Победа на Угре и мир с Казанью создали условия для продвижения русской колонизации дальше на восток, в Сибирь. Важнейшее событие в этом плане — первый большой поход за Уральские горы в 1483 г. Известие о нем содержится в Вол.-Перм. и Уст. летописях. По данным Вол.-Перм. летописи, в поход «на князя вогульского на Асыку» были отправлены два воеводы: Иван Иванович (в летописи ошибочно — Васильевич) Салтык с вологжанами и князь Федор Курбский с устюжанами, вычегжанами, вымичами и великопермцами.[617] С каждым воеводой были посланы также дети боярские Двора великою князя. Войско Салтыка выступило из Вологды на судах 25 апреля. Сражение с вогуличами произошло 29 июля и закончилось бегством Асыкя и сына ею Юмшана. Преследуя бегущих, русские войска «повоеваша» Сибирскую землю и вышли «на великую реку Обь, ширина ее верст». На Оби было взято в плен несколько местных князей. Поход Салтыка закончился 9 ноября возвращением в Вологду.[618]
Уст. летопись приводит самостоятельный рассказ. Первым воеводой она называет князя Федора Курбского Черного, в составе войск дополнительно упоминает сысоличей. Уст. летопись называет точно место боя с вогуличами — на устье р. Пелыни (Пелыми) (очевидно, при впадении ее в Тавду) — и сообщает, что «на том бою устюжан убило семь человек». После боя войска пошли вниз «по Тавде реце мимо Тюмень в Сибирь» и «добра и полону взяли много».[619] От Сибири войска пошли «по Иртишу реце вниз… да на Обь, реку великую, в Югорскую землю». Там «князей югорских воивали и в полон повели». Летопись приводит точные даты начала и конца похода для Устюжского полка — это соответственно 9 мая и 1 октября. В дополнение к этим сведениям, содержащимся в летописи Мациевича, Архангелогородский летописец сообщает, что «(на) Югре померло вологжан много, а устюжане все вышли».[620]
Сопоставление известий Вол.-Перм. и Уст. летописей, несмотря на их лапидарно-протокольный характер, рисует черты грандиозного похода — одного из крупнейших предприятий Русского государства на его северо-восточных рубежах вплоть до прославленных походов Ермака столетие спустя. Если поход князя Федора Пестрого Стародубского на Чердынь в 1472 г. закрепил за Русским государством Пермскую землю, северо-западное Приуралье, то поход Салтыка Травина и князя Федора Курбского 1483 г. впервые вывел русских людей на необъятные просторы Сибири. Судовая рать, составленная из ополчения северорусских городов и волостей, прошла от Вологды по Сухоне и Вычегде, очевидно, до верховьев последней, т. е. не менее 2 тыс. км, из которых половину — вверх по течению, преодолела волоком северную часть Уральского хребта, а затем шла по Тавде и ее притокам, по Иртышу и Оби еще примерно такое же расстояние до «великой Оби» — Обской губы. Если новгородское боярство, проникая своими отрядами в предгорья Урала, ограничивалось эксплуатацией пушных богатств края в интересах экспортной торговли, а вятчане не поднимались выше мелких ссор с соседними племенами, то теперь впервые фактически ставится перспективная задача широкого политического масштаба — государственное освоение Северного Урала и Зауралья. Летом 1483 г. «приходили к великому князю от вогульского князя Юмшана Асыкина сына бити челом о опасе шурин его, вогулятин Юрга, да сотнях его, вогулятин Анфим». Об этом же «печаловался» владыка Филофей Пермский. И «владыки деля» Юмшан получил разрешение приехать к великому князю. С этим разрешением («опасом») к Юмшану в Сибирь был послан Леваш — слуга епископа пермского Филофея. Этим же летом Москву посетила и другая депутация сибирских князей «c поминки с великими от князей Кадских… и от всее земли Кадские и Югорские» просить о «полоненных князех, о Молдане с товарищи». Великий князь их «пожаловал… отпустил их в свою землю» «печалованием владыки Филофея да Володимера Григорьевича Ховрина».[621]
Обращает на себя внимание участие, которое принимают в судьбах сибирских князей пермский епископ и богатый московский боярин, выходец из купеческого рода. Если связь Филофея с Сибирью может быть объяснена конфессиональным моментом — проникновением православия в среду языческих племен, то Владимира Ховрина интересуют, надо думать, прежде всего экономические сюжеты — возможность организации торговли с далекой северо-восточной окраиной. Во всяком случае, в результате «печалования» Филофея и Ховрина сибирские князья были выпущены из плена. Однако это был не только акт гуманности. «Великий князь за себя их привел, дань на них положил», — сообщает Уст. летопись.[622] Холм, летопись тоже указывает, что князья «далися за великого князя во всей воли», обещали «дань давати, а дотоле не давали дани». По словам той же летописи, сибирские князья принесли языческую присягу — «з золота воду пили».[623] Итак, перед нами факт установления даннических отношений, т. е. вассальной, феодальной зависимости зауральских — вогульских и югорских — князей от Москвы. Освоение Сибири Русским государством началось, и в этом принципиальное значение похода 1483 г. Поход Салтыка и Курбского может по праву считаться исходным рубежом важнейшего исторического процесса — включения сибирских земель и народов в состав России.[624]
В военном отношении экспедиция 1483 г. представляет интерес как пример дальней операции стратегического значения. Как и в 1472 г., главной силой похода была судовая рать, т. е. земское ополчение северных городов, усиленная отрядами служилых людей и возглавляемая воеводами великого князя. Как и в 1472 г., войскам приходилось действовать на большом расстоянии от своей базы, в сложных условиях горной и лесистой местности, преодолевать большие расстояния и естественные препятствия. В этих условиях руководство на оперативно-тактическом уровне находилось в руках воевод, и они, по-видимому, успешно справились со своими задачами, а судовые рати еще раз продемонстрировали свои высокие боевые качества.
После включения Новгородской земли в состав Русского государства и победы на Угре существование независимого Тверского великого княжества все в большей степени становится историческим нонсенсом, неудобным и опасным анахронизмом. В условиях превращения Русской земли в единое государство для самостоятельной Твери, колеблющейся между Москвой и Литвой, не остается места.
Попытка Михаила Тверского возобновить традиционные отношения союза с Литвой привела к походу московских сил на Тверь летом 1485 г.
Сбор войск начался в июле. «Прислал князь великий… гонца в отчину свою в Великий Новгород к боярину своему наместнику новгородскому Якову Захарьину… велел ему ити к Тфери со всеми силами новгородскими». Разумеется, поход на Тверь был делом не только новгородских полков. «Августа 21 поиде к Тфери князь великий Иван Васильевич всея Руси и з своим сыном с великим князем Иваном Ивановичем, и з братьею своею, с князем Андреем Васильевичем и с князем Борисом Васильевичем, и с воеводы, и с многими силами на великого князя Тверского Михаила Борисовича за его неправду, что он посылал грамоты к королю Литовскому Казимиру и подымал его воинством на великого князя… всея Руси».[625]
В этом известии, носящем явно официальный характер, четко расставлены все акценты. В поход на Тверь идут силы всей Русской земли, он носит характер общегосударственного предприятия и вызван изменой — «неправдой» — тверского великого князя, его попыткой поднять короля на Русь. Как и новгородские походы 70-х гг., поход на Тверь мотивируется опасностью иностранной интервенции и тем самым рассматривается как общерусское дело. Действительно, новгородские бояре и тверской великий князь в аналогичных условиях проводят аналогичную политическую линию: отстаивая свою «старину», борясь против Москвы, за сохранение власти в своих землях, они обращаются за помощью к Казимиру Литовскому. Тем самым они бросают вызов не только великому князю Московскому, но и всему Русскому государству. Борьба за местную «старину» приводит к конфликту со всей Русской землей, делает местных консерваторов-сепаратистов пособниками врагов Русского государства. Соф.-Льв. летопись приводит интересные детали. В походе участвуют и князь Федор Бельский — новый служилый князь, представитель русской оппозиции королю, на землях, находящихся в его подданстве, и Аристотель Фиораванти «с пушками, и с тюфякы, и с пищальми».[626] Итак, на Тверь движутся главные силы русского войска, вооруженные артиллерийскими орудиями всех разновидностей.
Войска шли крайне медленно. Только 8 сентября «прииде князь великий… и с своим сыном… и с своею братьею, и с воеводы, и с всеми силами под город Тферь и обступи град».[627] Средний темп продвижения был, таким образом, не более 7–8 км в сутки — в несколько раз ниже, чем в новгородских и ливонских походах. Русское командование не имело оснований сомневаться в успехе и, может быть, поэтому не спешило. «Воюючи во все стороны», русское войско, как туча, обложило Тверь. В субботу 10 сентября были зажжены посады «около града Тфери».[628] А уже на следующий день «приехали к великому князю из города изо Тфери князи и бояре, тферские коромолники, и биша ему челом в службу».[629] Распад тверской политической системы завершился. Оставленный своими вассалами и «видя свое изнеможение», Михаил Тверской «того же дни на ночь побежал из града Тфери… к Литве». 12 сентября, в понедельник, к великому князю всея Руси явилась официальная тверская депутация во главе с епископом Вассианом и князем Михаилом Холмским «з братьею своею и з сыном» и «город отвориша».