Изучение погребений дало возможность археологам сделать ряд важных наблюдений. В Норвегии в течение VII и VIII вв. происходило постепенное упрощение обрядов захоронений, которое, возможно, уже отражало христианское влияние. Можно было бы предположить, что после начала норманнских походов в другие страны, когда контакты скандинавов с христианским населением Европы неизмеримо усилились, эта тенденция в приближении языческих форм погребений к христианским должна была получить новые импульсы. Однако наблюдается прямо противоположное; начало эпохи викингов характеризовалось возвратом к чисто языческим формам погребений. Вместе с покойником в могилу или на погребальный костер старались положить как можно больше вещей, которые считались необходимыми в загробном мире. Мы уже рассказывали о кораблях из курганов в Гокстаде и Усеберге. готовых к «отплытию» в царство мертвых, о захоронениях хавдингов с их рабами, о необычайно богатом снаряжении, найденном во многих могилах викингов. Ни от одной эпохи не сохранилось такого обилия вещей, найденных в погребениях, как от эпохи викингов. Археологи отказываются объяснять это обстоятельство одним лишь ростом численности населения, не могут они удовольствоваться и ссылкой на богатства знати. Языческая реакция, ознаменовавшая начало эпохи викингов и нашедшая свое выражение, в частности, в погребальных обрядах, охватила все слои общества; среди находок в могилах того времени поражают даже не столько украшения и драгоценности, сколько количество простых вещей, находившихся в повседневном употреблении. Это сильное и всеобщее возрождение язычества и сопротивления религиозному влиянию, шедшему из тех стран, на которые нападали норманны, отражает, по мнению норвежских ученых, рост самосознания норвежцев[103]. Культ предков и заботы о загробном существовании заняли видное место в кругу их представлений и религиозной практики.
В Дании христианское влияние в тот период было сильнее и языческая реакция, видимо, не носила столь всеобщего характера, как в Норвегии. Тем не менее язычество сохраняло корни в Скандинавии до конца эпохи викингов. Адам Бременский в 70-е годы XI в. описывал языческие празднества, совершавшиеся каждый девятый год в главном святилище Швеции, Старой Уппсале, и сопровождавшиеся приношением в жертву людей и животных: по девяти голов от каждого рода живых существ мужского пола вешали на деревьях в священной роще. О подобных жертвоприношениях в Зеландии, в местности Лейре, рассказывает и немецкий хронист Титмар Мерзебургский (начало XI в.); здесь тоже через каждые девять лет, по его словам, убивали по 99 человек и столько же коней, собак и петухов для того, чтобы «примирить богов с теми бесчинствами, которые совершали». На остатках ковров, которые сохранились в погребении в Усеберге, видны стилизованные изображения людей, повешенных на деревьях. Имеются сообщения о принесении викингами пленных в жертву своим богам. Так, датский предводитель Рагнар Лодброг, атаковавший северное побережье Франции, приказал принести в жертву богам 111 захваченных воинов Карла Лысого. Когда же вскоре после этого датчанам стала грозить чума, их предводитель Хорик отпустил часть пленных, вернув им захваченную добычу, с тем чтобы задобрить бога франков.
Наиболее общее впечатление, создающееся при знакомстве с погребальными обрядами скандинавов того времени, — это необычайное многообразие их форм. Погребения в курганах и под небольшими насыпями встречаются бок о бок с погребениями без насыпей. Погребения в простых могилах перемежаются с погребениями в камерах, выложенных камнем. Наряду с погребениями в кораблях и лодках известны погребения, в которые клали часть ладьи, разрубленной на части; нередки погребения под камнями, выстроенными в форме контура корабля. В одних случаях покойника снабжали всей утварью, считавшейся необходимой для продолжения в загробном мире земной жизни, мужчин хоронили с оружием, орудиями труда, лошадьми, собаками и т. п., женщин — с их рукоделием и домашним скарбом; в других случаях погребали без каких-либо вещей; практиковались как погребение трупов, так и сожжение. Нередко встречаются погребения по христианским обрядам — в могилах находят нательные кресты, и вместе с тем есть погребения, в которых наряду с крестом можно найти языческие символы (например, амулет, изображающий молот Тора). Частично различия в погребальных обрядах объясняются социальной принадлежностью погребенных: ясно, что захоронения в больших курганах, в ладьях или захоронения с богатой утварью могли практиковаться лишь в среде знати. Вместе с тем погребения вовсе без вещей могли быть могилами не бедных людей, а принявших крещение. Захоронения, в которых встречаются вместе предметы языческого и христианского культов, интересны в качестве свидетельства перехода от старой религии к новой, не совершавшегося внезапно и подчас дававшего своеобразный синкретизм верований. Многообразие погребальных обрядов обнаруживает отсутствие единства верований на территории всей Скандинавии: в разных странах и областях существовали свои религиозные представления, в том числе и представления о судьбе человека по окончании земного бытия. Из топонимики известно, что культ некоторых божеств не был распространен повсеместно. Многообразие форм захоронений, серьезные различия в погребальных обрядах не могут быть полностью упорядочены наукой при помощи установления их хронологии, географического размещения или атрибуции племенной принадлежности погребенных. В одно и то же время в одной местности население подчас практиковало разные формы захоронения своих покойников. Напрашивается предположение: общепринятых и единых представлений о потустороннем мире, о том, что происходит с человеком после смерти, и какой род существования будет он вести в царстве мертвых, — у скандинавов в эпоху викингов не существовало. Но поскольку идея загробной жизни — это одна из центральных идей религии, то возникает и другое предположение: языческие верования в ту эпоху, несмотря на временное их большое оживление, вообще находились в состоянии разброда. Религия предков, видимо, больше на давала непреложного ответа по крайней мере на некоторые самые существенные вопросы, возникавшие перед человеком.
Относительно стройная система мифологии и религиозных верований, которую выводят многие историки древненорманнской культуры на основе изучения песен «Старшей Эдды» и исландских саг, вряд ли может быть отнесена к эпохе викингов. Скорее, это продукт позднейшего переосмысления разрозненных и противоречивых представлений, причем переосмысления, совершавшегося уже в период господства христианства, наложившего свой отпечаток на скандинавский эпос. Язычество в этот период сохранялось преимущественно в эпосе, перестав быть живой религией, Судить по сагам и эддическим песням, сохранившимся в записи XIII в., о скандинавском язычестве было бы неосторожно. Эпоха викингов, начало которой ознаменовалось большим духовным подъемом, напряженностью языческой религиозной жизни, вместе с тем характеризовалась разрушением традиционных верований и представлений, кризисом привычного мировоззрения скандинавов.
Разложение общинно-родовых отношений, получившее новые мощные толчки в период викингской экспансии, в конечном счете привело к краху язычества. Христианское влияние, шедшее в Данию и Швецию из Германии, в Норвегию из Англии, нашло поддержку в самой Скандинавии, его проводником стала укреплявшаяся и нуждавшаяся в идеологическом обосновании королевская власть. Тем не менее язычество медленно уступает свои позиции христианству, и даже в песнях о богах оно еще выступает в качестве духовной традиции, дающей мощные стимулы фантазии средневековых исландцев.
Как уже отмечалось, в отличие от поэзии скальдов, которая сохранилась в первоначальной форме, песни о богах и героях, — «Старшая Эдда» — не восходят непосредственно к эпохе викингов. В большинстве своем ко времени их записи в XIII в. эти песни уже бытовали в устной традиции на протяжении многих поколений, подвергаясь изменению, переработке и переосмыслению. Поэтому-то изучение духовной жизни скандинавов IX–XI вв. при помощи анализа эддических песен чревато ошибками и анахронизмами. Датировка эддических песен неясна и спорна, в любом случае они известны нам в позднейшей форме. Но вместе с тем есть все основания утверждать, что поэтический эпос скандинавов по своему содержанию восходит к героической поре их истории, к которой неизменно обращались исландцы последующих веков. Попытки некоторых археологов[104] датировать песни «Старшей Эдды» при помощи упоминаемых в них вещей (оружия, украшений) неубедительны, но о том, что мифы, лежащие в основе многих песен, были распространены в Скандинавии уже в эпоху викингов, свидетельствуют как многочисленные изображения сцен из мифологии на камнях с руническими надписями, на дереве, оружии, тканях, относящихся к этой эпохе, так и стихотворениях скальдов, в которых нашли широкое отражение мотивы эддических сказаний.
Древняя религия скандинавов[105], насколько о ней можно судить по наскальной живописи и данным археологии, основывалась на поклонении силам природы. Эта ее черта сохранилась в памяти о «старших» богах — ванах. Ньёрд, Тир, Улль, Фрейр, Фрейя были богами плодородия и изобилия, неба, солнца, морской стихии. К началу эпохи викингов в религиозных представлениях скандинавов произошли некоторые сдвиги. Отдельные божества, прежде олицетворявшие силы природы, приобрели антропоморфные черты. Главное место в скандинавском пантеоне перешло от ванов к асам. Согласно легенде, между асами и ванами произошла война, закончившаяся соглашением и обменом заложниками. От ванов в качестве заложников асам были даны Ньёрд, Фрейр и его сестра Фрейя. Видимо, в этой легенде нашел отражение конфликт двух религий, а может быть, и какие-то столкновения между племенами[106]