Воспользовавшись ситуацией, псковичи уже 9 сентября заделали бреши в стене. Вскоре защитники поняли, что означает молчание польской артиллерии. 12 сентября на стене был повешен плененный венгр, и объявлено, что такая же участь ожидает всех солдат. Псковичи осыпали Батория и Замойского дерзкими проклятиями и с усмешками обращались к солдатам, охранявшим окопы: «Какой это король у вас? Ни зелья, ни денег не имеет! Подите к нам: у нас и зелья и денег, всего много»[454].
Недостаток боеприпасов у армии Батория дал защитникам достаточно времени, чтобы «построить против проломного места деревянную стену с многочисленными бойницами, и многие башни поставили, и во многих местах поставили орудия, готовясь к приступу литовских сил. Между обеих стен – каменной и деревянной стеной в городе – повелели выкопать ров и поставили в нем острый дубовый чеснок, также и по всему пролому и в башнях поставили и укрепили плотный острый чеснок, так что человеку невозможно было никаким образом пробраться через него. По-разному готовились к приступам: кто готовился, зажигая смолье, метать его в литовцев, кто подогревал в котлах кипяток с нечистотами или готовил кувшины с порохом, чтобы метать их в литовцев, кто сухую сеяную известь приготавливал, чтобы засыпать литовскому воинству бесстыдные их глаза»[455].
Гарнизон Пскова день и ночь обстреливал польские окопы и конные патрули, разъезжавшие вокруг города. Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь не был убит, ранен или пленен. 11 октября один из купцов подвез к окопам бочку медовухи. Возле нее тут же собрались десятки пехотинцев, жаждущих напитка. Вдруг раздался грохот выстрела, и ядро, выпущенное из псковской пушки, попало в бочку, убив и ранив десяток человек. Пятеро погибли сразу, троим оторвало руки и ноги, из них двоих пришлось умертвить из-за страшных ран, их разнесло по частям во все стороны так, что перед Гостовским и Пенкославским, сидевшим невдалеке, упала часть оторванной головы[456].
Баторий решил продолжать осаду двумя способами. Первый, для которого не требовалась артиллерия, заключался в ужесточении блокады. Второй – изводить защитников города угрозой нового штурма со стороны проделанных проломов. С моральной точки зрения нельзя было отказываться от атак на город после одного штурма. Солдат многонациональной армии Батория держали в уверенности, что штурм будет возобновлен, как только из Риги прибудут боеприпасы. «А пока, в ожидании пороха и боевого снаряжения, решено было попробовать подкоп». Предполагалось прорыть туннели для закладки мин под стены Пскова.
Были прорыты три подкопа – два со стороны польских и один со стороны венгерских окопов. Причем, по утверждению Гейденштейна, венгры вели подкоп, «проведя ров на поверхности почвы и прикрыв его плетнем»[457]. Что неудивительно, так верхняя часть оборонительного рва глубиной около 3 м была вырублена в отложениях трещиноватой малопрочной известняковой плиты, нижняя прорубалась в монолитной скале[458].
Работы начались 11 сентября, а уже 17 сентября был перехвачен гонец с письмами Шуйского, в которых Ивану Грозному сообщалось о рытье подкопов солдатами Батория. Осажденные узнавали об этом от пленных, захваченных во время вылазок, и от дезертиров. Взятые в плен псковичи сообщали, что им известно о девяти подкопах, ведущихся с разных сторон. Это был результат дезинформационной операции польского командования. Работы велись в строжайшем секрете даже от собственных войск, причем зачастую распространялись весьма противоречивые сведения.
Вопреки утверждениям Пиотровского, псковичи долгое время не могли выяснить направление подкопов. Ни один из пленных не сказал, к каким местам ведутся подкопы. Известно было лишь то, что первым был должен готов венгерский подкоп. По приказу Шуйского, под подкопом, ведущимся венграми к Покровской башне, из-за стен было прорыто несколько «слухов», предназначенных для своевременного обнаружения неприятельских подкопов под стены крепости[459].
Часть работ была, по сути, фикцией, призванной отвлечь внимание псковичей от главного тоннеля. Пиотровский 20 сентября записал: «Копают мины в трех местах: в двух из них – не остерегаясь, для того чтобы и русские продолжали там копать, как уже начали; в третьем месте подкоп ведется тайно, так что и в лагере мало кто знает, а русские и совсем не догадываются: там и будут закладывать порох»[460].
20 сентября из литовского войска в город Псков перебежал бывший полоцкий стрелец по имени Игнаш, указавший воеводам со стены места подкопов. Немедленно начали копать слуховые ходы, и 23 сентября они сошлись подкопами между Покровских и Свиных ворот. Также был перехвачен подкоп под Покровскую башню, а остальные подкопы сами обрушились[461].
Таким образом, в ночь с 23 на 24 сентября защитники взорвали порох под венгерским подкопом. По утверждению Пиотровского, «…мы так и хотели, чтобы таким образом потерялся след, а у нас другой подкоп – скрытый, о котором они не имеют сведений»[462].
Работы на польских подкопах также закончились неудачно. По словам Гейденштейна, они не могли быть доведены до конца, та как саперы наткнулись на «твердую и толстую скалу»[463]. Пиотровский же упоминал, что псковичи взорвали еще один подкоп, что подтверждается русскими источниками. И только третий подкоп, который удалось скрыть от защитников крепости, был заброшен около 27 сентября из-за твердой породы. Вскоре даже разговоры о подкопах прекратились.
Настроение в королевском лагере несколько улучшилось с прибытием во второй декаде сентября под Псков подкреплений. Стефан Белявский привел около 500 гусар и аркебузиров и 100 казаков, а Николай Корф – 100 аркебузиров, набранных в Ливонии, в сопровождении нескольких десятков добровольцев из местной шляхты. Прибыли добровольцы и из Польши, в том числе князь Пронский с пятьюдесятью всадниками, Николай Язловецкий и кастелян Гнезно Ян Зборовский.
Благодаря прибытию свежих отрядов конницы была усилена блокада Пскова, которая должна была прервать все поставки продовольствия, оружия, боеприпасов и, главное, подкреплений. Расположение всех лагерей королевской армии на реке Промежице, естественно, перекрывало доступ к городу с южной стороны. С начала осады здесь постоянно находилось в караулах около 900 всадников, сменявшихся каждые 4–5 дней, т. е. более 4 тыс. всадников были заняты в охране. Служба конницы здесь была нелегкой, так как из-за близости стен ей приходилось постоянно вступать в перестрелки с совершающим вылазки гарнизоном. С наступлением холодов было решено сократить численность охраны до 400 всадников, что увеличило продолжительность отдыха, так как с этого времени (с 11 октября) они выходили на круглосуточное патрулирование каждые семь дней[464].
На западе значительным препятствием была Великая, поэтому достаточно было перекрыть городской мост, ведущий к Изборской дороге, чтобы прервать коммуникации с этой стороны. У Мирожского монастыря были позиции венгерской пехоты, но они находились слишком далеко от дороги, к тому же пехота не годилась для патрульной службы. Можно предположить, что у монастыря имелись польские или венгерские кавалерийские отряды, которые в то же время патрулировали Изборскую дорогу. Их периодически усиливали. Так, на рубеже октября и ноября почти 800 всадников из хоругвей, прибывших под Псков с Кшиштофом Радзивиллом, были переброшены на западный берег реки Великой.
Кавалерия Белявского была размещена в Снетогорском монастыре, в четырех километрах к северу от Пскова. Позже ему в помощь была направлена хоругвь варшавского кастеляна Войцеха Ренчайского, состоявшая из 160 гусар, аркебузиры Николая Корфа, Бартоломей Бутлер, ливонские добровольцы под командованием Вильгельма Платера, а также дворянская пехота Уровецкого и часть немцев Фаренсбаха. В общей сложности эта группировка насчитывала около 1 тыс. пехоты и 1,3 тыс. конницы. Первоначально эти войска патрулировали все северо-восточное предполье крепости, простиравшееся по дуге от реки Великая до правого берега реки Пскова. Однако в конце сентября литовцев убедили взять на себя обязанность посылать дозоры на правый берег Псковы, что позволило Белявскому уплотнить блокаду крепости с севера.
Размещение значительных сил севернее Пскова было небезосновательным. Там находился наиболее уязвимый участок блокады. По реке Великой, а также по близлежащим Псковскому и Чудскому озерам, рекам Нарва и Эмбах Псков был связан с Гдовом, Нарвой и Дерптом. Поскольку кратчайший путь на восток был перекрыт, именно таким образом, через Новгород и Гдов, Пскову было проще всего получить какую-либо поддержку[465].
Уже на следующий день после штурма воеводы стали отправлять царю преувеличенно драматичные письма. В них они заверяли в верности и готовности сражаться, но, указывая на значительные потери, просили о помощи. Некоторые из этих писем попали в руки поляков, поэтому в королевском лагере ожидали прибытия подкрепления для крепости. При этом польское командование понимало, что проще всего провести их в город с северного направления.
Предположения Батория и его командиров оказались верными. Вскоре стало известно, что в Гдове собрано подкрепление для Пскова. Было ясно, что они пойдут по Чудскому и Псковскому озерам, а затем по реке Великая. Это подтвердили события ночи с 15 на 16 сентября, когда два русских речных судна беспрепятственно пробрались в крепость.