– Да все равно. Я ушла – не вижу смысла сдавать экзамены. Меня ждет работа в парикмахерской. Я интересуюсь гламуром и всем таким.
Без пальто стали видны очертания ее груди под тонкой блузкой. Ей было всего шестнадцать, но грудь у нее была похожа на грудь женщины постарше: такая, тяжеловатая снизу. Меня чуть не стошнило, когда я подумала, что Мик ее всю руками обшарил.
Сандра отодвинула меня, поднимаясь по лестнице. Я попыталась увидеть ее отражение в зеркале, чтобы понять, как оно ее покажет, но она прошла слишком быстро, я и глазом моргнуть не успела. Правда, запах ее духов я уловила – дешевый сладкий аромат. По крайней мере, у Барбары хватало вкуса носить хорошие духи – захотелось сказать мне, – даже если они и были краденые.
Мик занес в дом громадный чемодан и выставил в мою сторону подбородок.
– Хочешь высказаться по этому поводу?
Я попятилась к открытой двери в кухню.
– Нет.
– Вот и я думаю, что не стоит, ну в жопу. Особенно после того письма, которое ты прислала, пока скрывалась не пойми где.
– Что ты с ним сделал?
– Порвал. И сжег бы, если бы делать было нечего.
В его лице опять появилось что-то, похожее на сырое мясо.
– Как ты с моими брюками обошлась.
Он покачал головой, взял чемодан Сандры и потащил наверх. Я так поняла, ремня я не получила только потому, что в доме была Сандра.
– Так поступить с Элейн. Она думала, что день попутала, но, когда позвонила сказать, что ты не появилась, я понял: ты отколола очередной номер.
– Ты ничего не передал Барбаре? – Он поднялся до середины лестницы, и мне стало спокойнее.
– Нет, с чего бы? Я и сам тут не задержался, и, могу тебе сказать, не больно рад, что вернулся. Это ты виновата, что мы здесь. Ты устроила всем веселую жизнь: явилась и орала всякое, сучка ты глупая.
Он ткнул в мою сторону пальцем поверх перил.
– Одно слово – и ты свое получишь.
Я заметила, что багровый след на его голове почти исчез.
Потом мы сидели за столом и молча ковыряли рождественский ужин, который приготовила Сандра. Наверное, они поругались с ее отцом, но мать все равно дала ей еды, завернула все в фольгу и написала записки, как что готовить, а индейка уже была нарезана ломтиками.
– Ты навестишь Барбару, поговоришь с врачом? – спросила я.
– Нет, – ответил Мик. – Ты мне все расскажешь.
Я не смогла удержаться и зыркнула на него через стол, но он даже не заметил, потому что глаз не мог отвести от Сандры, которая сидела и грызла ногти над недоеденным ужином.
Потом мы с Миком затаскивали по лестнице раскладушку, а Сандра за нами наблюдала.
– Какой-то допотопный у нее вид, – сказала она.
Раскладушка была похожа на странного зверя, устроившегося возле моей кровати: железная рама, большие витые пружины и тонкий матрас. Казалось, она может среди ночи защелкнуться, прихлопнув Сандру, и по тому, как девушка на нее смотрела, я видела, что она думает о том же.
– Это на время, – услышала я голос Мика на лестнице. – Ради приличий, пока мы отсюда совсем не съедем. Соседи…
Я едва узнала его голос. Такой мягкий, умоляющий. Сандра фыркнула:
– Откуда они узнают?
Но когда она вынула ночную рубашку и положила ее на раскладушку, видно было, что она рада, что ночует со мной, с почти ровесницей. А я не радовалась, последнее, чего я хотела, – заводить дружбу с Сандрой. Мик меня тогда точно убьет. Наверное, подумала я, надо выдохнуть, что они хотя бы не будут кувыркаться в постели Мика – пока. При мысли об этом, о том, что в шкафу висит грустная потертая одежда Барбары и стоят пакеты с крадеными вещами, мне захотелось плакать.
Рождественский день, казалось, тянулся целый месяц. Сандра сидела на краешке стула и перебирала браслет с подвесками.
– Давай, Руби. Дай я тебя накрашу. Это будет так весело: попрактиковаться на тебе в гламуре, – наконец сказала она.
– Что-то не хочется, – ответила я, думая, насколько опасными могут оказаться наши приятельские отношения.
– Ну ладно тебе. Пожалуйста, заняться-то все равно нечем.
Она не отставала, пока я, наконец, не вздохнула и не сказала «да». Мне ее было немножко жалко, я ничего не могла с собой поделать. Волосы у нее были яркие, золотистые, но кожа рыхлая, и нос тоже. Я понимала, что эта вспышка юной привлекательности продлится недолго, а потом с ее лицом случится то же, что и с ее грудью. Руки у нее, правда, были красивые, белые, мягкие, и пальцы к кончикам сужались. Я подумала: если будешь надевать резиновые перчатки, прежде чем лезть в воду, красоты рук у тебя никто не отнимет.
Она принесла коробку и открыла ее, выдвинув боковые ящички, полные карандашей и тюбиков. Я невольно разволновалась от того, что меня сейчас по-настоящему накрасят, и уселась за кухонный стол, повязав на шею полотенце, чтобы защитить джемпер.
– Дай я посмотрю, – сказала я, когда она трудилась над моими глазами, накладывая вокруг них что-то голубое с блестками из баночки.
– Нет, пока нельзя. Подожди, пока я закончу, тогда сможешь оценить преображение.
Я подумала: неужели она и с клиентами так говорит – так сурово; но подчинилась, потому что хотела увидеть, о каком таком преображении она бубнит.
– Все, – наконец сказала она, снимая с меня полотенце. – Теперь можешь посмотреть.
И поднесла мне зеркало в розовой пластмассовой рамке. Когда в нем возникло мое лицо, я невольно произнесла:
– О господи.
– Не нравится?
– На меня совсем не похоже.
Все было еще хуже. Она попыталась скрыть мое пятно. Положила поверх него толстый слой бежевого тона, но оно все равно просвечивало, только теперь было бледным, голубовато-лиловым, и казалось, что левая половина моего лица в тени. Тут я осознала нечто, глубоко меня поразившее: мне стало не хватать пятна, когда она его закрасила. Голубые тени и яркая розовая помада смотрелись по-клоунски.
– Я сейчас все смою, – сказала я.
– Нет, не смывай, я так долго трудилась. Оставь хотя бы, пока твой папа не увидит. Ты похожа на эту девушку из «Аббы», как ее зовут, или на модель.
Она вздохнула.
– Я бы хотела стать моделью, – произнесла она. – Когда-нибудь.
Я не знала, что ответить. С таким круглым лицом у нее, на мой взгляд, было столько же шансов стать моделью, что и у меня.
– Как думаешь, – спросила она, – попытаться мне пойти в модели?
– Может быть, ты можешь стать моделью для съемки рук. Кто-то же снимается во всех этих рекламах лака для ногтей и крема.
– Я совсем не это имела в виду…
Но когда я, выходя из кухни, обернулась, она стояла, подняв руки к лицу, и внимательно их изучала.
Мик, увидев мой макияж, выдал только:
– Да какого черта она с тобой сделала.
Прежде чем лечь, я вынесла «Алису в Стране чудес» во двор.
– Прощай, – сказала я, бросив книгу в жестяную бочку, в которой Мик сжигал мусор.
Запахло остывшим пеплом. Я постояла принюхиваясь. Запах не казался мне мертвым, он таил в себе обещание: стоит лишь воспламениться – и все резко оживет. Я плеснула керосином из бутылки, найденной в сарае, и бросила спичку. Холодная бочка, нагреваясь, затикала, пламя прокатилось по книге, занялось и стало лизать стенки бочки, пока не закрутилось оборкой у краев. Я увидела, как «Алиса в Стране чудес» мучительно корчится в самом сердце огня.
– Туда тебе и дорога, – заключила я.
Вечером Сандра слонялась по гостиной в обтягивающей мини-юбке, смотрела рождественскую серию сериала и смеялась так, что рот у нее делался как у лошади. Ужас, если учесть, что Барбара умирала в больнице. Поэтому я решила тут же начать поиски документов, которые могли что-то сообщить о моей настоящей семье. Я на цыпочках прокралась в спальню Барбары и Мика, чтобы поискать в глубине шкафа, как предлагал Том, но нашла только груду обуви. Посмотрела на одежду Барбары, всю по моде 60-х. От яркости цветов и узоров стало только хуже, как будто они издевались над хозяйкой. Я сунулась в одежду головой и попыталась учуять запах духов Барбары, оставшийся на ткани.
Снизу послышались голоса – Мик и Сандра ссорились. Сандра кричала, что ей скучно, что она на весь день застряла со мной, и это ее доведет, ей хочется в паб. Потом хлопнула входная дверь, и я осталась в доме одна, с засунутой в шкаф головой.
В рождественский вечер все духи леса собрались снаружи. Я позвонила Тому из прихожей.
– С Рождеством, – сказала я.
– С Рождеством, – ответил Том, и мы оба долго-долго не вешали трубку, слушая дыхание друг друга.
Позднее, когда Мик и Сандра вернулись и мы легли, Сандра опять попыталась вести себя по-дружески.
– Спорим, ты никогда не целовалась, да, Руби? Я тебе расскажу пару приемчиков, если вдруг придется.
– Да заткнись ты, – ответила я.
Я говорила, как Криспин, Элизабет и Том, словно нахваталась от них их уверенности.
В комнате повисла обиженная тишина.
– Знаешь, совсем не обязательно так грубить, – наконец сказала Сандра.
Я вспомнила поцелуй Тома. Каким сладким и настоящим он для меня был. Нам не нужны были приемчики; мы целовались, как будто всю жизнь это делали.
Под Сандрой скрипели пружины, она вертелась в постели, пытаясь устроиться поудобнее.
– Боже, ну и кровать, – пробормотала она.
Я услышала, как ее голова стукнулась о подушку.
– Ну, думаю, это не навсегда.
– Барбара, – произнесла я очень медленно и подчеркнуто, – еще не умерла.
– Я знаю, – робко ответила Сандра.
Потом она затихла, и я решила, что она уснула.
– Руби, – прошептала она, и я вздрогнула. – А это правда, о чем в школе болтают… что твой папа тебя бьет?
Голос у нее внезапно стал совсем детским.
Я промолчала. Единственными, кому я доверилась, были Том и Элизабет. Меня убивало, что кто-то знает правду. При мысли о том, что об этом болтают в школе, у меня сжалось все внутри.
– Если он хоть раз попробует так со мной, – произнесла Сандра, – я его убью.
Я повернулась к ней.