Он сел у стойки. Когда музыкальная пьеса закончилась, юноша, игравший в оркестре на тарелках, обошел танцевавших мужчин и собрал деньги. Какая-то девушка оставила своего партнера и подошла к Дамасо:
– Как дела, Хорхе Негрете?
Дамасо усадил ее рядом. Буфетчик, напудренный и с цветком гвоздики за ухом, спросил фальцетом:
– Что будете пить?
Девушка повернулась к Дамасо:
– Что мы будем пить?
– Ничего.
– За мой счет.
– Дело не в деньгах, – сказал Дамасо. – Я хочу есть.
– Какая жалость, – вздохнул буфетчик. – С такими-то глазами!..
Они прошли в столовую в глубине зала. Судя по фигуре, девушка была совсем юной, но слой румян и пудры на лице и ярко накрашенные губы скрывали ее настоящий возраст. Поев, Дамасо пошел с ней в ее комнату в глубине темного патио, где слышалось дыхание спящих животных. На кровати лежал грудной ребенок, завернутый в цветное тряпье. Девушка перенесла тряпье в деревянный ящик, туда же положила ребенка и поставила ящик на пол.
– Его могут съесть мыши, – сказал Дамасо.
– Они детей не едят.
Она сменила красное платье на другое, более открытое, с крупными желтыми цветами.
– Кто папа? – спросил Дамасо.
– Понятия не имею, – усмехнулась она. И, подойдя к двери, добавила: – Скоро вернусь.
Дамасо услышал, как она повернула ключ в замке. Он повесил одежду на стул, лег и выкурил одну за другой несколько сигарет. Постель вибрировала в такт мамбо. Дамасо не заметил, как заснул. Когда он проснулся, музыки не было, и от этого комната показалась ему еще больше.
Девушка раздевалась около кровати.
– Сколько сейчас?
– Около четырех. Ребенок не плакал?
– Вроде бы нет, – ответил Дамасо.
Девушка легла рядом и, разглядывая его слегка помутневшими глазами, начала расстегивать ему рубашку. Дамасо понял, что она изрядно выпила. Он хотел погасить лампу.
– Оставь, – сказала она. – Мне так нравится смотреть в твои глаза.
Комнату наполнили звуки утра. Ребенок заплакал. Девушка взяла его в постель, дала ему грудь и стала напевать, не открывая рта, какую-то простую песенку. Наконец они все уснули. Дамасо не слышал, как около семи часов девушка проснулась и вышла из комнаты. Вернулась она уже без ребенка.
– Все идут на набережную, – сообщила она.
Дамасо чувствовал себя как человек, не проспавший и часа.
– Зачем?
– Посмотреть на негра, который украл шары. Его сегодня отправляют.
Дамасо закурил.
– Бедняга, – вздохнула девушка.
– Бедняга? – взорвался Дамасо. – Никто не заставлял его воровать.
Она задумалась, опустив голову на грудь, а потом произнесла, понизив голос:
– Это сделал не он.
– Кто сказал?
– Я точно знаю. В ночь, когда забрались в бильярдную, негр был у Глории и провел у нее весь следующий день до самого вечера. А потом пришли из кино и рассказали, что его арестовали там.
– Глория может рассказать об этом полиции.
– Негр сам сказал. Алькальд пришел к Глории, перевернул у нее в комнате все вверх дном и пригрозил, что посадит ее как соучастницу. В конце концов она заплатила двадцать песо, и все уладилось.
Дамасо встал около восьми часов.
– Оставайся, – предложила девушка, – зарежу на обед курицу.
Дамасо стряхнул волосы с расчески, которую держал в руке, и сунул ее в задний карман брюк.
– Не могу.
Взяв девушку за руки, он привлек ее к себе. Она уже умылась и оказалась действительно очень юной, с огромными черными глазами, придававшими ей какой-то беззащитный вид. Она обняла его и повторила:
– Оставайся.
– Навсегда?
Слегка покраснев, она отпустила его.
– Обманщик.
Ана чувствовала себя в это утро усталой, однако общее волнение передалось и ей. Скорее обычного собрав у своих клиентов белье для стирки, она пошла на набережную посмотреть, как будут отправлять негра. У причалов, перед судами, готовыми к отплытию, гудела нетерпеливая толпа. Тут же находился и Дамасо.
Ана ткнула его указательным пальцем в поясницу.
– Что ты здесь делаешь? – подпрыгнув от неожиданности, воскликнул он.
– Пришла попрощаться с тобой.
Дамасо постучал по деревянному фонарному столбу.
– Типун тебе на язык, – сказал он.
Закурив, он бросил пустой коробок в реку. Ана достала из-за корсажа другой и положила в карман его рубашки. Дамасо не выдержал и улыбнулся.
– Вот дура, – сказал он.
Она рассмеялась.
Вскоре появился негр. Его провели посередине площади – руки были связаны за спиной веревкой, конец которой держал полицейский. По бокам шли двое полицейских с винтовками. Негр был без рубашки, нижняя губа у него была рассечена, а бровь распухла, как у боксера. Взглядов толпы он избегал с достоинством жертвы. У дверей бильярдной, где собралось больше всего зрителей, молча стоял и смотрел на него, укоризненно покачивая головой, хозяин заведения. Люди пожирали негра глазами.
Баркас поднял якорь. Негра повели по палубе к цистерне с нефтью и привязали к ней за руки и за ноги. Когда на середине реки баркас развернулся и дал последний гудок, спина негра ярко блеснула.
– Бедняга, – прошептала Ана.
– Преступники, – сказал кто-то рядом с ней. – Разве может человек вынести такое солнце?
Дамасо повернул голову и увидел, что сказала это какая-то невероятно толстая женщина. Он начал пробиваться через толпу к площади.
– Много болтаешь, – прошипел он на ухо Ане. – Ты бы еще заорала на всю площадь.
Она проводила его до бильярдной.
– Хоть бы переоделся, – сказала она, прежде чем уйти. – А то прямо как нищий.
Новость собрала в заведении шумную толпу посетителей. Стараясь всем угодить, дон Роке обслуживал сразу несколько столиков. Дамасо ждал, чтобы он прошел мимо него.
– Хотите, помогу?
Дон Роке поставил перед ним полдюжины бутылок пива с надетыми на горлышко стаканами.
– Спасибо, сынок.
Дамасо разнес бутылки по столикам, принял заказы и продолжал приносить и уносить бутылки до тех пор, пока посетители не разошлись по домам обедать. Когда на рассвете он вернулся домой, Ана увидела, что он пьян. Она взяла его руку и приложила к своему животу.
– Пощупай, – сказала она. – Слышишь?
Дамасо не обнаружил никакой радости.
– Шевелится, – продолжила она. – Целую ночь бил ножками.
Но ему это, судя по всему, было безразлично. Занятый своими мыслями, Дамасо рано ушел из дому и вернулся после полуночи. Так прошла неделя. В те редкие минуты, которые он проводил, лежа в постели и покуривая, он избегал разговоров. Ана стала теперь к нему особенно внимательной. В начале их совместной жизни был случай, когда он вел себя так же, а она не знала его характера и надоедала ему. И тогда, сев на нее в постели верхом, он избил ее в кровь.
Теперь она запаслась терпением. Еще с вечера клала у лампы пачку сигарет – знала, что ему легче вынести голод и жажду, чем отсутствие курева. И вот в середине июля Дамасо пришел домой вечером. Ана подумала, что он, наверное, уже успел здорово перебрать, раз вернулся так рано, и встревожилась. Вид у него был какой-то отупевший и потерянный. Поели молча, но, когда ложились спать, у Дамасо вдруг вырвалось:
– Уехать хочу!
– Куда?
– Куда-нибудь.
Ана обвела взглядом комнату. Журнальные обложки, которыми она обклеила все стены, выцвели и порвались. Она потеряла счет мужчинам, которые, глядя с ее кровати на эти фотографии киноактеров, постепенно поглощали их цвет и уносили его с собой.
– Тебе со мной скучно, – произнесла Ана.
– Дело не в этом, а в городке.
– Наш городок такой же, как все другие.
– Невозможно продать шары.
– Забудь ты о них. Пока Бог дает мне силы стирать, тебе нет нужды заниматься всякими темными делами. – И, помолчав, добавила осторожно: – Удивляюсь, как тебе пришло в голову это сделать.
Дамасо докурил сигарету и ответил:
– Так легко было, что я понять не могу, почему никто другой не додумался.
– В смысле денег – да, – согласилась Ана. – Но чтобы прихватить шары – другого дурака не нашлось бы.
– Просто я не сообразил. Мне это пришло в голову, когда я увидел их в коробке за стойкой и подумал: как трудился, а уйти придется с пустыми руками.
– Несчастливая твоя звезда, – вздохнула Ана.
На душе у Дамасо стало легче.
– А новых не шлют, – сказал он. – Сообщили, что они подорожали, и дон Роке говорит, что теперь ему невыгодно.
Он закурил новую сигарету и, рассказывая, почувствовал, что сердце его словно очищается от чего-то темного.
Дамасо рассказал, что хозяин заведения решил продать бильярдный стол, хоть много за него теперь и не выручишь. Сукно из-за неумелой игры начинающих сплошь в дырах и разноцветных заплатах, и надо заменить его новым. А пока для любителей, состарившихся вокруг бильярда, единственным развлечением остаются передачи с чемпионата по бейсболу.
– Вышло так, – закончил Дамасо, – что мы хоть и не хотели, а подложили всем свинью.
– И никакой пользы не имеем, – добавила Ана.
– А на следующей неделе и чемпионат закончится.
– Не это самое плохое. Самое плохое во всей этой истории – негр.
Она лежала, положив голову ему на плечо, как в былые времена, и чувствовала, о чем он думает. Подождала, пока он докурит сигарету, а потом произнесла:
– Дамасо!
– Что тебе?
– Верни их.
Он закурил новую сигарету.
– Я уже сам об этом несколько дней думаю. Только не знаю, как это сделать.
Они сговорились было оставить шары в каком-нибудь людном месте, но потом Ана сообразила, что, хотя это и разрешит проблему бильярдной, дело с негром все равно не будет улажено. Полиция может по-разному объяснить появление шаров, не снимая с негра вины. Может случиться и другое: шары попадут в руки человека, который не вернет их, а оставит себе, надеясь потом продать.
– Уж если взялся за что-то, надо делать как следует, – заключила она.
Они выкопали шары. Ана завернула их в газету так, чтобы сверток не обнаруживал их формы, и положила в сундук.