Вскоре со стороны центра города появилась необычная процессия во главе со всеми уважаемым игуменом Тихоном. Под звон колоколов и песни, смешанные с грохотом орудийных и ружейных выстрелов, к пролому из Троцкого собора были вынесены святая чудотворная икона успения Пречистой Богородицы Печерского монастыря вместе с другими чудотворными иконами и мощами благоверного князя Гавриила-Всеволода и другими святынями.
Среди процессии были Арсений Хвостов, Иона Наумов, Мартирий-игумен, которые до пострижения в монахи были детьми боярскими. Эти искусные воины, подбежав к пролому, громкими голосами от имени святых икон возвестили: «Не бойтесь, станем крепко и устремимся все вместе на литовскую силу! Богородица с милостью и защитой идет к нам на помощь со всеми святыми!»[437].
По-видимому, к моменту подхода процессии к пролому поляки были выбиты из Свинузской башни. Автор «Повести…» сообщает: «И по всему граду Пскову промчалась весть: «Всех литовских людей бог помог с городской стены сбить и перебить, а вам, оставшимся женам, велено, собравшись у пролома, идти за литовскими орудиями и оставшуюся литву добивать»[438].
Молодые и средних лет женщины несли оружие, чтобы добить уцелевших после приступа солдат противника. Женщины старшего возраста несли короткие веревки, чтобы утащить осадные орудия. Возможно, противник бежал от стен в такой панике, что воеводы рассчитывали захватить орудия.
Едва ли попытка захвата орудий могла увенчаться успехом, так как все остальные роты, включая аркебузиров Гостынского, во время штурма вышли из лагеря и развернулись для отражения возможной вылазки. Городская артиллерия вела по королевским солдатам плотный огонь, однако ядра пролетали над их головами[439].
Автор «Повести…» продолжает: «И все бежали к пролому, и каждая женщина стремилась опередить другую. Множество женщин сбежалось к проломному месту, и там великую помощь и облегчение принесли они христианским воинам. Одни из них, как уже сказал, сильные женщины, мужской храбрости исполнившись, с литвою бились и одолевали литву; другие приносили воинам камни, и те камнями били литовцев на стене города и за нею; третьи уставшим воинам, изнемогшим от жажды, приносили воду и горячие их сердца утоляли водою»[440].
Ликвидировав прорыв у Свинузской башни, защитники города обрушились на венгров, продолжавших сражаться на развалинах Покровской башни. Хотя гайдуки и были отброшены от пролома, остатки башни были изолированным очагом сопротивления. Несмотря на обстрел, попытки подложить под башню порох и несколько контратак, соотечественники Батория до вечера отбивали русские атаки. Только в сумерках венгры были отозваны и, забрав тела павших, отступили в лагерь[441].
Однако бой на зубцах (бланках) и под стенами продолжалась до 23 часов вечера. Здесь с обеих сторон полегло много воинов. Много королевских солдат получили тяжелые ушибы камнями. Среди пехотинцев наиболее от камней пострадали драбы, не имевшие защитного вооружения[442].
Исходя из того, что Пиотровский сообщает: «раненых каменьями, секирами, избитых дубинами – очень много»[443], рукопашные схватки имели место быть. Можно предположить, что противник пытался не только прорваться в город, но и распространиться по боевым ходам не разрушенных артиллерийским огнем каменных стен и захватить деревянно-земляные больверки и деревянные башни, примыкающие к ним.
Пехота была настолько измотана штурмом, что по приказу короля аркебузиры Гостынского спешились с коней и отправились оборонять щанцы. Поскольку Уровецкий был ранен во время штурма, командование в шанцах временно принял Станислав Пенкославский.
Раненых и убитых несли вдоль реки Великая мимо стоявшего у венгерских шанцев короля. Баторий видел труп молодого Габриэля Бекеша, сына своего друга, тела двух ротмистров и многочисленные, слишком многочисленные тела убитых солдат. Чтобы в армии не распространялось пораженчество, говорить о потерях было запрещено, а король и Замойский в письмах, адресованных оставшимся в стране сенаторам, сократили их до 150 погибших. В действительности же пало около 500 человек[444].
Гейденштейн сообщает: «В этот день погибло из польской знати более 40 человек, у Венгров не меньшее число»[445]. Среди немцев Фаренсбаха, по словам Пиотровского «должно быть погибло немало людей»[446].
Фаренсбах в письме датскому королю Фредерику II оценил потери своего отряда в 300 убитых. Кроме того: «Венгерцев и поляков, целых три часа державшихся на стенах, пало в этот день до 600 человек…»[447]
В «Повести..» отмечается, что, по словам самих осаждающих, вероятно пленных, армия Батория потеряла убитыми более 5000 бойцов, а ранеными вдвое больше[448].
Среди нескольких сотен раненых были командиры подразделений, в т. ч. Станислав Стадницкий, Николай Уровецкий, Прокоп Пьенек, Войцех Тарнавский, сын курляндского герцога Вильгельм Кеттлер и доброволец из Богемии Ганс фон Редер. Хирургам и цирюльникам пришлось нелегко, но даже их сверхчеловеческие усилия не смогли спасти всех раненых, которые продолжали умирать в течение нескольких дней после неудачного штурма.
Даже строгие приказы, запрещавшие распространять новости из лагеря без санкции королевской канцелярии, не смогли остановить ропот в армии, а жители Речи Посполитой вскоре узнали о реальных потерях[449].
Защитники Пскова также понесли значительные потери, составившие 863 человека убитыми и более 1626 ранеными[450]. Пиотровский сообщает о захваченном 18 сентября гонце из крепости. В найденном у того письме Ивану Грозному сообщалось «…во время приступа погибло до 500 человек»[451]. Можно предположить, что «Повесть…» включает погибших ополченцев и мирных жителей, а в письме указаны только профессиональные воины.
Таким образом, противники понесли равные потери – до 900 убитыми и свыше 1600 ранеными каждый. Такое количество убитых на участке протяженностью около 250 метров и шириной около 150 метров, вероятно, потрясло даже бывалых воинов.
По мнению Дариуша Купиша, «если бы была проведена соответствующая разведка, то стало бы известно о рве и деревянной стене, сооруженной за Покровской и Свинузской башнями, а также то, что верхние части стены упали наружу, а не внутрь крепости. Это не были непреодолимые препятствия, но для их преодоления необходимо было иметь при себе соответствующее оборудование, например лестницы. Их можно было использовать как для спуска с башен, так и для штурма следующих препятствий»[452].
Несомненно, что штурм был неорганизованным. Жалобы на слишком узкие проломы в стене (у Свинузской башни) едва ли можно считать оправданием неудачи штурма. Ведь не удалось ворваться в город через пролом у Покровской башни. Принимая во внимание то, что, согласно «Повести…», было заложено только основание новой стены за проломом, неудивительна «ошибка» разведки, не заметившей ее. Что касается спуска со стены, то защитники поднимались на нее во время боя. Королевские солдаты не смогли овладеть всем пряслом стены между Покровской и Свинузской башнями и добраться до сходов в город. Не стены, а мужество защитников остановили и отбросили войска Батория.
Вскоре выяснилось, что возможности расширения проломов были скорее теоретическими. На следующий день псковичи вели активный обстрел шанцев, а королевская артиллерия молчала. Оказалось, что запас пороха уже исчерпан! Того, что осталось, хватало на ведение стрельбы время от времени, лишь обозначая наличие орудий. Трудно поверить, но запасы были настолько малы, что их удалось израсходовать за два дня артиллерийской канонады. Немного помог гетман Замойский, передавший королю несколько десятков центнеров пороха и 300 ядер из своих запасов. Это была пресловутая капля в море. Были также отправлены письма в Заволочье, Ригу и курляндскому герцогу с просьбой о скорейшей помощи, но стало ясно, что больших поставок ждать не приходится.
На военном совете, созванном много позже, было упомянуто о злополучном пожаре на складе припасов в Суше, казначеев обвинили в небрежности, но прежде всего критике подвергся Баторий. Великий гетман Литвы Николай Кшиштоф Радзивилл «Сиротка», «протестовавший среди первых, что ему горько, но он должен говорить правду», прямо обвинил короля в том, что тот взял в экспедицию слишком мало пушек и пороха. Горечь поляков была тем сильнее, что на покупку необходимых боеприпасов требовалось только 20 000 злотых. До сих пор вызывает удивление то, что такой дальновидный правитель, как Баторий, упустил из виду такой важный вопрос, как снабжение своей армии порохом[453].
Осада продолжается
Баторий понимал, что у него нет сил и средств для нового генерального штурма. Однако прекращение обстрелов Пскова не означало отказа от активной осады. Папский легат Антонио Поссевино уже находился при дворе Ивана IV для посредничества в возможных мирных переговорах. Любой шаг, свидетельствующий о намерении отступить из города, мог иметь негативные для короля политические последствия.