествовании может свидетельствовать о развитии соответствующих ведомств, и это — важное отличие кампании 1472 г. от предыдущих. Однако главное — в содержании самих событий.
В отличие от всех предыдущих кампаний (кроме кампании 1459 г., в которой сам хан, видимо, не участвовал), на Оке была создана прочная оборонительная линия, прикрытая большим количеством войск. Впервые хан Большой Орды не решился вступить в сражение с русскими войсками и отступил в степь, признав свое поражение. Система обороны на Оке надежно защитила русские земли от нового разорения.
Основным фактором, обеспечившим победу на Оке, следует признать действенную роль главного командования (ГК). Оно сумела своевременно выдвинуть силы для занятия обороны по Оке. Оборона, по-видимому, носила эшелонированный характер — войска выдвигались из глубины на наиболее важные направления.
Ошибкой первоначального развертывания была недооценка правого фланга оборонительной линии — района Алексина, который не был своевременно подготовлен к обороне. Однако эта ошибка была быстро исправлена выдвижением войск из глубины и рокировкой их по фронту. Героическая оборона Алексина силами его горожан также сыграл» свою роль, задержав попытки форсирования Оки Ахматом, что позволило сосредоточить войска для отражения переправы в уязвимом пункте русской обороны.
Можно отметить инициативные действия удельных князей со своими полками — они сыграли главную роль в отражении форсирования в районе Алексина и не дали татарам развить первоначальный успех.
Однако решающую роль в победе на Оке сыграло общее оперативно-стратегическое руководство. Обращает на себя внимание, что сам великий князь, фактически осуществлявший функции ГК, в 1472 г. вел себя совсем не так, как при прежних нашествиях вели себя его предшественники. Он, по-видимому, не исключал возможности прорыва татарских отрядов к Москве, потому и отправил свою мать и сына-наследника в более безопасное место. Но сам он из Москвы отправился не за Волгу, а на Оку — к главным силам своего войска, собранным у Коломны. Это давало возможность реального управления войсками, которое непрерывно находилось в руках ГК. Именно оно обеспечило и развертывание войск, и их рокировку; оно определило общий характер операции как оборонительной на широком фронте без попыток перехода в наступление и преследования противника. Этим достигались наименьший возможный риск и наибольшая сохранность войск, что в данной ситуации представляется наиболее целесообразным.
Организация прочной обороны на Оке и сама мобилизация основной массы служилого (а по всей вероятности, и земского) ополчения были возможны только в результате укрепления государственной системы, политической власти великого князя Московского. Фактическая ликвидация княжеских усобиц, союз с Тверью, протекторат над Рязанью обеспечивали политический тыл русского войска.
Сосредоточение главных сил на южном стратегическом направлении стало возможным только после решительной победы над новгородскими сепаратистами, что обеспечило относительную стабильность на северо-западном направлении, и победы над Казанью, что обеспечило левый, восточный фланг стратегической операции на Оке.
Наиболее опасным оставалось западное направление, откуда могли угрожать войска короля Казимира. Именно в этих условиях было необходимо беречь силы войск, что и было достигнуто в ходе оборонительной операции на Оке — первой победы над Ахматом.
Первая победа над Ахматом имела следствием фактическое ослабление зависимости Русской земли от ордынского хана.[391] Важнейшей причиной этого была возросшая военная мощь Русского государства, продемонстрированная в кампании на Оке.
Победа на Оке отразилась на всем стратегическом положении Русской земли.