— Я… Я не знаю, что она сделала и почему… Мне просто необходимо найти ее.
Мотега долго рассматривал несмышленого мальчишку, который на добрый фут не доставал ему до плеча, и в конце концов кивнул, словно сумев его понять:
— Однажды я произнес те же слова.
— Правда?
Этот вопрос Мотега ответом не удостоил.
— Доктор Уайтберд тревожится, считая тебя слишком юным. Детям бледнолицых не рассказывают подлинные истории их собственных отцов и матерей. Темные истории, о каких принято помалкивать. Все верят лжи, принимая ее за святую истину. — Он перевел взгляд за спину Джасперу, где стоял Уэйн, и добавил: — Обычаи вашего народа сложно понять.
— Но я хочу знать правду! — заспорил Джаспер. — Мне нужно знать, но никто не рассказывает!
— А если правда тебе не понравится? Как ты поступишь тогда? — пристально вгляделся в его лицо Мотега.
На это Джаспер ответить не мог. Страшные фотографии мертвой девушки все еще были рассыпаны на полу клиники. Что, если подобная участь постигла и его маму? Правда могла оказаться хуже любых кошмаров.
— Возможно, ты в самом деле слишком юн.
— Нет, неправда! — взвился Джаспер. — Мне нужно знать, куда она пропала. И почему решила уехать. Мне нужно знать, вправду ли… действительно ли она умерла. Молчание хуже всего того, что ты можешь рассказать.
Мотега еще постоял, рассматривая обоих мальчиков, а затем сжал губы в зловещую прямую линию.
— Пойдемте.
Не произнося ни слова, они следовали за индейцем еще почти с милю, мимо руин игорного дома и сквозь лес. Всю дорогу Уэйн украдкой бросал на кузена озабоченные взгляды, но младший мальчик не отрывал глаз от тропы, пока они не достигли небольшой поляны посреди чащи. Землю здесь покрывали невысокие холмики. По неровной почве стелились розовые и багряные брызги диких цветов.
Мотега остановился под большим деревом, где в землю был воткнут грубо обтесанный деревянный крест. Джаспер с недоумением рассматривал этот единственный рукотворный знак на всей поляне, пока до него не дошло: это надгробие.
На деревянной перекладине висело ожерелье его мамы.
Джаспер упал на колени перед крестом и снял с него бисерный медальон. Две связанные вместе доски были старые и серые, имя не указано. Джаспера вновь охватило чувство, будто он падает сквозь небо.
Мам?
Голос Уэйна прозвучал будто издалека:
— Чья это могила?
Мотега встал на колени рядом с Джаспером и положил ладонь ему на спину.
— Она была твоей сестрой.
Джаспер едва мог уловить значение слов: желудок свинцовым грузом тянул мальчика к земле.
— Умерла в прошлом году, — продолжал Мотега. — Ей исполнилось лишь шестнадцать, когда ее убили.
— Мою…? Погоди… Что? — У Джаспера не было сестер, а на надгробии не имелось таблички. — Нет. Она не могла быть… Это невозможно.
— Все так.
— Но если это моя сестра, почему ее похоронили здесь?
Мотега опустил голову.
— Потому что она была моей дочерью.
Уэйн плюхнулся на землю рядом с ошарашенным Джаспером:
— Вы с тетей Алтеей?..
— Эйя. — Губы Мотеги дрогнули воспоминанием об улыбке. — Мы оба были еще очень молоды… Наша любовь никого не обрадовала. Мой отец не разрешил бы нам пожениться. Он сказал, вокруг нее вьется слишком много злых духов, но это всего лишь из-за бледной кожи. Просто она не была одной из нас. Зря я послушал его тогда…
— И когда же, черт побери, это произошло? — требовательно вопросил Уэйн от лица Джаспера.
— Твоей матери было пятнадцать, когда она поселилась у нас. Твой дед сильно гневался на нее. Ребенок уже рос в животе, но у нее не было мужа. Он выставил ее за дверь. Я нашел ее, истекавшую кровью, в этих лесах. У нее были порезы здесь и здесь, — Мотега бесстрастно указал себе на запястье и на живот.
Джаспер таращился на живот Мотеги, вспоминая шрамы, которые увидел, однажды распахнув дверь маминой спальни.
— Кто отец? — не отступал Уэйн.
— Не я, — защищаясь, Мотега выставил вперед ладони. — Это баатаамо, раннее материнство. Ее взял силой бледнолицый фермер. Да заплатит он сполна за свое преступление.
«Хойт, — подумал Джаспер. — Это был Хойт, старая сволочь!»
— Младенец умер еще в утробе, — продолжал Мотега, уставив невидящий взгляд вдаль, над холмиками могил. — Доктор Уайтберд сказал, она была слишком изранена, чтобы его дух мог окрепнуть. Мой отец распорядился изгнать ее. Она не принадлежала нашему племени. Даже ее собственные сородичи не желали ее видеть. Но я не смог…
— Так что же с ней случилось? — спросил Уэйн.
— Доктор Уайтберд взял ее в свой дом, чтобы она могла исцелиться. Мы подружились. Она выросла здесь, перебиваясь случайной работой, и рядом не было родителей, которые присматривали бы за ней… Потом случилось, что случилось, — тяжело вздохнул Мотега. — Мне стоило держаться от нее подальше, но я посчитал, что смогу сделать ее счастливой. Когда родилось наше дитя, злые духи разгулялись вовсю. Она не поднималась с кровати. Отказывалась от еды. Доктор Уайтберд приложил немало усилий, но некоторые раны не спешат затянуться.
Глядя на деревянный крест, Джаспер вспоминал, как порой его мама подолгу смотрела в окно. Словно была где-то далеко.
— Она пила огненную воду, пока не забывала собственное имя. Убегала прочь, как пугливая лань. — Мотега хмурился, изучая собственные пальцы, словно его любимая просочилась сквозь них. — Для нее не существовало мест, достаточно далеких для бегства. Иногда она возвращалась сама. Иногда я искал и находил ее. Но остаться надолго она так и не могла… Она не простила меня.
— Не простила за что? — зарычал Уэйн, готовый вцепиться индейцу в горло. — Что ты сотворил с ней?
— Обычай манитонааха гласит: дитя принадлежит очагу отца. Алтее было двадцать два, но ее рана оставалась неисцеленной. Она могла напиться, и тогда… Мы не решались оставить ее наедине с ребенком. Моя мать взяла Айашу к себе и воспитывала как собственную дочь. Моей дочери нужен был любящий дом, но Алтея кричала, что мы украли ее. Нет, она не простила меня или мою семью. И бедная Айаша…
В сознании Джаспера всколыхнулось вдруг полустертое воспоминание. Он вновь услышал робкий стук в дверь. «Кто там?»
— Однажды она отправилась на поиски матери, — прошептал он.
Это заставило Мотегу умолкнуть.
— Как-то вечером она постучала в нашу дверь. Я был дома один… — Джаспер вспомнил умоляющие карие глаза по другую сторону дверного глазка. «Твоя мама дома?» — Я не открыл дверь. Сказал ей, что мама спит, потому что мне не полагалось говорить незнакомым людям, что взрослых нет дома. Она так разозлилась, что стала кричать и колотить в дверь, стараясь разбудить маму. Я не знал, что делать. Спрятался под кровать и лежал там, пока она не ушла. Мама нашла меня спящим. И сказала, что все это было дурным сном.
— Сколько лет прошло? — тихо спросил Мотега.
Джаспер стер со щеки слезу.
— Не знаю. Я был еще маленький и решил, что мама права. Решил, все это мне приснилось.
Он не сводил глаз с земли над прахом сестры. Мама, кажется, никогда не задерживала его надолго в своих объятиях. В ее глазах постоянно маячили призраки. Он подумал о темном хлеве Хойта и опустил голову.
— Как она умерла? — спросил Уэйн, указывая на безымянную могилу.
— Все началось в день, когда она впервые попробовала пить, впервые впрыснула эту пакость в жилы. Дальше — больше. Я должен был это заметить. Должен был догадаться. Но к тому времени, как ее болезнь стала различима, она уже сделалась рабыней грязных снадобий и тех бледнолицых, что привозили их сюда. В самом конце она… — Мотега стиснул челюсти и кулаки. — Если наши дороги пересекутся еще хоть однажды, Галатас заплатит сполна.
Перед внутренним взором Джаспера вновь замелькали фотоснимки из клиники. Высохшая кровь. Сломанные кости. Он подпер отяжелевшую голову руками. Вам известно, кто меня убил? Темноглазая девочка с объявления на столе перед входом в «Кэлбрис» оказалась его сестрой. Взгляд Джаспера был устремлен на могилу, мир под ним опасно раскачивался.
— Когда кто-то бросил Айашу умирать у порога клиники, манитонааха напали на игорный дом. Той ночью мы принесли клятву выгнать с наших земель бледнолицых заодно с их ядами. — Мотега приподнял подол рубахи, открывая множество мелких рубцов на своем торсе, которые могли быть только следами от выстрела дробью. — Мы потерпели поражение. Я очнулся в маршальской тюрьме, а Галатас в это время жег наши посевы.
Уэйн округлил глаза:
— Тебе удалось сбежать?
— Алтея. Она внесла залог за освобождение. Хотела нанять адвоката и призвать Галатаса к ответу. Обратилась в свою полицию, в Детройте. Я пытался убедить ее, что правосудие может быть только одно, но она и слушать не хотела.
Джасперу вспомнились дымы на горизонте в тот день, когда они вместе ехали по 25 шоссе, краснота маминых глаз, ее дрожащие руки.
— Вот почему она уехала.
Мотега сжал плечо Джасперу, встряхнул.
— Она не хотела бросать тебя.
— Хотела… — прошептал мальчик. — Она всегда меня бросала… я вовсе не был ей нужен.
Мотега покачал головой.
— Ты был нужен. Когда моя мать забрала Айашу к себе, Алтея растворилась в темных городских аллеях. Я решил было, что никогда не увижу ее вновь, что эти улицы уничтожат ее. Мне пришлось отвернуться. Но потом, через много лет, появился ты. Семья была нужна ей больше всего на свете. Больше, чем огненная вода. Больше, чем деньги. Больше, чем я… — Эти последние слова индеец произнес совсем тихо. Он ответил Джасперу внимательным взглядом и натянутой улыбкой. — Ты ее сердце. Ты вернул ее нам.
— Он прав, — вмешался Уэйн. — Па говорит, тетя Алтея не возвращалась домой, пока ты не родился.
— Тогда почему она ничего мне не рассказала? Как она позволила всему этому случиться? Как могла работать на Галатаса?
— Постарайся понять. У Алтеи не было собственной семьи, но она не прекращала поиски: отца для детей, крыши над головой. Она была тенью, одиноко бродившей по улицам, и это делало ее очень полезной в глазах гангстеров. Галатас был очень добр с ней. Как змея, он обвил ее своими кольцами.