Я никогда не чувствовал себя более живым.
Это сводило меня с ума. Я желал не чувствовать. Не быть. Исчезнуть, раствориться в моросящем декабрьском дожде и первом снеге. Но отчего-то был тут, из плоти и крови, с ноющим куском мяса в груди, со смятением в голове, с бесконечными проклятиями, срывающимися с губ.
Беспомощный. Проигравший.
Я бы, наверное, перевернул вверх дном все вокруг, если бы меня вовремя не схватили за руки и не усадили в кресло.
Я слышал голоса, кто-то принес мне под нос нашатырь, потом стакан бренди – я выпил не раздумывая и, кажется, начал приходить в себя.
– Дориан, Дориан, – ласковый голос выводил меня из транса. – Вернитесь к нам, Дориан… Прошу вас…
Я открыл глаза и увидел перед собой Эмилию.
На мгновение мне показалось, что рассудок все-таки оставил меня, не выдержав обрушившегося на незащищенное сердце горя. Ей-то откуда здесь быть?
Я моргнул сквозь слезы, но Эмилия не исчезла. Напротив, только крепче взяла меня за ладонь, которую не прекращала бинтовать.
За ее спиной я увидел отца Майерса и инспектора Брауна.
– Вы… Что вы здесь делаете? – я совсем осип от криков и говорил на грани слышимости.
– Подумали, что не стоит оставлять вас одного, – проговорил викарий. – И, как видите, были правы.
– Я… Я в порядке… Просто немного сорвался, – я покраснел.
Стыд накатил удушливой волной. Они были свидетелями моей слабости – того, что нельзя было видеть никому.
И все же…
– Я должен видеть его. Я должен его похоронить, – торопливо проговорил я.
– Нет, – покачал головой викарий.
– Что значит «нет»? – медленно произнес я. Мне показалось, что я его просто не понял.
– Сид Уоррен взял на себя все хлопоты. Ван Доффер по старой дружбе с Валентайном помогает ему.
– Я тоже должен, – я рванулся вперед, – я его компаньон!
– Дориан, – Эмилия мягко усадила меня в кресло, – вы нужны нам здесь.
– Все так, – кивнул инспектор Браун. – Без вашей помощи мы не сможем поймать Тагги.
Тагги…
Точно… Я совсем забыл об этом. Тагги еще на свободе, к тому же в теле Анны…
– Эмилия, почему вы здесь? – наконец спросил я.
– Господин викарий и господин полицейский мне все рассказали, – проговорила она. В глазах ее была тоска, усталость и тусклый свет надежды. – Про Анну и про… то, что с ней сейчас.
– Я предполагаю, что Тагги все время был в теле Анны, – сказал отец Майерс. – Я расспросил мисс Эмилию о днях, когда у Анны случались приступы, и они все совпали с датами убийств.
– Мы проверили по моей картотеке, – энергично кивнул инспектор Браун. – Раз Тагги не меняет тела, мы можем попробовать все-таки изгнать его.
– Как вы… как вы предполагаете это сделать?
– Я хочу заманить Тагги в укромное место и изгнать из тела Анны, – викарий достал четки и начал перебирать бусины – одну за другой. Видимо, четки помогали ему сосредоточиться. – Если месть свершилась – а она свершилась, то дух остается неприкаянным.
– Почему вы не допускаете, что он мог уйти?
– Потому что тогда он ушел бы сразу, понимаете? А он остался в теле Анны и убежал, инспектор Браун не смог его догнать.
– Шустрая девочка, – ухнул инспектор.
Эмилия горестно вздохнула.
– Анна больна. Призрак в ее теле точно не идет ей на помощь.
– Вы как-то легко приняли тот факт, что ваша дочь одержима, – нахмурился отец Майерс.
– Прошу, не подозревайте меня ни в чем, – Эмилия прижала ладонь к груди. – Я уже мысленно похоронила дочь, и тут выясняется, что есть шанс на ее спасение. Я все за него отдам.
– Идем все вместе, – скомандовал инспектор Браун. – Мисс Эмилия останется в тылу и сможет сразу забрать девочку. Отец Майерс приготовит все для повторного сеанса экзорцизма. Дориан, вся надежда на вас.
– Что я должен сделать? – спросил я.
– О, вам будет просто, – усмехнулся викарий. – Вы должны желать отомстить.
Я сдался им. Мне ничего не оставалось.
Отец Майерс и инспектор Браун казались людьми, намного лучше владеющими собой и не поддающимися внезапному горю. Мое страдающее сердце не принимало их спокойствия. Они знали Валентайна так долго – и не стали ему близкими друзьями? Значит, они не знали Валентайна вовсе.
От этого горечь на душе ощущалась сильнее.
Мне казалось, что я один в мире горюю о нем.
Конечно, это не было правдой – но, оказавшись на дне бездонного озера тоски, куда не проникает даже луч света, я не мог разглядеть ни оттенков, ни полутонов. Это озеро было моим другом с ранних лет. Эта тоска сделала меня тем, кто я есть, – тенью в стенах колледжа, другом призраков, человеком с холодной кровью и душой. Но никогда прежде она не ощущалась настолько остро.
Казалось, еще немного – и я последую за теми своими однокашниками, что, не выдерживая сердечной боли, выбирали петлю или темный омут.
Все эти чувства были, видимо, написаны у меня на лице – потому что викарий цепко схватил меня за запястье и заставил посмотреть на себя.
– Дориан. Вы – магнит для злых духов. Если кто и сможет призвать его в нужное нам место, то только вы.
– Отец Майерс, я не умею, – растерялся я. – Я никогда и никого не призывал специально. Они сами приходили.
– Вот как? – викарий вскинул брови. – А спиритический сеанс?
– Это была случайность…
– Дориан, пожалуйста! – мольба в голосе Эмилии оказалась для моего воспаленного разума ушатом ледяной воды. – Если у вас не выйдет, ни у кого не получится. Там же Анна!..
Анна.
Я прикрыл глаза и глубоко вздохнул.
Анна еще жива. Валентайн мертв, а Анна жива, и у нас есть шанс спасти хотя бы одну жизнь из этого кошмара.
Мне предстояло похоронить близкого человека. Я не хотел, чтобы Эмилия наряжалась в траур над детским гробом. И я мог на это повлиять.
Я молча прошелся по конторе, собираясь с мыслями. Задержался у витрины с траурными украшениями; там, среди ожерелий, колец, кружев и переливающихся нитей черного жемчуга лежали мужские булавки и траурные ленты [10] – от самых простых до расшитых черной шелковой нитью. Валентайн предполагал, что многие джентльмены захотят в честь глубокого траура носить именные ленты с монограммами, и даже нашел вышивальщицу только для этой работы…
Кто бы мог предполагать, что эти ленты так скоро пригодятся мне самому.
Я открыл витрину и бережно вытащил одну из лент. Эмилия без слов поняла мое намерение и тут же оказалась рядом и помогла закрепить ленту поверх рукава сюртука. Ее ладонь утешающе легла мне на плечо.
– Я готов, – тихо сказал я, надеясь, что решительности в голосе хватит, чтобы кого-нибудь обмануть. Призрака. Или себя самого. – Идем спасать Анну.
Викарий присмотрел для экзорцизма укромный дворик недалеко от трущоб Тоттенхофф-роуд. Здесь часть домов стояла заброшенной со времен эпидемии холеры, и их растаскивали постепенно на доски. Что можно продать – продавали, остальное шло в хозяйство или в топку. Эмилия жила в бедном районе, но его нельзя было назвать трущобами в полной мере – здесь же собирались отбросы общества…
Не сговариваясь, мы втроем окружили Эмилию, чтобы не привлекать к ней нежелательные взгляды.
Инспектор Браун держал наготове револьвер.
Отец Майерс завел нас в один из дворов, провел через дом, и сквозь дыру в его задней стене мы попали в жилую комнату соседнего дома. Здесь не сохранилось ни мебели, ни даже очага, сквозь дырявую крышу пробивался лунный свет, и из всех щелей тянуло смертельным холодом.
Викарий тут же занялся приготовлениями к экзорцизму. После произошедшего на Северном Риджент-Серкусе стало ясно, что простыми молитвами до призрака не добраться – то ли он настолько силен, то ли все дело в том, что он принадлежит к другой религии… Но второй раз совершать одну и ту же ошибку отец Майерс не собирался.
У него при себе были и куски мела – с виду самого обычного, таким писали в Итоне на доске старые занудные профессора, – но я не сомневался, что этот мел тщательнейшим образом освящен. Еще викарий заготовил флакон со святой водой и передал Эмилии свои четки.
– Вам будет спокойнее, моя дорогая, и мне тоже, если вы будете отсчитывать время. Один щелчок – одна секунда.
Эмилия кивнула и намотала четки на запястье. Викарий осенил ее крестным знамением и пробормотал молитву.
– Спрячьтесь вот здесь. Я буду видеть и слышать вас, но вы, если что, не попадаете под удар, – он отвел Эмилию к наполовину разломанной стене.
Там в самом деле получалось неплохое укрытие и даже сохранился старый полусгнивший сундук, достаточно крепкий, чтобы на нем можно было сидеть.
Инспектор Браун с револьвером наготове спрятался у дыры в стене, через которую мы прошли.
– Инспектор… – начал я, но он резко оборвал меня:
– Я помню, Дориан, стрелять только в самом крайнем случае. Я полицейский, а не чудовище! И не меньше вашего хочу восстановить справедливость и спасти ребенка!
Возможно, он пытался казаться суровым и собранным, но его пухлое сложение и красные щеки в сочетании с воинственным взглядом и топорщащимися усами выглядели так комично, что в другое время я бы рассмеялся.
Но сейчас мне было не до смеха.
Я шагнул в центр нарисованного отцом Майерсом мелового круга с латинскими символами и непонятными алхимическими знаками и прикрыл глаза.
Я словно увидел себя со стороны – худой, бледный, бесконечно несчастный, как же я был смешон, когда называл себя мечтой поэта. Я скорее мечта ван Доффера. Никогда еще так сильно не желал попасть к нему на стол.
Лучше бы я, чем Валентайн.
Но последнее дело у меня еще осталось.
Где-то здесь бродил призрак Прабху, индийского тхаги, убившего Валентайна Смита. Где-то рядом бродила Анна, чье сознание он захватил.
Он должен быть изгнан.
Он должен быть упокоен.
Он должен оставить нас в покое.
Я сосредоточился на этом образе – образе Анны с горящими синим потусторонним светом глазами, с проклятым кинжалом в руках – и