14 ноября начался генеральный штурм. Согласно Гейденштейну, венгры «стали разбивать стены с той же стороны, с которой раньше действовали Немцы, но в более низком месте по направлению влево, и уже разрушили некоторую часть стены; тогда Фома Соланд (Thomas, Solandius), собрав отряд из обозной прислуги и польских казаков, стал взлезать по приставленным лестницам на башню, обращенную задом к немецким и венгерским окопам, с целью занять неприятеля; когда они были отбиты, то Немцы снова попытались прорваться чрез пролом в стене, но были отброшены всем множеством неприятелей, обратившихся на них. Такой же исход имело и сделанное Венгерцами нападение, так как те оставались праздными, пока не вернулись Немцы»[526].
Согласно повести «Повести о Печерском монастыре», немцы и венгры, после того, как пробили стену до земли, атаковали через проломы вместе. Добавляя затем подробности о втором приступе, совершенном в этот же день: «…к вратам у храма Святого Николы и взобрались по лестницам на башню перед вратами; и другие железные врата ломали, желая с обеих сторон – всем вместе – войти в монастырь и придумывая (для этого) разные хитрости»[527].
Потери защитников монастыря, понесенные в ходе отражения штурмов 6 и 14 ноября, составили более 40 человек убитыми и ранеными[528].
18 ноября прибыла еще одна партия пороха. Однако последующие штурмы, повторявшиеся до декабря, не принесли результата. Гарнизон, поддерживаемый монахами и собравшимся в монастыре народом, отбил все атаки. Пиотровский в своем дневнике признает мужество защитников: «Борнемисса с венграми и Фаренсбек с немцами не могут никак совладать с Печорским монастырем: было два штурма, и оба несчастны. Пробьют пролом в стене, пойдут на приступ, а там дальше и ни с места. Это удивляет всех: одни говорят, что это святое место, другие – что заколдованное, но во всяком случае подвиги монахов достойны уважения и удивления»[529].
Причиной неудач была сочтена нехватка боеприпасов, из-за чего не удалось проделать в стене широкие проломы. Гейденштейн пишет, что немецкие и венгерские пехотинцы шли на штурм порознь и разновременно, благодаря чему защитники могли сосредотачивать все силы на угрожаемом участке[530].
24 ноября Замойский направил в монастырь послание с требованием сдаться, угрожая, в противном случае, разорить его и осквернить церкви. Защитники ответили: «…готовы умереть за отчину Государя нашего Царя и великого князя и за святые церкви и за закон православной веры нашей христианской. А монастыря королю вашему не отдадим»[531].
Осада была снята около 6 декабря 1581 года, а после увольнения немцев там был оставлен постоянный блокадный отряд под командованием Борнемиссы (около 870 венгерских пехотинцев), находившийся у монастыря до конца Псковского похода, т. е. примерно до 20 января, эффективно прикрывая фуражировки и коммуникации[532].
Блокада Пскова продолжается
1 декабря Стефан Баторий уехал из-под Пскова, что большинство волонтеров и литовцев расценили как прекрасный повод для оставления лагеря, не желая оставаться «в этой Индии»[533]. Пехота расположилась в опустевших королевских квартирах, что позволило ей пережить суровую зиму. Монарх направился в Литву через Ливонию, рассчитывая захватить при этом несколько крепостей, удерживаемых русскими.
Отъезд короля из Пскова был плохо воспринят простыми солдатами. Однако офицеры и политики понимали, что это вынужденная мера. Была надежда, что король сможет организовать доставку продовольствия и даже подкрепления. Однако последнее было нереально. Не было денег на оплату жалованья войскам у Пскова, не говоря уже о новом наборе наемников. Кроме того, в условиях начавшихся мирных переговоров не было необходимости в увеличении армии. Напротив, необходимо было поддерживать в наилучшем состоянии те войска, которые находились на театре военных действий. Это, в свою очередь, требовало поставок продовольствия, теплой одежды и боеприпасов из Речи Посполитой.
Король отдал соответствующие распоряжения о доставке снабжения под Псков еще по пути в Литву. В результате усилий монарха в конце декабря в Великие Луки прибыла первая партия пороха. Дальнейшие партии пороха доставлялись из Польши и из Пруссии, но до Кокенхаузена на ливонской границе они добрались только в середине января 1582 года. Аналогичная ситуация сложилась и с продовольствием. Закупки для армии производились в Ливонии, более крупные партии продовольствия пытались собирать в Риге, но из-за больших расстояний они не могли быть доставлены быстро. В целом действия короля дали бы результат не ранее февраля 1582 года, поэтому они никак не улучшили состояние армии, блокировавшей Псков[534].
У Пскова оставались наемные польские и венгерские отряды и наемники литовского полевого гетмана Кшиштофа Радзивилла «Перуна». Перепись хоругвей польской конницы показала, что они насчитывали 7 тыс. всадников. Столь большое количество удивило командование, которое не надеялось, «чтобы так много осталось людей»[535]. В целом силы Замойского насчитывали чуть более чем 20 тыс. воинов, но, как уже упоминалось, часть из них постоянно отправлялась за продовольствием и фуражом.
После отъезда короля Замойский собрал военный совет, в который вошли радомский кастелян Станислав Тарновский, накловский кастелян Стефан Грудзиньский и несколько наиболее опытных ротмистров: Эрнест Вейхер, Марцин Казановский, Ян Лесновольский, Зигмунд Розен и Станислав Влодек. Большинство командиров ожидали, что после отъезда короля русская армия предпримет какие-то активные действия против польского лагеря.
Больше всего они опасались подхода войск со стороны Новгорода, поэтому поддерживали постоянную связь с хоругвями, находившимися в районе Порхова и Старой Руссы. Кау уже упоминалось раннее, по приказу Замойского в середине декабря 1581 года Спытко Иордан совершил рейд под Великий Новгород, чтобы проверить показания пленных о сосредоточении там крупных русских сил. Как пишет Гейденштейн, отряд Иордана «нагнал сильный страх на передовые посты неприятелей, находившиеся недалеко от стен, на самый город и на всю соседнюю область»[536].
Вести о подходе к Пскову русских войск оказались сильно преувеличенными, и королевские хоругви остались на новгородском тракте, патрулируя его без особых затруднений. В целом конница, сосредоточенная в районе Порхова, оказалась способной ограничить действия русских отрядов из района Новгорода. В определенной степени ее поддерживали литовские казачьи отряды, насчитывавшие около 2 тыс. человек, которые в декабре были сосредоточены под Старой Руссой, южнее озера Ильмень.
Замойский готовился к любому развитию событий. В случае крупных действий со стороны русской армии он предполагал подтянуть к Пскову войска, находившиеся в Ливонии. В приказе, который он направил их командиру ротмистру Мацею Дембинскому и князю Магнусу, предписывалось сосредоточить свои части у Тирсемузе и Киремпе, т. е. в районе, откуда они могли наблюдать за действиями шведов и двигаться на помощь гетману. Благодаря этим приказам Замойский мог сосредоточить на поле боя более крупные силы, если бы русская армия предприняла более серьезные действия[537].
Отъезд Батория в Польшу не ускользнул от внимания гарнизона Пскова, поэтому Замойский опасался активизации действий псковичей против патрулей. Противнику, несмотря на сокращение численности армии, приходилось поддерживать блокаду, выставляя патрули таким образом, чтобы все участки кордона вокруг крепости действовали непрерывно. Блокада по-прежнему опиралась на лагерь у Промежиц к югу от города и Снетогорский монастырь к северу. Однако после увольнения со службы немецкой пехоты Замойскому пришлось усилить находящиеся у Снетогорского монастыря хоругви Белявского. Он приказал отрядить от каждой кавалерийской хоругви по 5–7 человек, вооружить их карабинами и под командованием Станислава Пенкославского отправить в Снетогорский монастырь. Тем временем Белявский построил там сильные укрепления, окруженные валами и оснащенные гаковницами, чтобы отразить возможные нападения псковского гарнизона. Из лагеря южнее Пскова и лагеря у Снетогорского монастыря также высылались патрули для охраны остальных путей, ведущих к Пскову[538].
Как и предполагалось, псковичи, воодушевленные отъездом короля, активизировали действия против польских патрулей. После многонедельного затишья последовала серия вылазок. Уже 2 декабря свыше тысячи пехотинцев и всадников практически окружили отряд из 40 немецких аркебузиров под командованием Марцина Гостынского. Противнику чудом удалось избежать больших потерь, и даже безрассудный ротмистр смог спастись, несмотря на то, что на него уже был наброшен аркан.
По ехидному замечанию Пиотровского, большинство вылазок псковичей не могли серьезно угрожать королевской армии, так как «русские по нескольку тысяч выходят из города; но что же из того? они на шаг не выходят из-под прикрытия своих орудий»[539].
Поляки же не позволили втянуть себя в бой у стен, где бы их обстреляли из пушек и гаковниц. Ведь огонь защитников становился все более метким. 3 декабря, к удивлению осаждающих, ядра псковской артиллерии стали падать в центре лагеря, почти у самого королевского шатра. Здесь после отъезда короля разместился Бальтазар Баторий. Пиот