В средней части дома находилось обширное помещение. Здесь, вокруг очага, происходили общие трапезы всех членов семьи. Вдоль стен располагались скамьи для домочадцев, а у обращённой к северу стене возвышалось хозяйское место, украшенное столбами с резными изображениями богов – покровителей дома. Почётное сидение бонда – главы дома – почиталось священным. Когда после смерти отца сын садился на его место, это означало, что он вступил в права наследника.
Вместе с членами семьи в усадьбе жили рабы и другие зависимые люди и слуги, которые помогали по хозяйству, пасли скот и выполняли другие тяжёлые и грязные работы, участвовали в рыбной ловле. У каждого более или менее крепкого хозяина имелись зависимые домочадцы. Владельцы побогаче нередко выделяли рабам и вольноотпущенникам небольшие участки и снабжали их инвентарём. Всё население дома находилось под непререкаемой и неограниченной властью его главы. Для такого самоуправляющегося и обособленно жившего коллектива не существовало иного закона, помимо обычая предков и воли отца. Он был властен наказывать домочадцев и определять их судьбу, от него зависело, останется ли в живых новорождённый ребёнок. Между членами большой семьи не было равенства. Наряду с детьми, рождёнными в браке и пользовавшимися правом наследования, у хозяина могли быть дети от рабынь и наложниц, которые таких прав не имели. Незаконнорождённые дети и бедные родственники, находившиеся на положении приживальщиков, играли немалую роль в хозяйственной жизни крупной усадьбы наряду с рабами и слугами. Зачастую зажиточные бонды отдавали своих детей на воспитание к более бедным родственникам или другим людям, в том числе вольноотпущенникам. Это была своеобразная форма покровительства, оказываемого сильным более слабому. Таким путём расширялся круг родства и взаимопомощи, возглавляемый могущественным хозяином.
Женщина находилась под властью и покровительством мужчины: девушка – под опекой отца или сородича, заменявшего ей отца; после выхода замуж она переходила под опеку мужа. Но будучи подчинённой мужчине и неравной с ним, в частности в правах наследования, женщина вместе с тем не была принижена и бесправна. Ей принадлежала большая роль: она считалась хозяйкой дома. Саги рисуют облик многих властных женщин, державших семью в своих руках и пользовавшихся уважением жителей всей округи. Обладала женщина и правом на развод, которым могла воспользоваться в случае обнищания супруга, причинения ей обиды или недостойного поведения (например, если он носил одежду, напоминающую одежду женщины). Супружеская верность жён строго охранялась ревнивыми и мстительными мужьями, которые весьма пеклись о своей и семейной чести: неверную муж жестоко наказывал и отсылал к её сородичам, которые могли даже продать её в рабство. Западноевропейские хронисты утверждали, что у каждого скандинава якобы имелось по две-три жены, а у знатных их было без числа.
В усадьбе всем находилась работа. Но молодые люди из зажиточных семей имели возможность покидать отцовские усадьбы на летнее время, отправляться за море в пиратские и торговые поездки. До наступления зимних штормов они возвращались домой, принося семье, помимо дохода, уважение и славу в округе, новости о заморской жизни и впечатления, необычные для рутинного быта на родине. Зимой, когда работы было меньше, а связь с внешним миром, и без того слабая, почти вовсе прерывалась, жители усадьбы много времени проводили у домашнего очага, слушая рассказы о виденном и пережитом в чужих странах, сказания о жизни в старину, легенды о богах и героях, нередко восходившие к эпохе «Великого переселения». Как и другие народы, жившие родовым строем, скандинавы отличались широким гостеприимством. Даже врага нужно было накормить, если уж он пришёл в дом.
Летом жизнь заметно оживлялась. Жители соседних хуторов чаще встречались на общих пастбищах, на сходках. Такие сходки – тинги – устраивались для решения конфликтов и споров, возникавших между соседями, для расследования и наказания преступлений; на тингах совершались в присутствии свидетелей и поручителей имущественные сделки. В каждом районе (хераде, сотне), пределы которого устанавливались самой природой – в отдельной долине, части побережья существовал свой тинг. На эти сходки мужчины являлись вооружёнными. Принимая решение, они, как и древние германцы, в знак одобрения потрясали оружием.
Человек, имевший претензии к другому или обвинявший его в преступлении, должен был явиться к дому обидчика и вызвать его на тинг. Затем от усадьбы к усадьбе передавали стрелу – знак созыва тинга. В назначенный день, обычно в новолуние или полнолуние, все бонды, жившие в одном районе, собирались на отведённом для тинга месте, например на холме или лесной поляне, и выслушивали стороны и свидетелей. Места сходок считались священными и состояли под охраной богов: кровопролитие или другое преступление, совершённое здесь, признавалось святотатством и каралось особенно строго. Нередко в этих местах находилось капище, совершались жертвоприношения и гадания.
Хранителями обычая были наиболее почтенные и старые люди; обычай так и переходил из поколения в поколение, «исконность», старина придавали ему силу и авторитет. В нужных случаях хранитель обычая излагал его на тинге, в Исландии знаток обычаев так и назывался «законоговоритель». Для того чтобы оправдаться от обвинения, нужно было принести очистительную присягу вместе с определённым числом соприсяжников; количество их зависело от характера и тяжести обвинения. Иногда прибегали к испытаниям раскалённым железом или кипящей водой, и выдержавший испытание считался очистившимся от обвинения. Виновных присуждали к уплате возмещения в соответствии с обычаем или по оценке сведущих людей. Наиболее злостных преступников карали изгнанием, таких негодяев – «нидингов» – считали волками, их всякий мог убить.
Единственной формой письменности у скандинавов до конца XI в. оставались древнегерманские знаки – руны, которые вырезали на камне, кости, дереве, оружии. Они имели преимущественно магическое значение, и законов ими не записывали. Поэтому к памяти предъявляли очень большие требования. В памяти приходилось хранить всё, что требовалось сообщить следующему поколению. Сделки и соглашения заключались при свидетелях, которые обязаны были помнить их условия; по прошествии определённого срока эти условия подтверждались на тинге или сообщались тем, кто должен был выполнять функции свидетеля впоследствии. Чтобы память не изменила, свидетелей обычно было несколько.
Человек, привыкший рассчитывать только на свои силы и помощь сородичей, зачастую не обращался за правосудием к тингу: заботясь о поддержании чести своей семьи и рода, он расправлялся с обидчиком сам. Кровная месть была обычным явлением. Стремясь причинить обидчику и его роду наибольший урон, нередко убивали того из родственников преступника, кто пользовался наибольшим уважением. Месть вызывала ответную месть, ибо кровь, по представлениям, господствовавшим в родовом обществе, смывалась только кровью. Если сородич не был отмщен, на Всю семью и род ложилось пятно позора. Месть индивидуальная превращалась в месть родовую, вовлекавшую в свой кровавый черёд широкий круг людей и длившуюся подчас из поколения в поколение. Лишь посредничество соседей могло заставить враждующих сложить оружие и удовлетвориться уплатой возмещения. Исландские саги, излагающие родовые предания и жизнеописания, полны рассказов о бесконечных кровавых распрях между семьями и родовыми группами как в самой Исландии, так и в других скандинавских странах. Нередко случалось, что месть приводила к убийству сразу большого числа людей. В обычае было сожжение дома врага с его обитателями. Величайшим несчастьем, которое могло постигнуть человека, у древних скандинавов считалось прекращение рода или его упадок. Любовь к детям питалась, помимо естественного родительского чувства, сознанием того, что они – продолжатели рода.
Общество ещё не перестроилось по классовому принципу, все бонды – свободные люди, обладавшие хозяйственной независимостью, считались равноправными и полноправными, обычай, имевший силу закона, был для всех один. Но на практике торжествовало право сильного: кто имел больше сородичей и зависимых людей, был богаче и влиятельнее, тот мог навязать свою волю соседям и участникам тинга. Самоуправство наиболее могущественных и богатых людей, имевших средства заставить считаться с собой всех окружающих, уже тогда не знало границ.
Имущественное неравенство скандинавов ещё до эпохи викингов было довольно значительным. Наряду с состоятельными владельцами, которые владели большими стадами, использовали в хозяйствах труд рабов и слуг, имели корабли для торговых поездок, существовало немало бедняков, с трудом сводивших концы с концами в небольших усадьбах. Обнищавшим приходилось идти в услужение к богатым соседям. Нередко свободный человек, лишившийся собственности и не имевший возможности получить помощь от родственников, попадал в долговую кабалу и оказывался в положении раба. Вокруг больших и богатых дворов преуспевающих бондов на их земле возникали мелкие хозяйства арендаторов и держателей, которые платили за пользование участками часть урожая. Держателями становились также рабы и вольноотпущенники. Таким образом, крупное хозяйство в Скандинавии тех времён обрастало более мелкими. Рабы и вольноотпущенники, слуги и арендаторы, многочисленные родственники и приживальщики группировались под властью «могучих бондов», как их с почтением, а подчас и с опаской, называли окружающие. Владения «сильных людей» (стурманов) становились центрами общественной жизни в отдельных местностях, своеобразными ядрами социального притяжения для всех более слабых, бедных и беззащитных: здесь они искали покровительства и помощи, за которую были вынуждены расплачиваться своей независимостью.
Жители соседних местностей, принадлежавшие к одному племени, подчас объединялись для совместной защиты от нападений и для соблюдения порядка. Время от времени они собирались на областной тинг. Здесь обсуждались наиболее важные дела, имевшие общий интерес. Некоторые языче