Из всех наук древние занимались всего больше и успешнее астрономией. Кажется, что небесные предметы они знали гораздо лучше земных. Основываясь на множестве данных, можно полагать, что обоготворенные лица, посвященные в тайны жреческой учености, принесли на север с востока первые астрономические знания, Многие сведения об этом предмете, вероятно, скрываются для нас в необъяснимом таинственном языке древности, Мифическое стихотворение «Grimnismal» упоминает о 540 вратах Вальхаллы: из каждых выйдут 800 эйнхериев на последний великий бой с волком,[388] Если помножить 800 на 540, то выйдет 432 000. Это же самое число находим в древнейшей вавилонской истории, также в четырех веках или так называемых Югах (Jugs) индов. По учению браминов: «Мир уже прожил три так называемых юга; в четвертом живем теперь; в последний день этого века явится Вишну на небесном коне и раздавит безбожных королей; черепаха, на спине которой лежит земля, опустится на морское дно, и змея, связующая землю, развернет свое кольцо; мир погибнет мечом, огнем и водою. После того начнется новый век, когда солнце, месяц и планеты встретятся друг с другом в одних и тех же созвездиях зодиака». С этим можно сравнить северное сказание о пожаре мира и последней великой битве с волком.
Полагают, что 12 имен Одина (Всеотца-Алльфатера) в древнем Асгарде, упоминаемых в прозаической Эдде, и 12 небесных зал, воспетых в одной старинной песне, указывают на ежегодное прохождение солнца через 12 созвездий зодиака, — предположение очень вероятное. В числе познаний, которые передал готам ученый путешественник Диценей, вынесший наибольшую часть своей учености из Египта, было также знание зодиака, течения планет и изменений луны. Готы знали названия 344 звезд. Около 1000 года жил в Исландии некто Одд, который благодаря преданиям предков и собственным наблюдениям прекрасно ознакомился с небесным сводом.: его астрономическими указаниями руководились при составлении христианского календаря. Он прозван был Звездным Оддом
Другой исландец, Эйнар из Твера, брат Гудмунда Сильного, очень мало спал по ночам, потому что имел обыкновение смотреть на звезды и наблюдать их течение.
В «Восточных долинах» (Eystrir Dalit), в Далекарлии, жил некто Раудур, или Раудульф, с женой Рагнхилъд. Эту страну посетил однажды король Олаф Дигре; Раудур пригласил его с дружиной погостить у него три дня. Король спросил, какого он рода. Тот объявил, что он зажиточный швед знатного происхождения и убежал в эти долины с одной девушкой, которая потом сделалась его женой. Она — сестра короля Ринга Дагсона.
Олаф вспомнил род его и, наслышавшись, что Раудур с сыновьями очень умные люди, спросил, знают ли они какие искусства. Сигурд, один из сыновей Раудура, отвечал, что научился только одному — понимать небесный свод и течение небесных тел, луны и звезд; он может узнавать часы дня и ночи даже при сумрачном небе. Король испытывал его и нашел, что он сказал правду. Олаф много разговаривал и со стариком, Раудуром, и за веселой пирушкой спрашивал его о разных неизвестных вещах. Раудур умел отвечать на все, говорил и о том, что может случиться вперед. «Разве ты пророк?» — спросил король. «Нет, — отвечал Раудур, — но делаю разные заключения по ветру, месяцу и звездам».
В скандинавских сагах встречаются многие следы искусства древних египетских жрецов, посвященных в разные религиозные тайны и умевших объяснять влияние планет на землю и по течению их предсказывать будущее. «Скажи мне, — говорил епископу Сигурду исландец Гунред, сын Ульфреда Старого, — не изведать ли мне свою судьбу по течению звезд, как делали наши умные предки?»
Скандинавы, кажется, не совсем были незнакомы с природой и целительными свойствами растений. Впрочем, эти сведения были не обширны. По духу и верованиям того времени, лучше прибегали к сверхъестественным средствам для врачебного пособия человеку, а не к силам природы, Для распознания внутренних болезней и целительных средств против них надлежало быть образованнее и впимательнее к действиям природы, более углубляться в ее тайны, иметь более долговременную опытность, нежели сколько имели скандинавы. Собственно врачебное искусство (терапевтика) находилось еще в младенчестве. Да и потребность в его пособии менее чувствовалась в то время, когда постоянные гимнастические упражнения, труд, воинские игры и походы укрепляли человеческую природу, не знакомую ни с какой негой: здоровая душа жила в здоровом теле. Болезни были редки, оттого и мало сведений, как обращаться с ними.
Несколько опытнее были они в излечении ран и наружных повреждений. Естественно, они могли получить некоторую опытность в этом деле, постоянно, с самого детства, обращаясь с оружием и подвергаясь увечьям и ранам в частых походах. Саги часто говорят о перевязке ран; когда же упоминают об искусных лекарях, то под этим, именем надобно разуметь опытных, привыкших обходиться с наружными болезнями людей, также знакомых с врачебными пособиями, сохраняемыми природой и растительном царстве. После битвы при Стикластаде тяжело раненный Тормод Кольбрунарскальд[389] вошел в хижину, где было много раненых; женщина перевязывала им раны. На полу разведен был огонь, на котором грелась вода для омывания ран. В глиняном котле варились изрубленные луковицы и другие коренья; лекарка давала их есть раненым, чтобы узнать, опасны ли их раны: в тогдашнее время думали, что та рана глубока, через которую проходит запах лука.[390]
Верили также в возможность определять глубину раны по вкусу крови. Это видно из рассказа одного умного исландца, Снорри Годи. Нашедши после одного сражения большой кусок сгустившейся крови, он поднял его, помял в руке, взял на язык и сказал: «Это кровь из глубокой раны уже умершего человека».
Если верить известиям, иногда попадающимся в сагах, скандинавы умели залечивать самые тяжелые раны. Употребляли мази и теплые припарки из лекарственных трав. Операции делались просто, неискусно и без особенных приготовлений. Кроме ножа и щипцов, не знали никаких хирургических инструментов, Когда Тормод Кольбрунар-скальд пришел к лекарке, она осмотрела его раны, особливо на левом боку, пораженном стрелой: в этой ране женщина ощупала железо, но не могла дознаться, куда повернулось острие. От лукового напитка Тормод отказался. Лекарка взяла клещи, чтобы вытащить стрелу, но эта плотно сидела в ране и нисколько не трогалась, при том же почти незаметно выставлялась из опухшей раны. Тормод просил сначала обрезать опухоль до самого железа, чтобы можно было ухватить его клещами, потом он вытащит его сам. Женщина исполнила его желание. Сняв золотое кольцо, то самое, которое подарил ему король Олаф в утро перед сражением за военную песню, Тормод подал его лекарке, потом взял клещи и вытащил стрелу. Она была с крючком; с ней вышли и сердцевые жилки красного и белого цвета. Взглянув на них, раненый сказал: «Славно накормил нас король: жар подступил к самому сердцу», — и в ту же минуту упал навзничь и умер.
Другой пример безыскусственной простоты тогдашних операций предлагает рассказ о том исландце Снорри Годи, о котором мы уже упоминали. Он удивлялся, отчего один из гостей его мало ест; а он думал сначала, что после недавнего боя все они захотят есть. Снорри спросил его о причине. «Ягнята, — отвечал гость, — лениво принимаются за еду, сели их пораздавят». Хозяин понял ответ; осмотрев рану гостя, он нашел, что осколок стрелы стоял у него поперек горла, крепко засевши в корне языка. Снорри вытащил ее клещами. Раненый принялся есть. Подобные черты мужества и бесчувствия, как в лекарях, так и больных, часто встречаются в сагах. Очень большие раны сшивались. В одной саге король Рольф Гетриксон спрашивал Торира Иернскельда (Железный Щит), много ли получил он ран. «Не так, чтобы слишком много, — отвечал Торир, — но у меня такая царапина от твоего меча, что я нахожу себя гораздо неповоротливее против прежнего, однако ж не думаю, что-бы она была глубока». Король хотел осмотреть рану. Торир расстегнулся: увидели, что весь живот был распорот и соединился только внутренней перепонкой. «Ты ранен тяжело, — сказал король, — едва ли можно помочь тебе; однако ж внутренности не выпали; я найду лекарство и берусь вылечить тебя». Король обмыл рану, взял иголку с ниткой и сшил ее; потом приложил к ране пластырь, перевязал и ухаживал и больным, как только мог. Торир нашел, что вся боль утихла и почти чувствовал себя в силах идти, куда ему хотелось.
Врачебное искусство в то время не составляло особенного, исключительного занятия: не было таких людей, которые следовали бы за войском для ухода за ранеными и перевязки их ран. Кое-кто знал по опыту несколько лекарств или имел небольшую сноровку, и если сам не получил ран в сражении, то служил вместо подлекаря для раненых. Это искусство еще не основывалось на ученой теории: вся врачебная наука состояла в одной способности и опытности, приобретенной постоянным занятием.
Замечательно также, что преимущественно женщины славились сведениями и способностью в хирургии. Саги часто говорят о них как о хирургах, которых раненые искали и находили помощь и участие, получали уход и исцеление. Более мирная и скромная жизнь делала женщину способнее к занятию, требовавшему внимания, заботливости и ухода: всего этого меньше можно было ожидать от мужчины, при его военной деятельности. Надобно прибавить еще, что для обхождения с ранами необходимы были легкие и нежные руки. На это обращалось особенное внимание. После великой битвы при Хлюрскогсхейде, в Ютландии, у норвежского короля, Магнуса Доброго, со славянами (вендами), в 1044 году, при войске не нашлось столько врачей, сколько было нужно. Король сам ходил между рядами и осматривал руки у воинов, казавшихся ему способнее для ухода за ранеными. Он всячески гладил у них руки, которые оказались мягкими у 12 человек; они и были выбраны для перевязки ран. Никто из них прежде не занимался таким делом, однако ж все оказались прекрасными лекарями.