— Мы можем где-нибудь перекусить, — предложил Сантомассимо.
Кей улыбнулась:
— Я — за. Можно вон в том ресторанчике.
Мигающая неоновая вывеска гласила:
Рыбный грот малыша Энтони.
На лице Сантомассимо отразились неудовольствие и горечь, он через силу выговорил:
— Я бы предпочел другой.
Кей почувствовала, что что-то произошло, и вопросительно посмотрела на него:
— Плохая кухня?
— Скажем так, игнорирую его по личным причинам.
Кей бросила взгляд на ресторан, мимо которого они как раз проезжали. Дорогие машины в ожидании владельцев вызывающе поблескивали на стоянке. Она отвернулась, глядя вперед на бегущую навстречу дорогу.
— Ваша жена?
Сантомассимо кивнул.
Легкая улыбка чуть тронула губы Кей.
— Это был ваш ресторан? Извините. Жаль, когда люди разводятся. И жаль, что это случилось с вами.
За последние три года Сантомассимо ни с кем не говорил о Маргарет, даже с Бронте. И сейчас он занервничал. Он думал, все умерло, осталось в прошлом. Возникло тягостное молчание. Кей, рассмеявшись, спасла положение:
— Забавно, из трех тысяч ресторанов Лос-Анджелеса я выбрала именно тот, который напоминает вам о жене. Вот так совпадение.
— Не важно.
— Если мы поговорим об этом, вам станет легче?
— А о чем говорить? Я прожил с ней пять лет и вдруг обнаружил, что совершенно не знаю эту женщину… Нет, конечно, я знал, что она высокая, красивая, талантливая. Она танцовщица. Экспериментальные танцы. Джаз. Я никогда в этом не разбирался. Она до сих пор где-то в Лос-Анджелесе. Время от времени ее имя мелькает на страницах «Лос-Анджелес таймс». У нее своя танцевальная группа.
Кей расслабилась, откинувшись на мягкую кожаную спинку сиденья. Он посмотрел на нее, но ничего не смог прочитать по ее лицу, такому же загадочному, как у Маргарет, но более мягкому и выразительному.
Сантомассимо включил музыку. Кей улыбнулась.
— «Юритмикс»,107 — сказала она. — Замечательно.
— Я не большой поклонник современной музыки. А это я случайно поймал на «Кей-Джой». Хороший звук.
— У меня есть их альбомы.
Сантомассимо сделал музыку погромче. Лился голос Энни Леннокс — сильный, властный, необыкновенно заразительный.
— Вы хотите знать обо мне? — спросила Кей.
Сантомассимо кивнул.
— У меня все до банальности просто. Я почти вышла замуж. А потом что-то случилось. Не знаю что. Думаю, моя карьера здесь ни при чем. Каким-то образом моя жизнь приняла иное направление. Наверное, я немного изменилась, а ему… это не понравилось.
— Вы видитесь с ним?
— Довольно часто. Он преподает литературу в Огайо. Мы встречаемся на конференциях. Он изменился. С головой ушел в науку. И жизнь проходит стороной. — Кей надолго замолчала. — Люди науки, — сказала она наконец, — иногда странным образом не хотят взрослеть.
Сантомассимо улыбнулся. Они ехали к пляжу, где вокруг нескольких костров танцевали подростки под пульсирующий ритм портативных магнитол. Вероятно, через несколько минут кто-нибудь из владельцев ближайших домов вызовет ночную смену из полиции и их разгонят.
Длинный спуск вел на север, к пересечению с бульваром Сансет, далее к Зума-Бич и к центру калифорнийского побережья.
— Голодны? — спросил Сантомассимо.
— Просто умираю.
— Я живу тут рядом. Вон в том доме на возвышении.
— Надеюсь, я могу доверять вам, лейтенант.
Сантомассимо польщенно засмеялся и повернул направо. И все же, выйдя из машины, она остановилась. Возможно, в гараже было темно, или влажный бетонный пол лишил уверенности ее шаг, а может быть, к ней вернулся недавно пережитый страх. Казалось, Кей нуждается в Сантомассимо, но, когда он приблизился к ней, она отстранилась, стала далекой.
Они молча ехали в лифте. Сантомассимо внезапно смутился и почти пожалел, что пригласил ее к себе. Он не знал, какие слова должен сказать, чтобы возникшее между ними напряжение исчезло. Идя к своей двери, он чувствовал, что в этот вечер все осложнилось и запуталось и они, как рыбки, попали в сети.
Под акварелью Джона Марина горела подсветка. Он забыл ее выключить. Грустное настроение акварели бесцеремонно вторгалось в человеческую жизнь. Сантомассимо помог Кей снять плащ, но она его словно не замечала. Все ее внимание было сосредоточено на роскошном диване в стиле ар деко.
— Бог мой… какая мебель! — сказала она. — Антиквариат?
Щелкнув замком, Сантомассимо закрыл дверь. Нажал на клавишу выключателя, и в глубине гостиной мягко засветились два торшера. Он почувствовал, как Кей от восхищения затаила дыхание. Сантомассимо улыбнулся, взял ее за локоть и начал импровизированную экскурсию по гостиной.
— Вся мебель антикварная, — сказал он. — Стул красного дерева, работы Пола Трайба, тысяча девятьсот двенадцатый год. Он достоин занять место в музее. Единственный в своем роде.
Сантомассимо подвел Кей к столу, окруженному высокими стульями, испытывая удовольствие оттого, что держит ее за руку. В таком роскошном интерьере приятнее было находиться вместе с кем-то, нежели одному.
— Эти четыре стула эбенового дерева сделаны Андре Грулем в тысяча девятьсот двадцать пятом году. А стол изготовлен на фабрике Эмиля Жака Рульмана.108 Эти два кресла — тоже его работа.
Кей скользнула взглядом по изящно изогнутой, блестящей ножке одного из торшеров:
— А это?
— Жан Пюифорка.109
Она подошла к софе, инкрустированной слоновой костью:
— На нее можно садиться или только смотреть?
Он засмеялся и опустился в кресло рядом с софой.
— Редкой мебелью нужно пользоваться, — сказал он. — Тогда она и становится антиквариатом.
Кей подошла к креслу и провела пальцем по длинному подлокотнику, коснувшись при этом его руки. Он поймал ее пальцы и сжал их. Она игриво отдернула руку, повернулась и окинула взглядом гостиную, задержавшись на великолепных бра, украшавших противоположную стену.
— И все это куплено на зарплату полицейского? — хитро спросила Кей.
— Нет, конечно, — рассмеялся Сантомассимо, — это богатство досталось мне от родителей. Они обожали ар деко и всю жизнь его собирали. Особенно коллекция пополнилась в двадцатые-тридцатые годы, в то время цены были вполне приемлемыми. Когда родителей не стало, моей сестре достались деньги, а мне — мебель.
Он подошел к шкафу орехового дерева, инкрустированному бирюзовыми павлинами, и достал хрустальную бутылку с тем самым бренди, который Кей пила в машине и который, как ему показалось, ей понравился.
— Наверное, они были замечательными людьми, — сказала Кей, принимая из его рук бокал.
Сантомассимо плеснул себе немного бренди, и они чокнулись. Бренди и впрямь был хорош. В нем растворился аромат осени какой-то далекой неведомой страны.
— Да, замечательными. В их сердцах было столько любви и доброты! И они обладали тонким вкусом. А как они готовили! Ну конечно, итальянские блюда. А вот оперу они терпеть не могли.
— Не любили оперу?
— Особенно «Pagliacci».110
Неожиданно он скорчил гримасу, изображая плачущего клоуна:
— И особенно «Vesti La Giubba».111
Кей расхохоталась. Он взял ее за руку.
— Есть еще одна достопримечательность, — сказал он.
— У вас, наверное, страховка на миллион долларов.
— Почти. Пойдемте.
— Куда?
— В спальню.
Сантомассимо провел ее в спальню. Еще в темноте Кей почувствовала атмосферу стиля ар деко, а когда он зажег свет, она лишилась дара речи. Платяной шкаф, изящно украшенный перламутром, упирался в потолок. У книжной полки эбенового дерева стояли высокие светильники в макинтошевском стиле.112 Но более всего впечатляла кровать, подходившая скорее для спальни рыцарского замка, владелец которого обладал весьма утонченным вкусом. В длину она превышала восемь футов, в изголовье возвышалась массивная, гладкая спинка, покрытая лаком, а спинка в изножье была украшена в японском стиле — изображениями золотых рыбок и цветущих водяных лилий.
Кей провела пальцем по лакированной живописной мозаике. Неизвестный художник изобразил подводный мир сказочного великолепия, созерцание которого сближало эстетическое удовольствие с эротическим наслаждением.
Сантомассимо приблизился к ней. Кей обернулась и как-то жалобно посмотрела на него. Он не был уверен, что понял ее взгляд, но спросил наугад:
— Вам когда-нибудь доводилось спать на кровати работы Жана Дюнара113 стоимостью в сто пятьдесят тысяч долларов?
— Нет. А что, это лучите, чем на шестисотдолларовом матрасе «Бьютирест» от «Симмонс»?114
— Намного лучше. Более впечатляюще.
Он поцеловал ее — нежно, едва коснувшись губами. Кей присела на край кровати. Она уже полностью успокоилась. Улыбаясь и внимательно глядя ему в глаза, она легко провела пальцами по его лицу, как до этого по мебели ар деко. Чуть нахмурилась, легкая грусть тронула ее черты. А может быть, ему это только показалось?
— А скажи мне, Великий Святой…
— Все, что угодно.
— Такая звучная фамилия и вдруг — Фред?
Он рассмеялся и поцеловал кончики ее пальцев.
— Ну, по правде говоря, у меня есть другое, подлинное имя. Но я его сменил еще в школе. Ребята смеялись над ним.
— Не говори. Я попробую угадать. Доминик? Кармин?
— Еще хуже.
— Анджело?
Он покачал головой.
— Тогда сдаюсь.
— Амадео.
Кей изумилась:
— Амадео? Ама Део. Ама Деус. «Люблю Господа». — Она недоверчиво посмотрела на него. — «Люблю Господа, Великий Святой»! Боже мой, я что, должна пасть перед тобой ниц?