– Как мило. Мы тогда вас оставим.
Они отдернули занавески и удалились.
Я снова забралась на кровать.
– Чертово унижение, не выношу его, – бормотала Барбара. – Влажные обертывания, утки… сними ботинки, Руби, ты всю простыню испачкаешь.
Я сбросила ботинки и устроилась возле Барбары, как ребенок, ждущий сказки на ночь.
– И вот, – пробормотала она, – я пошла к нему.
Барбара едет на автобусе в бунгало, о котором ей поведала Анна; это на другой стороне леса.
Я перебила:
– Поверить не могу, что ты мне обо всем этом никогда раньше не рассказывала.
– Хочешь узнать остальное? – Она прикрыла глаза и глубоко вздохнула. – Тогда позволь мне продолжить.
Я кивнула.
– Давай.
Она стоит на дурацкой мощеной дорожке, уродливый гном на газоне запрещает войти.
– Иди к черту, – сочно говорит она ему и проходит к входной двери.
Нужно что-то посерьезнее раскрашенной бетонной уродины, чтобы помешать ей спасти единственную племянницу.
Старик долго не открывает. Он выглядывает из-за двери, толком не отворяя ее, и Барбара понимает, что имела в виду Анна, он действительно жуткий: слишком белая кожа, сеточка красных сосудов в обоих глазах.
Барбара улыбается, надеясь, что улыбка вышла твердой и несколько угрожающей.
– Я только что говорила с матерью Руби – моей сестрой. Она хочет, чтобы я заботилась о ребенке. Я могу забрать девочку прямо сейчас.
Хью Блэк делает вид, что удивлен и позабавлен.
– Можете прямо сейчас уйти. Ответственно вам заявляю. О Руби позабочусь я, здесь. Там, где у нее будет все самое лучшее.
Он высовывает из-за двери руку и берется за дверную ручку.
Окидывает взглядом одежду Барбары, и она чувствует, как внутри у нее что-то трескается: что за жизнь она сможет дать Руби, когда заберет ее из этого богатого дома?
Барбара пристально смотрит на руку, придерживающую дверь, на черные волоски, выделяющиеся на белых пальцах. Именно рука дает ей смелость продолжать. Рука отвратительна, если бы он не взялся за дверную ручку, так что Барбара так ясно увидела весь ужас этой руки, она могла бы сдаться. Могла бы просто струсить и уйти.
– Знаете, красть детей – преступление.
Он крепче сжимает дверную ручку.
– Что? О чем это вы?
– Анна не рада тому, что вы сделали. Она к властям пойдет…
– Всего хорошего, – произносит он и захлопывает дверь.
Прямо так, Барбаре в лицо. Барбара стоит на крыльце, кипя от негодования.
Она оглядывается, чтобы убедиться, что вокруг никого, и крадучись обходит дом сбоку, наступая сперва на носочки, чтобы не шуметь на гравии. Рыжая кошка, спящая на солнышке на садовой стене, открывает один глаз и мяукает, словно понимает, что Барбара влезла на чужую территорию.
– Тише, киса, – шепчет Барбара, больше чтобы успокоиться.
У нее колотится сердце. Она заглядывает в каждое окно, мимо которого проходит. Воздух разрывает тоненький крик. Барбара поднимает голову, прислушивается, откуда он исходит.
Руби совсем одна, это она так кричит – будто не ждет, что на призыв ответят. Она лежит на полу, на красной подушке с золотыми кисточками по углам. Барбара пробует раздвижное окно кончиками пальцев. Снизу оно уже чуть приоткрыто, и рама скользит вверх легко, за механизмом, должно быть, хорошо следят, смазывают его…
Я села на кровати.
– Ты меня украла? – Я захлопала в ладоши. – Барбара, ты меня украла!
– Шшш, тихо…
Рама скользит вверх легко, за механизмом, должно быть, хорошо следят, смазывают его. Барбара подбирает юбки, так что становятся видны ее розовые панталоны, и перебрасывает в комнату сначала одну ногу, потом другую. Руби при виде женщины, появившейся из дыры в окне, перестает плакать. Она принимается отчаянно махать руками, и Барбара на цыпочках идет к ней. Какие-то блестящие хрустальные колокольчики на каминной полке, при виде которых у Барбары почти чешутся пальцы, на мгновение отвлекают ее. Она колеблется, до колокольчиков добираться целую вечность, а хозяин может войти в любую секунду. Барбара берет Руби на руки.
– Тише, детка, тише, – говорит она.
Она впервые держит на руках ребенка с тех пор, как умерла малышка Труди. Вес и ощущение младенца неожиданно оказываются знакомы ей, ее пронзает острейшая потребность в них.
– Теперь все будет хорошо, – шепчет она на ухо малышке.
И крепко прижимает Руби к себе, согнув руку.
Хью Блэк в кухне наливает в бутылочку молоко, которое сначала вскипятили, а потом остудили.
Он не видит, как женщина в ярко-оранжевой блузке с ребенком под мышкой срывается прочь с дурацкой мощеной дорожки, как взлетающая в космос ракета.
– Может, надо было тебя там оставить, – сказала Барбара. – Может, то, что ты оказалась у нас с Миком, было зря. Тебе без нас, может быть, было бы лучше.
Я взяла ее за руку.
– Он, судя по всему, страшный, Барбара. С этими жуткими руками.
– Да, но что я тебе дала? Смотри, что тебе пришлось пережить.
Голос у нее измученный, сонный.
– У меня была ты, Барбара.
– Это не так уж много.
Я похлопала ее по руке. Мне хотелось сказать ей, как меня проняло то, что ей было не все равно, настолько, что она решилась на такой отчаянный поступок. Что эта картина – как она убегает по дорожке, держа меня на руках, – останется со мной навсегда. Что одна мысль о том, что за меня когда-то боролись, согрела каждую молекула моего существа. Но Барбара уже спала.
Я села и бережно укутала ее плечи одеялом. Больница двигалась к вечернему расписанию, звякали тележки за дверью, по коридорам плыл запах еды. Я сидела, склонив голову, рядом со спящей Барбарой. Снаружи начинало темнеть.
Я посмотрела на Барбару.
– Спокойной ночи, – прошептала я.
Когда я вернулась, Сандра была дома. В кухне пахло пивом, а она красила ногти в яркий розовый.
– Фу, Пеппи Длинныйчулок, – сказала она, указывая блестящим ногтем на мои косички.
– Где Мик?
– Пошел еще пива купить, скоро будет. Что случилось?
Мы услышали, как открылась входная дверь.
– Вот и он. Не надо ничего портить, у нас был чудесный вечер.
Она снова склонилась над своими ногтями.
Мик вошел в кухню с коробкой, полной пивных бутылок.
– Почему вы мне не рассказывали про мою маму?! – Закричала я. – Держали от меня в тайне…
Сандра подняла глаза; с кисточки в ее руке капнул лак.
– Твою мать, – выдал Мик.
Бутылки побились, когда он уронил коробку на стол. Сандра подскочила и закрутила крышку на пузырьке с лаком. У нее тряслись пальцы, на крышке остались розовые полосы.
– Ну же, Мик, – сказала Сандра странным высоким голосом. – Вспомни, у нас же был такой чудесный вечер.
– Заткнись, – ответил он.
Сандра ухватилась за стол, словно хотела встать, но так и осталась, зависнув над стулом.
Лицо Мика пошло багровыми пятнами. Он взглянул на меня, будто хотел раскроить мне череп своим.
– Ты ничего не можешь просто так оставить?
– А с чего мне это оставлять?
Ярость защищала меня, как броня, от которой отскочил бы любой удар.
– Поверить не могу, вы знали. Вы оба, все это время. Барбара сказала, что собиралась мне рассказать в мой день рождения, а ты ей не дал.
– Да, не дал.
В лицо мне полетела слюна. Он сжимал и разжимал кулаки.
– Ну давай, сделай что-нибудь! – крикнула я. – До смерти же хочется.
Через одно застывшее мгновение Мик развернулся и ударил кулаком в кухонную дверь. Я услышала, как сдавленно ахнула Сандра. Большой кусок стекла выпал на пол, оставив в двери дыру зубцом и длинную трещину, змеей уходившую в нижний угол.
Я обернулась к Сандре. Лицо у нее было белое, кожа под глазами натянулась. Я рухнула на стул рядом с ней, и во мне высокой водой поднялись слезы, как в прилив.
– Поверить не могу, – дрожащим голосом произнесла Сандра.
Мик потирал костяшки.
– Лап…
Она не обратила на него внимания и обняла меня.
– Шшш. Такой страшный удар для тебя.
– Мне просто хочется, чтобы у меня что-то было, какая-то ее вещь, чтобы потрогать, – всхлипывала я.
– Конечно, хочется, – сказала Сандра. – Это совершенно естественно.
Ее близость так затянула во мне петлю тоски, что стало физически больно. Я зарылась лицом в плечо Сандры и заскулила.
– Что угодно.
Слезы так и лились у меня из глаз.
– Фотографию. Шарф. Сережку. Просто чтобы я видела, что она на самом деле была. Мне нужно потрогать.
Мой голос сорвался на вой.
– Мне нужно знать, что она когда-то жила, что она меня любила. Иначе я не смогу.
Утром горло и лицо у меня саднило от плача. Мика и Сандры уже не было. У двери моей спальни стояла картонная коробка.
56Фата «птичья клетка»2 января 1984
Две ночи я проспала с коробкой у кровати, но так и не открыла ее.
Сандра уехала. Вернулась домой к мамочке, аккуратным обедам и пластиковым контейнерам, сказав, что больше тут не может. Мы с Миком ходили друг вокруг друга кругами. Я старалась почти все время сидеть в своей комнате, чтобы наши пути не пересекались. Коробку я поставила на пустую подушку на раскладушке, так что могла дотянуться и потрогать ее ночью. Я изучила коробку, пытаясь отыскать намеки на то, что внутри, но коробка была совершенно обычная: картонная и коричневая, с размахрившимися от старости углами. На ней даже ничего не было написано. Синди и Пол, положив ногу на ногу, сидели вдвоем на диване в кукольном домике и наблюдали, ожидая, что я сделаю.
Я почему-то не могла заставить себя нырнуть в коробку. Что, если там, внутри, лежали настоящие мамины фотографии? Может быть, я ее впервые в жизни увижу? А если там любовные письма, которые писали друг другу родители? А если она вела дневник? Я так хотела все знать, что ожидание было невыносимо.
Наступила ночь, я лежала, глядя на коробку, в слабом свете звезд, лившемся в окно.